Стыренные креативы и байки, избранное, не вошедшее в Гламур-2

Хатико: Самый верный друг
Ричард не любил поздних звонков. Во-первых, любил поспать, а во-вторых, всё время бросал телефонную трубку в каких-нибудь ебенях. И пока искал её в темноте на звук, опрокидывал всевозможные стаканы, вазы, а заодно и прочую хуиту. (в этом месте избыточно накидано вот таких х@ёвинок ---> © )


Поэтому когда раздался этот звонок, Ричард первым делом выдал в потолок длинную матерную тираду:

- Fuck you! Fuck you! Fuck you!

В ответ ему, послышался гнусавый перевод:

- Ахтывроттебяеб@ть, х@йпесда, бл@дь, ебацца!


Ричард прислушался:
- Fuck you! — добавил он, подумав.
- Х@йпесда! Сука! Пидарасы! Пашли все нах@й! — отозвался переводчик.
- Fuck you! — почти шепотом произнес Ричард.


Тишина. Переводчик молчал.

- Mr. Volodarsky?
- Yes! Тьфу, бл@ть! Офкос, сука! Ы-ы-ы! Да, это я.

- Вы не перевели мою последнюю фразу! — возмущенно сказал Ричард на чистом пендосском.

- Я авансом, — ответил голос, — с тебя еще пара-тройка факов.

Телефон зазвонил снова.

- Бл@дь! — Ричард пошарил в темноте рукой и "прочая хуита" опрокинулась.

- Трубку возьми, — перевел Володарский, несколько удаляясь от текста, а заодно ловко уворачиваясь от опрокинутой хуиты.

- Хеллоу! — сказал Ричард в старенький самсунг.

- Ты не ох@ел звонить в три часа ночи, бл@дь? — продолжал импровизировать Володарский.

- Гир? — послышалось в трубке.

- Yes, ай эм. — вежливо ответил Ричард.

- Хуир, — перевел гнусавый голос.

- Пашол нах@й! — крикнул Ричард Гир, и тут же смущенно добавил в трубку, — это я не вам. Хотя? Ты кто ваще?


В телефоне что-то кашлянуло и представилось:

- Это я, Лассе?
- Какой еще Лассе? — Гир задумчиво почесал жеппу, и стоявшая рядом с хуитой ваза опрокинулась тоже.
- Хальстрём! Какой же еще?
- А-а-а, — протянул Гир задумчиво, — Хальстрём? Все равно не помню. Может Лидстрём?
- Нет! Лидстрём вообще-то Никлас, за Детройт капитанит. А я режиссер. Ну? Вспомнил?

Ричард перестал чесать жеппу, и тапочком отодвинул от себя осколки вазы.
- И что ты нарежиссировал?
- Да в основном хуету, хотя… АББУ помнишь?
- Красотку? Джулию Робертс? — воодушевился Гир.
- Да не бабу, бл@ть! АББА! Ну это как Битлз, только там две бабы и вообще они шведы.
- А, ну да! Хэппен йу йир, Хэппен йу йир, — запел Ричард.
- С новым годом! Два раза. — перевел Володарский.
- Пашол нах@й!
- What? — спросил швед на чистом пендосском.
- Это я не тебе, — извинился Ричард в самсунг, опрокидывая стакан.

Раздался звонок в дверь.

- Сука! — Гир уныло пошел открывать, про себя отметив, что опрокидывать уже больше нечего.
- The Bitch, — перевел Володарский и добавил опережая, — сам пашол нах@й, мудак!
В коридорчике топтался Лассе все еще держа мобильник у уха:

- Привет, я тут проходил мимо, дай думаю зайду...
- А, это ты? — Гир посторонился, пропуская режиссера, — извини за бардак, наопрокидывал я тут немного.
- Так я что зашел? — Лассе Хальстрём уселся в кресло, поднял стакан и налил туда виски, — киношку давай замутим?
- Я весь внимание, — Ричард с тоской посмотрел на разбитую вазу и за неимением другой посуды плеснул виски в блюдце.


Режиссер сделал заговорщическое лицо:

- Белый Бим — черное ухо!
- White bim black ear! — раздался голос, — пошли нах@й оба, бл@ть!
- Не обращай внимания, — извинился Гир.
- Видел русский фильм с Тихоновым?
- ftykal Russian film? With Shtirlitz?
- Неа, — ответил грустно Ричард, и заинтересованно спросил, — про что кино?
- Вообще-то про верность, дружбу и прочую х@йню. А так — про собаку.
- Ну-ка, ну-ка?

Лассе закурил:

- Кароч, слушай. Ты значит — профессор. Живешь в ебенях и ездиешь на работу на поезде.
- Я машинист? — Гир полез в шифоньер и достал оттуда фуражку, — У меня как раз...
- Ты — профессор, повторяю!
- You are a professor, repeat! Сами пошли нах@й!
- Понял, сенкью, миста Володарске!
- Не перебивай! Тут, хоп! Какая-то волосянка бежит, ты такой — нихуясебе! Это же цобако! Ну вот вроде и всё.

Ричард растроенно отхлебнул из блюдца:

- Всё?
- Не, ну там будет пара смешных моментов...
- Комедия? — перебил Гир.
- Ну, ты там будешь на четвереньках ползать, мячик носить в зубах, а скунс на тебя нассыт...
- Мда… — Гир почесал переносицу Лассе.
-… а потом ты сдохнешь, — продолжил режиссер.
- Боевик?
- Не-е-е, хотя Кэри-Хироюки Тагава участвовать будет.
- Знатный иппончег. Идите нах@й. Сами. Оба!

Гир запустил блюдце на голос. Что-то ойкнуло и бл@кнуло в ответ.

- А в чем тогда смысл? Я думал я герой буду, или там мегаёбырь какой.
- Тебе сколько лет, мегаёбырь?
- Шысят! — гордо ответил Гир.
- Ну вот. Ты в середине фильма сдохнешь.
- Чо эт?
- Потому что не про тебя фильм, вообще-то.
- Про Хероюки что-ли?

Режиссер с упреком посмотрел на Гира:

- Еще раз, повторяю. Про собаку кино. Сюжет полностью сдираем у русских, которые в свою очередь сплагиатили у японцев...
- Тагава уже в курсе? — Ричард отхлебнул прямо из горлышка.
- Да. В курсе. В фильме он тебя бамбуковой палкой отхуярит.
- За что?
- За то, что про породу собачью расскажет тебе историю.
- И чо? Я значит умираю в середине кино, дальше то про чо будет?
- Цобако будет тебя встречать какбэ… На вокзале каждый день и потом дождецца.
- Зомби?
- Алегория.

Ричард уныло потупился:

- Вообще-то я про кошек больше люблю. Не знаешь какого-нить аффтара зачотного? Ну там, чтоб про любовь, про еблю опять же… Реалтайм стори типа...
- Я подумаю, разумеется, есть кое что на примете. Удафф.ком не фтыкаешь?
- Неа.
- Зря.

Лассе опять наполнил стакан:

- Ну что? Подписываешься на фильм?
- Бабки нужны.
- I need Pretty woman, — раздался опасливый голос из угла, — Некидацца, бл@ть!
- По рукам?
- Yes!

***

Ричард не любил ранних звонков. Во-первых, любил поспать, а во-вторых, самсунг под подушкой аццки вибрировал. (в этом месте чуть-чуть накидано вот таких х@ёвинок ---> © )

- Кто там еще? — Ричард достал телефон.
- Гир? — спросили из трубки.
- Yes, ай эм. — вежливо ответил Ричард.
- Хуир, — перевел гнусавый голос.
- Пашол нах@й! — крикнул Ричард Гир, и тут же смущенно добавил в трубку, — это я не вам. Хотя? Ты кто ваще?
- Я? Михалков. Никита.
- Ich? Ой, бл@, не то, гыгыгы. Ай эм? Carradine. David. — услужливо перевел гнусавый голос.
- О! Рад тебя слышать, Никитодэвед!
- Привет, Ричард! Я что звоню, тут мне книга попалась в руки. Случайно, естественно. Так вот, фильму давай замутим?
- Про собаку? — осторожно спросил Гир.
- Бери выше! Про Кошку с Собакой!
- Ну-ка, ну-ка?
- Там значит сначала про соль. Соль кончилась. Всегда была, а тут «на тебе»… (в этом месте лежит такая жирная х@ёвинка ---> © )

Гир слушал и артистично улыбался...

© MGmike эМГэМайк 2010

Кончался март, а весна опаздывала. Вовчанга, друг степей и штукатурщиц, тоже что-то не спешил. А первую меж тем уже допили.

Хотели уже позвонить ему, и даже решили, кто будет набирать номер, но тут он вышел на контакт сам.

- Ты где, Люся? – Митюня бодро начал разговор.

Телефон забурчал как-то экспрессивно даже для Вовчанги. Митюня двигал на лице брови и изредка дублировал:

- Так… На кольце… Об самосвал с раствором?.. Бл@… Ну и что гаишник сказал?.. Ну… Так… Оба пидорасы? Ну логично в принципе… Да нет, ничего. Дальше что? Так, погоди. — Митюня включил громкую связь и аккуратно бросил телефон на середину стола, в салат.

- Здорово, мымроид! – сердечно приветствовал я друга, — Как я понял, ты на своём бесчеловечном вездеходе цинично нанёс вмятины и царапины на лаковые борта самосвала. Но правосудие тебя не винит, как не винит и несчастного водилу грузовой телеги. Так? Что там дальше у вас?

- Я сказал что сейчас приедут мои боевики разбираться.

- Вовчанга, — навострил бдительность я, — А кто такие «мои боевики»?

- Ну быки, чо непонятного, — Вовчанга бодро шмыгнул клювом, — Подъезжайте давайте, прогнём терпил.

- Э-э-э, алё, уж скипидарный, — Митюня подался телом к аппарату, — Уточни-ка количественный и качественный состав терпил.

- Ну тут набежала пара дистрофиков, — голос гонщика-тарана приобрёл оттенок лжи, — С автоколонны 1312. Шепчутся вон на улице. Тяжеловесов нет.

- Так, кабальера ссатая, отвечай прямо! – рявкнул я, — Их больше пяти?

- Да. – тихо пискнули из салата.

- Ты надерзил труженику рычага и педали, возможно угрожал расправой. Так? – включился в допрос второй злой следователь.

- Ну я не…

- Так бл@ть?! – строго сказали мы хором.

- Да. – согласился салат.

- И теперь группа из семи-восьми заскорузлых водил нежно ожидает тебя возле твоего поршкаена, да?

- Они меня убью-у-у-ут. – запел неожиданно далёкий друг.

- Не ссы, бамбино, — Митюня достал телефон из салата и плотски облизал его, — Мы в пути.




***




Матиз мы признали издалека, по группе неприметных в кепках, тесно обступивших оного. На крыше автоколяски были расставлены стаканчики и разбросана палка колбасы. Сам матиз, очевидно для удобства, был перенесён с дороги чуть в сторонку, в сугроб. Стаканы бодро вскидывались, палка глодалась по очереди. Неприметные тихо шебуршали.

- Тут тормози! – велел таксисту Митюня, — Брось нас, а сам к своим прорывайся. На вот, денег возьми на дорогу.

- Обратите внимание, коллега, на этих занимательных людей — обронил я по выходу из таксомотора, — Что топчутся подле вовчангиного мессершмитта. Они что, из воздушно-десантной автоколонны? Хули здоровые какие?

Разливающий, очевидно младшенький, не особенно-то и нагибался когда тянулся трёхлитровой банкой через крышу.

- У них условия труда тяжёлые, — предположил Митюня, — Маленькие сразу дохнут, после первой премии.

- Ну пошли, — я потрогал лицо справа, — Вступим в звуковой контакт с контрагентами.

Мы довольно разнузданно приблизились к матизу.

- Чего грустим, залётные? — Митюня бодро, но вместе с тем критически осмотрел собравшихся, — Никак за сборную болеете?

- О, — Обернул к нам большую, как у доброго пони, голову наиболее контактный из собеседников, — А вот и бригада.

- Мало, мало ешё улыбок на лицах! – обозначил свою позицию я, — Не умеет народ отдыхать!

А сам подумал зачем-то, что давно не был у нотариуса, а это плохо, наследники как пить дать перессорятся, может и подерутся даже.

- А что, Пашенька, нацеди-ка молодчикам, — просипел наиболее неновый незнакомец в седой кепке, — Пусть разомлеют. Сколько им осталось…

- А у вас, деда, очевидно, из присутствующих самое протёртое сиденье? – изобразил уважение к старости Митюня, — Вы тут заместо Черномора, да?

Хотел было и ещё что-то брякнуть, но Пашенька уже вручил нам стаканчики. Стаканчики были полные и тёплые.

- Ну, здравствуйте, — сказал я.

- С приездом, — сказал Митюня.

И мы выпили неизвестное. И неизвестное заелозило внутри. Секунд восемь я созерцал правым глазом снежинку на пашенькином воротнике и слушал себя. Пришёл к выводу, что такого говна я даже в средней школе не пил. По исходу тех секунд я напрягся и разжал левый глаз. Вскоре и задышал.

- Не полностью разобрал букет, — шумно вдохнул Митюня, — Отработка что ли?

- Сдавайте тару, — Пашенька разобижено выхватил у нас стаканы, — Настойка домашняя, образованных не любит. Могут даже руки отняться.

Я критически осмотрел свои волосатые ладони. Бережливый Митюня скрытно и оперативно, пока слушались конечности, перепрятал лопатник в трусы.

Но вдруг лёгкая, словно бы невесомая тень скользнула среди редких голых веток кустарника.

- Что за моль там мечется, Ниппель? – поднял бровями кепку сипатый Черномор, — Не Чёрный ли Дальнобойщик мается?

- Да это ковбоец наш, — не оборачиваясь к кустам ответит Ниппель, — Давно кружит, выжидает. Опасный. Ох чую, царапаться будет.

Беседу прервал звонкий тенор со стороны дороги:

- Э! Вы чо там делаете?

Тенор принадлежал человеку в шапке с кокардой и жилетке ядовито-зелёного цвета. У меня такого же оттенка были дерзкие шнурки в тысяча девятьсот девяностом году в пионерском лагере. Их там сп@здили как деньги вкладчиков вместе с кроссовками. Человек в шапке торчал верхней частью из логана с мигалкой.

- Вы чо там делаете? Какого рода преступление планируете? Хули собрались тут? А ну расходись, метро у нас в городе всё равно нету!

- Ты, начальник, свисток-то впопыхах не проглоти, — сипатый как смог приосанился, — Не видишь разве, мы автомашину очищаем от снежного покрова.

Вся компания принялась руками размазывать по грязным бокам матиза мокрые снежинки. Тот на глазах стал принимать расцветку серебристо-говняной зебры. И вдруг ярко мигнул своими угловыми огнями. Из придорожной тьмы материализовался Вовчанга. Он приблизился стремительной и одновременно развязной походкой мажорного поганца, сунул сипатому в руку мятую десятку, хлопнул его по плечу и тотчас прыгнул внутрь. Мы клацать ртами не стали и летними мухами разместились в салоне вслед за ним. Щёлкнули замки. Завёлся мотор.

- Нормальный ход, — я пожал Вовчангу за скользкую ладонь, — Дальше как поступим?

- Ну, вот мы и в кабинете, — Митюня извлёк на свет ухватистую флягу, — На-ка, Вовчанга, запей боль.

- Я за рулём, — вцепился в рогульку тот, — Мне правила не велят.

Матиз бодро бурчал, лёжа на пузе в сугробе. Оппоненты старательно скучали вокруг. Милицейский подождал немного, плюнул, скрылся полностью в авто и отчалил в сторону гнезда.

Тёмные фигуры обступили нас поплотнее.

Сипатый наклонился к лобовому стеклу и тихонько постучал:

- Хенде хох, тётенька. Выходи.

Вовчанга выдернул из митюниных рук флягу и навинтился на неё головой.

Спустя какое-то время ёмкость удалось отнять, хоть и бессовестно ополовиненную. Вовчанга однако успел напитаться духовной силой и отвагой. Он приспустил на сантиметр окошко и принялся диктовать свою волю наружу:

- Возмещайте-ка мне материальный ущерб, безумные максы, воины дорог, да немедля! – герой строго посмотрел в ночь, — Деньги сюда суйте, в щель.

- Интересная манера бычить, — Митюня одобрительно, и даже с некоторой гордостью похлопал друга по голове, — Ранее не встречал.

- В щель мы тебе насуём, ты только выйди! – снаружи настойчиво заскребли ногтями по стеклу, пытаясь опустить его ниже.

Окошко пришлось закрыть.

- А безналичным расчётом рассчитаться не получится! – Вовчанга подкреплял свои требования посильной в условиях матиза жестикуляцией, — Только наличные, понимаете? Наличные, деньги, кэш, ассигнации, бабуси! Семнадцать тыщ!

И показал в окно десять пальцев.

Нежданно осаждающие расступились и вперёд вышел Пашенька, с двумя лопатами в багровых ручищах. Дискуссия оборвалась. Я смотрел на большие, железные и беспощадные орудия труда. Пашенька ковырял древком в носу и смотрел на Вовчангу. Вовчанга с лёгким разочарованием и немного укоризненно скрёб взглядом сипатого. Сипатый насуплено впёрся в Митюню. Митюня, резво работая кадыком, добивал остатки фляжки и думал что его никто не видит.

- Давайте, сынки, — разрезал тишину тихим вздохом сипатый, — Заканчивайте скорее.

Пашенька и ещё один молодчик, вооружившись своим шанцевым говном, встали по разные стороны от нашего укрытия.

- Подкоп будут рыть, — сразу догадался я. Я вообще в такие моменты догадливый, — Хотят через нижний люк зайти, врасплох.

- Не, — выдвинул свою гипотезу Митюня, — На лопатах нас отнесут. Совсем они, Вовчанга, твою машину не уважают.

Вовчанга озирался по сторонам и встревожено икал.

Каратели дружно взмахнули лопатами. В двери матиза гулко шлёпнули комья мокрого весеннего снега.

- Чего это они, а? – пилот-параолимпиец снова нервно схватился за руль, — Чего это, ик?

- А они нас закопают как бумбарашей, — я оголил горлышко уже своей флягообразной бутылки, — Пробил наш час. Теперь уж недолго нам. Прощаться будем.

- Ик, — Вовчанга не верил счастью, — Нас будут искать! Нас найдут!

- Обязательно найдут, — Митюня нанёс урон содержимому бутылки, — Археологи. Вот загадка им будёт: погребено три мужика в одной повозке и без жён. Как бы не подумали про нас нехорошего.

Снег за бортом достиг стёкол. Шлепки продолжались.

***

- Эх, жаль хитрость моя не удалась.

- Какая хитрость, Вованга?

- А ещё осталось там, хотя бы возле дна?

- Какая хитрость, рыба моя?

- Да с подставой этой.

- Чего? Ну-ка бл@дь, ну-ка?

- Да я вчера крыло птицы своей колесатой об забор повредил. Ну вот и решил переложить финансовую ответственность на чужую шею. А чо, я технологию подстроенных ДТП подробно вызнал в программе «Криминал. Дело и отсидка». Всё было на мази.

- Ах ты сука диатез!

- Чего?

- Пупок куриный! Чуть тюрьма нас всех не посадил!

- Нас в снег зарыли по твоей милости, моллюск!

- А! Пусти бл@! Пусти! Парни, у меня есть идея одной элегантной авантюры! С вас только взносы! Бл@, больно же!

По крыше обваленного снегом микроавтомобиля застучал мелкий весенний дождь.

© я бл@

Про рыбаков и пиратов.

"По сообщениям Евро-Ньюс в этом году китайские рыбаки лишены права вести лов рыбы у побережья Сомали. Международная Ассоциация Неформального Судоходства, представляющая в ООН интересы беднейшего населения побережья судоходных районов, указала, что китайские рыбаки неоднократно превышали меры необходимой самообороны. Народный Комитет Китайских Демилитаризованных Рыбаков решительно опроверг эти обвинения, указав, что экипажи китайских сейнеров просто отбивались от пиратов бутылками с "Коктейлем Молотова". На вопрос корреспондента, как получилось, что при этом было сожжено восемь прибрежных поселков, председатель Народного Комитета отвечать отказался."
"Пресс-секретарь Штаба Миротворческих Морских Сил назвал "лживыми и беспочвенными" обвинения в так называемой "прикормке рыбы", указав, что экипажи пиратских лодок сами прыгали в воду, чтобы плыть к берегу. На вопрос корреспондента, почему пираты прыгают с лодок в одном и том же районе и зачастую через несколько часов после того, как их нападение было отбито, пресс-секретарь отвечать отказался."

"Вот уже четвертый раз американская общественная организация "Сыновья Конфедерации" совершает Плавание Мира к берегам Сомали. Журнал "Солдат Удачи" рад сообщить своим читателям, что отчеты Питера Кокалиса об этих путешествиях, печатавшиеся в 14 последних номерах будут изданы отдельной книгой. По некоторым соображениям авторское название "28 Nosirs" заменено на "Во имя гуманизма""

"Организация Объединенных Наций опубликовала отчет о программе реабилитации сомалийских пиратов. Инспекторы ООН благодарят за содействие Американскую Ассоциацию Производителей Хлопка, Бразильский Союз Предприятий Кофейной Промышленности, и ряд горнодобывающих корпораций. По словам рукоодителя программы господина де Лас Касаса, программа очень быстро вышла на самоокупаемость и даже стала приносить неплохой доход, позволивший увеличить количество африканцев, которым помогут вернуться к мирной жизни. В связи с многократно увеличившимися объемами транспортировки реабилитируемых создана Международная Морская Транспортная Компания "Амистад Лимитед""

"Министр Иностранных Дел Российской Федерации официально опроверг сообщения некоторых корреспондентов о том, что экипаж российского сторожевого корабл@ "Нессущий", отправленного к берегам Сомали с гуманитарной миссией, якобы ловил акулу на живца. По словам министра, российские моряки, патрулировавшие побережье с целью обнаружение терпящих гуманитарную катастрофу мирных жителей, случайно обнаружили быстро погружающуюся в воду лодку местных рыбаков. Из-за сильного течения, опасных рифов и ряда других непреодолимых внешних обстоятельств экипаж не мог замедлить ход, и рыбакам с палубы были брошены концы, за которые их и втянули на "Нессущий". К сожалению, в операцию по спасению утопающих действительно вмешались акулы и три из пяти рыбаков трагически погибли. Российские моряки примерно наказали хищников - пять акул была убита при задержании, еще четыре вытащены на палубу живьем, после чего им зачитали обвинение и передали для следственных процедур на плавучий рыбозавод "Газпром""

"Премьер-министр Украины признал, что его предшественники действительно сотрудничали с пиратами в деле утилизации списанного тяжелого вооружения. По его словам операция была прекращена после пятого рейса "Фаины" к берегам Сомали, после которого, цитируем: "Страховые организации сообщили, что если мы еще раз у них появимся, нам этот договор забьют, извините, в задницу""

"Правительство Египта предоставило компаниям, занимающимся морскими перевозками новую услугу: корабли, следующие вдоль побережья Сомали, за сравнительно небольшую плату могут сопровождаться египетскими рыболовецкими судами. Представители профсоюза египетских рыбаков даже сообщили, что экипаж охраняемого судна сможет купить у них рыбу со скидкой."
И. Кошкин

Харе Гриша ,Харе Рама

Когда, согласно школьной программе, мы добрались-таки до научных основ добычи спиногрызов методом межполовой йобли, я помнится словил нехилое такое, качественное я бы даже сказал замыкание головного ЦПУ. С одной стороны, вроде все понятно: у нее - пестик, у него – дрозофилы вокруг тычинки жужжат, туда сунул, сюда кончил, таймер на девять месяцев поставил - дзинь, доставайте. Там уже и наследственность подарки раздает: характер – папин, ухи – мамины, ебло – соседское, п@здюли в силу последнего обстоятельства опять же мамины. Все просто и ясно. А с другой стороны – вот он, Серега. Мама – скромная учительница, папа – почтенный ветеринар, а Серега – ходячий п@здец локального масштаба с грызлом бультерьера, только что укушенного за яйца болонкой-камикадзе. И, что сука характерно, на ближайшие пару сотен километров – ни одного даже близко на него похожего экземпляра, полный эксклюзив. Какие там нахрен соседи, на его фоне даже местным уркаганам хотелось «ути-пути» сделать, на мороженку дать и сопли вытереть.

Так что, в свете вышеописанных фактов, я все ближе склонялся к единственно приемлемой на тот момент версии того самого аиста. Который по неизвестным науке причинам вдруг сбился с курса на страну аццких орков, запаниковал, обстучал криво привязанной люлькой все дымоходы, а потом словил по печени от вконец ох@евшего к тому времени Сереги и тупо выронил его на капустное поле высоты этак с километровой. А капуста в свою очередь Серегу и воспитывала, пока его не выкрали забредшие пофтыкать на бабочек дядя Федя и тетя Люда. Воспитывала, ясен пень, по своим, капустным, понятиям: типа щеми людей, топчи жуков и береги свой кочан от лишних мыслей. Вот, примерно такие мысли в моей подкорке в то время и вертелись, а вы хуле думали? Я на вас бы посмотрел, если бы вы с ним пару недель хотя бы пообщались. И вот, когда я уже практически скатился в дебри мифологии и забил толстый гвоздь в крышку богомерзкой генетики, случилось событие, которое и вернуло меня в лоно матери - лженауки. Но, обо всем по порядку:

Короче давным-давно, в одной далекой галактике… а не, тьфу ты бл@, не отсюда. А, во: однажды теплым майским днем, когда я сидел на общем балконе нашей девятиэтажки и судорожно фтыкал через дядькин бинокль на какую-то пелотку в одних панталонах из дома напротив, во двор под скрип заржавевших фанфар вкатился «москвичонок» Серегиного бати. Чихнув напоследок облаком угольного дыма, железная каракатица глухо звякнула и завалилась на правый бок, а из задней двери вылез довольный Серега. Я уже хотел крикнуть, чтобы он бросал все дела и шементом телепортировался ко мне, но слова застряли где-то еще на уровне ганглия, потому что вслед за Серегой из машины вылез… второй Серега. Только с седыми усами, кавалерийской походкой и невъебенной радиоточкой подмышкой, из каких еще товарищ Левитан Гитлера форшмачил. А так один в один – рост, фигура, улыбка, даже зуб в том же месте выбит. Я пока башкой зажмурившись тряс, чуть бабок у подъезда выпавшим биноклем не покалечил, хорошо вовремя поймал.

Дед осмотрелся, галифе подтянул и элегантно так, двумя пальцами, шмяк бабкам соплю под ноги. А они ж у нас культурные ояебу, замечания ему сразу давай наперебой делать, Пушкина зачем-то вспомнили. Так с поджатыми губами, дергающимся глазом и не ожидавшим такого оборота Пушкиным в жопе, по маршруту «нах@й – это вон туда» и отправились. Пешим шагом. А дед довольно гыкнул и пошел в подъезд, выписав по дороге пролетарского пенделя Сереге, который некстати залип в дверях, услышав сразу такое количество новых для него идиом. Я даже про бинокль забыл – побежал Серегу отлавливать, чо да как, интересно же. И выяснилось, что деревня, в которой дедушка Гриша жил, как-то постепенно обезлюдела (и я бл@ буду догадываюсь из-за кого), а у Сереги как раз одна комната пропадает, вот и решили типа деда к себе забрать. Тут как раз подъехал лифт с новоприбывшим членом семьи и Серега, прикрыв руками жопу, убежал домой. А утром началось…

Первым делом дед отжал у Сереги его центровую комнату с отдельным балконом, между делом набив ему замечательной синевы фонарь, потом отжал её же у местных тараканов, которые совершили массовый суицид после первой же цигарки фирменного дедова самосада, а потом начал потихоньку обживаться. По углам развесил Сталина с Тухачевскими, на ковер – наградной наган, а весь квартал теперь просыпался строго в шесть часов под жуткие вопли дедовой радиоточки, отдаленно напоминающие позывные радио «маяк». При достаточном желании каждый мог лицезреть и самого деда в полосатом закрытом купальнике, который ровно в шесть-ноль выходил на балкон, торжественно ссал на акацию, растущую внизу во дворе и принимался размахивать гантелями, попутно раздавая путевки недовольным соседям – в ту же сторону, что и излишне культурным бабкам до этого. Потом дед отдирал от кроватей и пинками выгонял на зарядку все Серегино семейство, потом завтракал, выпивал ритуальный стакан привезенной с собой п@здец-огонь-воды и выходил на улицу, где и начинал дойобывать воспитывать всех, кто не догадался вовремя перебежать от него на другую улицу.

Когда население ближайшей пары кварталов было уже воспитано-перевоспитано и тупо пряталось от деда еще за километр, дед загрустил. Пятилитровый бутыль свекольного самогона к концу подходит, да еще и участковый с балкона ссать и газон под картошку перекапывать запретил, вапще тоска. И тут, когда дед совсем уж расклеился и собрался паковать кирзачи обратно в деревню, Серегин батя взял и купил видеомагнитофон и кучу кассет, в том числе и про лысых шаолиньцев в рыжих простынях. В тот же вечер и телевизор и видак переехали в дедову комнату, а весь подъезд с этого времени наслаждался дедовыми монологами типа «ухтыж йоптыть, ну куда ты, куда бл@, мотыгой яво мочи, иээх, шаолинь бл@» и прочее в том же духе. Еще иногда проскакивало что-нибудь типа «тьху ты бл@, вот я помню в своё время…», но окружающие приписывали последнее исключительно дедову воображению, и, как оказалось, зря.

Гантели к тому времени дед благополучно заменил на собственноручно срубленный дрын размером с хороший меч, которым и махал теперь во время утренней и не очень зарядки. Так что соседям теперь вместо радио приходилось просыпаться под еще более жуткое «кия-а-а-а!!!» дедовым фальцетом, от которого чуть ли окна не трескались. Потом шел ежедневный стакан самогона, киносеанс, прилив адреналина, балкон, «кия» и так далее. Пока цикл не был вероломно прерван небольшой кучкой из трех невезучих кришнаитов, сдуру зашедших в наш район в поисках новых земель. Дед, который как раз занимался исполнением оператора «goto стакан сэма», взглянул в окно и чуть не двинул лапти, поперхнувшись очередным глотком. Ахуеть – лысые, в оранжевом, с барабанами – и сами пришли! Правда эти мысли дед додумывал уже на бегу, отплевываясь ядреной косорыловкой и размахивая любимым дрыном.

А ничего не подозревающие залупоголовики взяли и проеб@ли свой последний шанс, когда вместо того, чтобы разбежаться и засесть по деревьям, при виде приближающегося деда заулыбались еще шире и завыли свою «хари кришну» в полную силу. Удивиться успели только двое из троих, когда дед с воплем «моё кунфу круче твояво в пиццот раз, итить яво растудыть» взял и уеб@л третьего дрыном прямо по вместилищу вселенной мудрости, отчего последний как стоял, так и упал бубном с залипшей улыбкой прямо в свой барабан, где и остался пускать слюну. Второй успел прикрыть череп ценой второго барабана, но словил по яйцам дореволюционным кирзачом и завалился рядом с первым. А дедушка, обнаружив, что мастерство пришлых мастеров кунгфу на порядок ниже его собственного, милостиво разрешил третьему хонгильдону вытряхнуть говно из халата и ударить его первым. Все доводы барабанщика о том, что они вообще-то против насилия, так как пацифисты по натуре, возымели совершенно не тот эффект, на который рассчитывалось – дед с округлившимися глазами и словами «только пидарасов тут не хватало» опять схватился за дрын. И монах сдался: приобретенный пацифизм резко аннигилировался врожденным похуизмом, кришнаит зажмурился и изо всех сил сломал об дедовы яйца собственную ногу. А тем временем и дрын до макушки добрался, отправив бритого в астрал к заждавшимся собратьям.

Дед крякнул, победно осмотрел арену боевых действий, почесал гульфик и со словами «Хуята это ваше кунфу, вот десять лет кавалерии – это да! Стиль «железное яйцо», йопта!» собрался обратно домой, но внезапно был остановлен прибывшей по звонкам телезрителей милицией. Правда обошлось все по-человечески – дед оказался давним сослуживцем прокурорского отца, да и кришнаиты от претензий отказались, тем более что дед им новый барабан обещал подарить - «нормальный, не то што енти ваши пумкалки». Правда за барабаном так никто и не пришел, да и вообще - в районе нашем после этого не то что кришнаитов, даже йобанных свидетелей иеговы с тех пор замечено не было.

А дед с тех пор к фильмам про карате-кунфу всякое охладел совершенно – даже если на каком канале и попадется чего подобное, вздохнет, яйца почешет, и переключает сразу. «Хуята» потому что.

© Бушш Средний

старо, но прикольно
Женщина: Куда позитивнее-то? Вещи собирает, сволочь...
Мозг: Не реви, улыбайся... Загадочно улыбайся... И не размахивай руками, как мельница!
Женщина: Сволочь, чемодан укладывает... Порядочный мужик, уходя, забирает только носки и трусы, а эта сволочь еще и маячки укладывает... (Плачет)
Мозг: Улыбайся!
Женщина: Может броситься к нему на шею?
Мозг: Дура!
Женщина: Может на колени перед ним рухнуть?
Мозг: Дура!
Женщина: А может его того?
Мозг: Что "того"?
Женщина: Ну.... Сковородкой по голове тихонечко?
Мозг: ?
Женщина: Потом кормить его, бедненького, бульончиком... Так месяца два можно протянуть... Может, привыкнет, не уйдет...
Мозг: Уголовщина ты всё-таки... А если силы не рассчитаешь?
Женщина: А я получше замахнусь и кааааак дам!


Мозг: Я не в этом смысле... Баба-то ты сильная... еще убьешь, а это статья!
Женщина: Делать-то что, скажи, раз ты такой умный?
Мозг: Улыбайся!!!!! Позитивнее, позитивнее...
Женщина: Ну, что в этом можно найти позитивного? Я однааааа остаааанусь! (плачет)
Мозг: Улыбайся! Во-первых, не одна, а свободная женщина...
Женщина: На фига мне такая свобода?
Мозг: Улыбайся! Свобода - это прекрасно: будешь заниматься только собой!
Женщина: Зачем? (Хлюпает носом)
Мозг: Затем! Бразильский выучишь - ты так всегда мечтала смотреть сериалы без перевода. В кружок игры на ударных запишешься - с твоей силищей-то!
Женщина: Времени всё как-то не было...
Мозг: Сама будешь финансами распоряжаться без всяких глупых покупок американских удочек и вечных ремонтов сдохшего автомобиля!
Женщина: Шубу куплю и босоножки... ну, те... с бантиком... (Утирает слезы)
Мозг: С тем парнем из юридического отдела поужинать сходишь - он на тебя так смотрел...
Женщина: (Улыбается) Ага, в ресторан сходим, он, между прочим, предлагал уже. Шубу одену, босоножки с бантиком... (Улыбается загадочно)
Мозг: Ни готовить никому, ни стирать...
Женщина: Только маникюр-педикюр-маски-массажи! (Улыбается от счастья) На экскурсию съезжу в Вену... (Мечтательно)
Мозг: Вот, а ты позитива не видела...
Женщина: Ой, заживу! (Улыбается победно) ОООООООООЙ!!!!!!
Мозг: Что?
Женщина: Он на коленях стоит с чемоданом, коленки целует!
Мозг: Кому?
Женщина: Ну, не чемодану же! Говорит, никогда такой, как я, не найдет... Прощения просит... Остаться хочет!
Мозг: ОЙ!
Женщина: А как же свободная женщина? (Плачет) А как же кружок игры на ударных? Шубка, босоножки те, с бантиком? (Рыдает) Вася из юридического отдела? ужин в ресторане и Вена?
Мозг: Позитивнее, позитивнее...

просто отличный весенний креатифф.
рекомендую

Мячик

Апрель — месяц еб@нутых на всю голову поэтов и неунывающих алкоголиков. Нет, сказать, что в этот месяц все пьют и пишут про березки, не могу. Многие припивают, настороженно глядя на короткие юбки, а кто-то вообще ничего не пишет, кроме жалоб президенту да на заборе всяко.
Кстати, юбки. Это, бл@, такая тема — ох@еть! Почему никто не сочиняет стихи иль там поэмы про короткие юбки? Про вагину — сколько хочешь. Про изгиб от жопы нежной — да любой бородатый бард знает! Эх…
Так вот, Наташа. Да, ее звали Наташа. Но при чем тут мячик, спросите вы? Наверное, связь есть, но пока ее не видно. Даже мне.
А Наташа была очень красивой девушкой. Она работала на карамельках. Ну, там где «раковые шейки», «барбариски». Тянется, короче, такая длинная х@йня, типа, трубки, а в ней начинка. Потом ее ножик электрический обрезает — и конфетка. Вот где-то в этом месте и работала красивая девушка Наташа. Чего она там делала, я не знаю. Наверное, нажимала какие-то кнопочки и грустно смотрела в закопченное окно. Ее любили, нет, скорее, обожали. Да нет же: ею «наполнялись» все на нашем хлебозаводе — от шоферни до сторожа Баграмяна.
Все знают, что хлебозаводы не только булки пекут, но и кондитерские изделия производят. Кто жрал зефир в шоколаде? Да, это вот кондитерское изделие. Если на него наступишь по пьяни — ебнешься так, что провода загудят. И закусывать этой падалью стремно, как впрочем, и мармеладом. А еще эссенции — грушевая, апельсиновая, яблочная… Это страшная смесь ароматов и спирта. Это сейчас сыплют в сладости порошки какие-то, а — тогда сахар, ваниль и эссенция. Пить ее было практически невозможно, если ты, конечно, не поэт там иль слесарь по печам и гидравлике. Мы пили коньяк, который приходил на предприятие в огромных бочках, но использовался незначительно, не то, что масло или там яйца.
Наташа всем давала этого коньяку, но любили ее не за это. Ею «наполнялись» потому, что она никому ничего, кроме ароматного пойла, не давала во всех других смыслах. Нет, вру: ее взгляд, словно с полотен Ренуара, бесплатно и нежно пронизывал чувствами всякого, кто подходил или проходил мимо нее. Эрос и Платон бились в подсознании как гладиаторы. Ты чувствовал, что вот-вот сейчас она чуть приоткроет бархатные губки и шепнет тебе самое главное слово на свете... Но нет, не было этого. Какое-то невидимое биополе окружало эту изумительную, добрую красавицу и не позволяло говорить пошлости, как, например, в пекарне. Там женщины давали всё, кроме коньяка. Нет, они тоже были практически красивы и теоретически загадочны, но хуле от этого? В бухгалтерии такая же история, только на высоких каблуках и в платьях с блестками.
А вот Наташа... Мы даже не знали, замужем она или свободолюбивая бл@дь. Кольца на пальце не было, но и в глазах — бездонное море нежности, и ни намека на легкое порно без наручников. Загадка…
Бл@дь, да что ж там с мячиком? Как бы так незаметно перейти к этому предмету, минуя Наташу, коньяк и суточный план…

Обед! Да, в процессе производства хлебобулочной продукции присутствовало такое утонченное явление, как обед. Час, в который ты становишься свободным и готовым на подвиги.
Зимой этот час был сер и томителен, как ожидание поезда из Алма-Аты. Все прятались по углам, шурша газетами и звякая посудой. Некоторые ублюдки даже ходили в буфет за томатным соком и полукотлетой на булке. Остальные жрали принесенное из дома, и ругали администрацию.
Но вот весной, в апреле, например, люди выползали из щелей как клопы-солдатики и, расположившись у склада на ящиках и поддонах, ебашили пищу открыто, чавкая, роняя крошки и громко посылая нах@й не только администрацию, но и само правительство.
Весна — не время перемен. Это время освобождения. Ты как бы отрыгиваешь из себя все, что накопилось за постылую зиму, включая новогодний «оливье».

В общем, так. Сидели мы все на этих ящиках, жрали, спорили и вдыхали волшебный апрельский воздух. А мы были разными и по возрасту, и по должности, и по алкогольному стажу. Но в эти минуты мы были равны, как Святая Троица.
— Премия тебя не устраивает? — злился плотник Макеев. — Иди в депо, там без премии, график и сп@здить можно побольше, чем тут.
— Ты коней-то не гони! Премия — х@йня, я за принципы. Зачем ее, эту подачку регулировать трудовой дисциплиной? — упирался завскладом ГСМ Иван Пантелеевич.
Чуть севернее кислородных баллонов работники хлебопекарни спорили глубже и орали как весенние грачи.
— Это ошибка Да Винчи от молодости! Традиционные перспективы в эпохи Возрождения были далеки от геометрии, потому рука Марии такая неестественная! — кричал Вася Вандалов.
— С перспективами у мастера было все в порядке! Это он специально, как бы технически, инженерно, новаторски преподносил живопись, — пикировал на него хромой учетчик Феклов.
— Нихуя подобного, эй, инженер! — повернулся Вася к седому, высохшему инженеру по техоборудованию Селезневу. — Скажи, что Леонардо разделял живопись и чертежность, точность и светотени. Ну, скажи старый черт!
— Не всегда, Вандалов, не всегда. Вот как и ты, он смотрел на мир глазами реалиста, а рисовал по божьему усмотренью, — вяло ответил инженер, мусоля копченую мойву.
— Бл@дь, вас интеллигентов х@й разберешь! Вечно выверты какие-то, и еще Бога приплел, тьфу! — разозлился грузчик.
У стены гаража, на здоровенной покрышке от трактора сидели пекари и тестомесы в белоснежных халатах и питались салатами из свеклы и куриными ножками. Если кто думает, что пекари — это такие огромадные мужики с бицепсами и трицепсами, то покиньте кинозал немедленно. Это были наши любимые женщины или как их там еще. Конечно, среди них попадались и весьма крупные экземпляры, порою, даже п@здец какие крупные, но это дела не меняет. Дамы всегда были в почете, потому что существа они мягкие, сисястые и имели места не столь отдаленные, но приятные до семяизвержения.
Они, как всегда, спорили о каких-то фильмах с роковыми любовями, страстями и супружескими неверностями.
Короче, в этот весенний, теплый день во дворе хлебозавода царило свободомыслие и пахло далеким дымком «мудиловской» мусорки.
Из запыленного окна на нас смотрел новый директор завода. Ему явно хотелось спуститься во двор, как и его предшественнику, но не позволяла типичная робость новичка-администратора.
А я все смотрел на Наташу. Возможно, и не только я. А она ни на кого не смотрела, а только просто пила кефир и жевала булку с маком. Нет, она переговаривалась с сотрудницами своего цеха, но как-то вяло и без азарта. Королева! Фантазия Гёте! Марсельеза!

Ба-бах!!! Ох, бл@! Что за х@йня? Круглый и упругий, как зад бухгалтерши Тони Соколовой. И пыльный, как кепка электрика Жукова. Мячик! Кожаный, потертый и веселый, будто Колобок. Прямо, бл@дь, в мою кучку сала и лука! С небес ли или из демонических ущелий? Не важно. Он отпрыгнул к грузчику Вандалову, потом на горб Ивану Понтелеевичу и в итоге застыл призывно посредине двора, медленно вращаясь, словно естественный спутник Земли.
Весь социум уставился на него. Замерли даже невидимые птахи, там, в садах за кладбищем. Такие паузы случаются порой в природе как некий знак, означающий крутой поворот или смену общественных формаций. Предтеча будущих потрясений, диктатуры и репрессий.
Но зачем растягивать эту паузу? А незачем!
В стороны полетели пакеты, миски и термосы. Вся мужская рать нашего предприятия встала как Русь Святая, с лицами, полными огня и соперничества.
Я успел первым, и добротным носком обрезанного кирзача сделал первый удар по мячику.
— Ф-ф-фыр-р-р-р! — пропел кожаный незнакомец и влепился в стену склада БХМ.
Отрикошетив, он попал на ногу электрику Жукову, и в этот момент произошло молниеносное разделение на команды. Еще не поняв, кто за кого играет, мы все переместились на пустырь за градирней. Неизвестные истории руки поставили ящики-ворота и прозвучал голос сторожа Баграмяна:
— Пошла милая! Иду по флангу!
Момент, когда за одно мгновенье стерлась грань между возрастом и должностью, почетом и уважением, отдышкой и поэтическим даром, можно было бы назвать историческим, но это было так незначительно в сравнении с самой историей, что ну его нах@й. Матч начался как вероломное нападение фашистской Германии. То есть, внезапно.
Мы носились по пустырю как по полям европейских арен ФИФА. Распасовка, сольные проходы по центру и вдоль компрессорной трубы, силовая борьба в небе и в пыли. Удары головой и печенью. Прострелы с флангов и из-за ворот. Все эти атрибуты профессионального футбола дополнялись матом и неприличными жестами. Это был чемпионат людей, не обремененных годовым контрактом и проблемами трансфера. Это был принципиальный бой за обладание. Черт, а за обладание чего или кого был этот бой? Этот вопрос не имел ответа. Он был открыт миру и понятен без смысла.
— Не танцуй как проститутка, переводи на правый край, чучело!!! — ревел инженер Селезнев в разорванной рубахе.
Запутавшись в дриблинге, плотник Макеев уводил за собой шофера Дремова и Васю Вандалова. В итоге мяч у него отобрали, и грузчик, обгоняя собственный перегар, помчался к нашим воротам.
Я, изображая танец Будды, перерезал ему путь. Иначе и быть не могло! Позади хромой учетчик Феклов — последняя линия обороны и не совсем надежная. Я сфолил. Пока мы толкали друг друга в твердые груди и рвали взглядами души, сторож Баграмян утащил мяч от ворот и перепасовал инженеру. Тот в лучших традициях киевского «Динамо», по-«протасовски» вп@здячил гол Ивану Понтелеевичу.
Взревели трибуны из пекарей и тестомесов. В синь небесную полетели накрахмаленные колпаки и женский визг потревожил автомобильные сигнализации. Новый директор завода почти расползся по стеклу своего кабинета. А где-то возле электрощитовой стояла она, моя обожаемая и всех «наполняющая» богиня. Наташа смотрела на нашу игру с такой страстью, что даже пыль и негламурный топот рабочей обуви не смогли скрыть эту страсть.
Все это я увидел одним мимолетным взглядом и, оттолкнув Васю, бросился в нападение. Х@й с ней, с тактикой — я должен забить гол! Ничья — удел евреев-гуманистов и всяких там либералов. Самое дорогое у человека это — жизнь! Это каждый коммунальщик вам скажет. Но еще дороже — это подвиг, на фоне которого любая жизнь — кусок окаменевшего дерьма истории.
— Дай пас, дай пас, сволочь!!! — кричал я электрику Жукову.
Но тот вальсировал с мячиком как Зидан, и его губы вытянулись по-рыбьи горизонтально. Я скакал вокруг, «открываясь» и махая руками, как пришелец из космоса. Меня грубо «бортанул» шофер Дремов. Прокатившись по утрамбованной земле, я понял цену боли, но не придал ей значения. Боль — последнее, на что надо обращать внимание в жизни, после уплаты налогов и концерта певицы Валерии. Разодранная щека в счет не шла.
Я вскочил неожиданно, как герпес, и стремительно, как нота «ля». И тут же, словно в сказке, получил долгожданный мячик. Отпустив его метра на два от себя, я без всяких там «школ» тупо летел к воротам Ивана Понтелеевича.
Навстречу мне тенью из прошлого рванулся кто-то из слесарки, по-моему, бывший десантник Пышкин. Да, точно он. Две силы, равные по модулю и противоположные по направлению, двигались в точку «Х». И в этой точке произошло освобождение энергии. Половинка моего кирзача и берцы Пышкина сдавили кожаный мячик с равной силой. Бл@дь, к чему эти сравнения? Силы были эквивалентны чему-то тротиловому! Мячик торжественно взорвался, и униженной тряпочкой ударился оземь…
Но, вот тут-то и была та самая точка перелома.
Пока бывший десантник решал, оплакивать ему мячик или выпить газировки с солью, я слабеющей ногой притащил рваную тряпицу к линии ворот и по-советски, через «очко», вкатил «золотой» гол опозоренному завскладом ГСМ.
Что творилось в стане болельщиков! Ебать ту ФИФА (одним словом и по-французски)! В небе уже парили не только колпаки, но и халаты, и даже чей-то бюстгальтер четвертого размера…
Как мы уходили с пустыря, можно прочесть в «Слове о полку Игореве».
Оставшийся рабочий день был скомкан и для страны не важен. Все только и обсуждали игру. Все, кроме Наташи. Я совсем забыл о ней. Но (вот тут вы ох@еете не менее моего) она не забыла обо мне. Прикиньте.
В конце смены, когда я смиренно пришел за вечерним коньяком, она тихо и так бархатно сказала мне:
— Bespyatkin, ты не проводишь меня сегодня? А то я обещала подружке занести дрожжи, а она у кладбища живет…
Бл@, товарищи, вы можете представить, что бы я сделал с упокоенными гражданами, если бы они чего-нибудь там? Еще не очухавшись от 150-ти граммов и неожиданной просьбы своей богини, я сипло прошипел:
— Без проблем…

* * *
Ночь была как у старины Александра Сергеича. Ну, там прозрачно небо, звезды блещут и все такое. Чего-то там трепещет. Температура воздуха и атмосферный столб в норме. Короче, все столбы в норме и в груди томление, словно у поэта-гражданина Некрасова.
Мы шли по залитой лунным светом тропинке мимо спокойного, умиротворенного погоста. Она держала меня за руку, и эта рука дрожала. А я готов был голым пробежать меж могил неведомых мне людей и процитировать что-нибудь из классиков марксизма! Но, это было бы разложение идеалов и ложный путь, как сказал бы комсомолец Корчагин. Это попросту была бы глупость. И потому я нежно обнял Наташу за плечи. Она перестала дрожать и склонила голову, как птица. Так и шли мы до дома ее подружки. Потом она отдала дрожжи и вернулась ко мне, взволнованному.
Обратно мы шли влюблено, как дети. Я трогал ее за все, но не грубо, а наоборот как-то.
И вот чертоги моей королевы. Одноэтажный, невысокий дом с двускатной крышей. Низкий забор и без собаки во дворе. Наташа остановила меня неожиданно в тени разлапистой липы. И под ней мы поцеловались. Как сладок был поцелуй, так горька была мысль о расставании… Не в силах удержать себя, я предпринял пошлую попытку. Она решительно отстранила меня, и вдруг спокойно так сказала:
— Вон в том крайнем окне я буду ждать тебя, перелезь через забор и по огороду. Только не по грядкам, а то от свекрови попадет…
После этого она исчезла, словно аванс перед Днем работников общепита. Я стоял, полный страсти и еще какой-то дряни, навроде трепета плоти иль как там еще. Хуясе! Свекровь, грядки, окно… Аптека, улица, фонарь... Может, я супергерой или принц из сказки про лягушку?
Впрочем, долго мыслить об этом я не стал, и как Маугли полез на забор. За забором была вспаханная земля. Бл@дь, как на границе! Я слышал, что такие вещи переходят с помощью двух лопат. У меня этих лопат не было, а бежать за ними через всю «мудиловку» к дядьке нах@й не нужно. Поэтому я осторожно пошел по диагонали к заветному окну.
Ступив на отмостку, я прикинул, что на окно залезть будет не совсем просто. Но, граждане, любовь и близость заслуженной ебли способна закинуть человека даже на Петропавловский шпиль! А тут какое-то сраное окно с потрескавшимися штапиками…
И вот это окно распахнулось, и нежный голос прошептал:
— Давай, лезь Bespyatkin…
И я, пробуксовывая по стене ребристыми протекторами кроссовок, как ночной зверь проник в спальню с широкой пушистой кроватью и самой дорогой на свете женщиной. А что еще нужно для простого, рабочего ублюдка, вроде меня? Да, в общем-то, больше и ничего. Безумный секс и разумная ебл@.
— Да будет так! — сказал Творец и задернул Луну занавеской.
Но у нас был маленький «ночник» воткнутый в розетку и неведомая свекровь, храпевшая как ГАЗ-53, что по утрам развозит булки по магазинам. И еще много чего было, скажу я вам…

* * *
Полпятого утра — время традиционного съеба по методу Казановы. Это время, когда п@здят магнитолы и стекла с автомобилей, а солнце гадает, как ему рассвет начать — резко и революционно или вкрадчиво и неуверенно, как речь председателя Центробанка. В это время я проснулся для того, чтобы невесомой тенью скользнуть из теплого ложа в прохладу счастливого утра и кусты крыжовника.
— Да спи ты еще, Bespyatkin, — мурлыкнула Наташа, мягкая, как облако.
— Не, я пойду, надо… — ответил я твердо.
Я точно знал, что мне надо, и эта причина убила бы всю романтику и прелесть волшебной ночи. Поэтому, поцеловав мою Красивую в душистую макушку я, быстро одевшись, полез в спасительное окно.
Когда я оказался на свободе, то был неприятно удивлен состоянием стены, которую ночью я терзал подошвами как постирочную доску. Она вся из небесно-голубой превратилась в грязно-развратную.
Я постучал в окно. Тишина. Я еще раз постучал, громче. Она проснулась и выглянула как Солнце.
— Вот тут на стене нехорошо получилось, — шепнул я, грустно сдвинув брови.
Наташа посмотрела вниз и ахнула. Я уже знал, что ее муж-дальнобойщик, суровый, с волосатыми руками мужчина, имел какие-то принципы, потому не удивился, что Наташа кинулась искать тряпку и этой тряпкой махнула мне, что б съебывал. Ну, я и пошел, обходя грядки к забору. На нем я завис на долю секунды и посмотрел на огород.
А там, на черном-черном черноземе, как на полотнах Репина, зияли нежно голубые следы с грубым рисунком протектора моей грешной обуви. Они уходили прочь от дома, в котором я оставил частичку своего… бл@, забыл как там пишут писатели. Короче, герой уходит, чтобы, нет не вернуться, но типа того. А там, у истерзанной стены, королева пыльной тряпкой затирает улики внезапной любви или мимолетного бл@дства (решайте сами).
Мне же пора было выполнить главную задачу этого дня. Вот только бы успеть добежать до кустов боярышника перед оградой всепринимающего кладбища…



© Bespyatkin

про мячик шикарно )

Секретное оружие израильской армии - 1

и другие истории из жизни израильской армии...

еще немного старенького, но позитивного на милитари тему, стырил там же

Это сообщение отредактировал Kri[тег] - 27.04.2010 - 18:37

минисказачки...
http://darkmeister.livejournal.com/238067.html

Прыжки в высоту

1.
Раз поехали мы с Вовчангой и Митюней в лес, искать наркотические грибы. Люди сказывали, что есть в тех грибах какой-то особый смысл, который смысл не прояснится пока те грибы не поешь. В поисках открытий дивных заехали мы на автобусе в какую-то жопу, остановка бл@ "Лесная сказка". Кругом лес, много птиц, насекомых, отчего-то много говна и вероятно грибов. Достали стаканы. А что за грибник без стакана? Без стакана ты чмо и нехристь, а не грибник. Стали пить. Прошли немного леса. Пошарили палками под кустами. Грибов не нашли. Достали стаканы. Разделились, пошарили под кустами. Гриб не шел. Стаканы решили не убирать.
2.
К вечеру лично мне уже многое и так открылось, без грибов. Вовчанга тоже набрался впечатлений, да так, что впал в кому, нежно повиснув на моем плече и ритмично икая. Знаете, в кино в больницах такие есть аппараты, которые к больным подключают. Там экранчик показывает биение сердца и на каждый удар прибор пищит. Вот такой прибор сидит у Вовчанги внутри.
- Митюня, - говорю – я что-то грибов не вижу, а ты видишь?
- Надо вон у того рыбака спросить – протянул руку тот – он должен знать.
И правда, взору открылась идиллическая картина: на бережку лесного озера, с удочкой в руках сидел одинокий рыбак. Панама его была заломлена на макушку, и вся фигура выражала безмятежность и умиротворение.
- Только надо тихо и вежливо спрашивать, рыбаки страсть как не любят, когда пугают рыбу – напутствовал я Митюню.
- Эй ты, пидорас!!! - как никогда удачно вышел из комы Вовчанга.
Рыбак неспешно отложил удилище, еще какие-то причандалы, легко подхватил с земли топор и как-то неожиданно резво рванул к нам.
-А щас нам всем будет индюшок гуги - печально бормотнул Митюня и не менее резво, хорошим скачком, припустил к лесу.
Вовчанга икал, играл бровями, и продолжал висеть на мне. Рыбак спотыкнулся, упал и издал красивый низкий рык.
И мы побежали.
- Давай в разные стороны! - крикнул я.
И мы побежали в разные стороны.
Причем я понесся ланью в сторону леса, а Вовчанга - ондатрой к озеру.
- Бл@дь - подумал я - Вовчанге п@здец.
- Игого - подумал Вовчанга.
- Ыхр! Ыхр! - побежал за ним рыбак.
В юности я смотрел кинофильм про Красную Армию, которая занимала Крым, вытесняя оттуда белогвардейцев. И вот там каких-то гордых военных царской армии красные прижали к самому берегу моря и кричат им, сдавайтесь мол, у нас пулеметы и шашки вострые. На что пожилой белый командир молча развернулся и ушел в море в сторону Турции, а за ним и вся банда его. Типа русские не сдаются.
Вот и Вовчанга. Достигнув воды, он не остановился в испуге, но и не бросился плыть, рассекая воду грудью. Он, хер земноводный, как бежал по суше, так и ушел в темные воды пешком, взболтав муть и редкие водоросли.
Рыбак однако не слишком расстроился такому обороту. Потупив пару секунд на круги от Вовчанги, он повернулся, лизнул топор и двинулся в мою сторону. Я ждать не стал и тоже двинулся, в сторону от рыбачка.
Согласитесь, друзья, прекрасно бежать по вечернему лесу! Ты бежишь, и грудь полнится свежайщим воздухом, наполненным разнообразными лесными запахами. Хрустят под ногами веточки, шуршит листва, по лицу бьют ветки, а в десяти метрах за тобой бежит таинственный незнакомец с зазубренным топором.
Так мы и бежали, прекрасным молчаливым дуэтом. Пока передо мной, просто и деловито, не показалась стена. Нормальная такая кирпичная стена, метра два высотой.
- Вот и пиписечки – догадался я.
- Ыыыхр! – увидел стену Чорный Рыбак.
- Ы-ы-а! – сказал я и соврешил прыжок, достойный и более цивилизованных соревнований. Верняя часть меня уцепилась руками за верх стены, а нижняя, задрыгав ножонками, тоже задерживаться не стала и я весь оказался сначала на стене, а потом и за ней.
- Ы-ы-а! – сказал рыбак и судя по звуку тоже прыгнул. Потом прыгнул еще. Потом задышал.
- Что, х@ево прыгаешь? – вежливо поинтересовался я.
- Сам пидорас! – отчаянно выкрикнул рыбак.
- Слы, чикатила сушеная, - продолжал я – а нахуя ты прикидывался рыбаком-то? Взял бы без затей, да и бродил по лесу с топором своим. К чему этот спектакль с погонями?
- Ы-ы-а! – повторился маньяк, и перекинул топор через стену.
Топор мягко упал мне обухом на плечо.
- Сука! – настала моя очередь негодовать. Вообще, друзья, я заметил, что негодовать гораздо легче, когда топор у тебя.
Решительным шагом отправился я вдоль стены. В правой руке я крепко сжимал Кровавый Клык Возмездия, левая отнялась. На двенадцатом шаге стена кончилась.
Рыбака за ней не было.
3.
На остановке "Лесная сказка" было людно, все стремились успеть на последний автобус. Крикливые дачники хвалились друг перед другом урожаем, лузгали разные семена, поправляли поклажу в рюкзаках. Деревенские с достоинством курили уловатые самокрутные папиросы.
- Охуенно покущали грибанов – вяло сказал Митюня – Спасибо тебе, Вова.
- Иди впезду – одними губами ответил Вовчанга и сморкнулся тиной.
- Ыхр! – завернул топор в куртку я.

© я бл@

Небо

– Прозябаем – Вовчанга пронзительно вгляделся в полуденную небесную синь – Жизни свои влачим.
Мы стояли солнечным субботним днем, втроем, на балконе вовчанговой хрущевки, запершись там от жён, детей и мирской суеты. Жёны щебетали чего-то промеж собой, пантомируя руками. Дети жрали сладкое и портили озоновый слой. Нам было пох@й, мы прихватили литр.
- Объяснитесь, гардемарин – я расставил рюмки на перила балкона.
- Ползаем по земле, в рутине погрязли. Словно гады подколодные пресмыкаемся. А хочется полёта…
Вовчанга облокотился на балконный край и молча выжрал одну за другой все три рюмки.
- Хочется вот так вот – он раскинул руки, причём одной уеб@л Митюне по зубам – Обнять хочется весь мир! Расправить крылья и лететь.
- Четвертый этаж – я вновь наклонил флакон – Кусты поломаешь и копчик.
- Или лопнешь на асфальте как полторашка клинского – Митюня споро схватил стаканчик.
- Да я не о том – Вовчанга снова вперился в даль – Бросить все хочу, и воздухоплавателем стать. Решил строить аэростат.
- А-а-а, и куда двинешь, на аэростате-то?
- Ну, к кругосветке я пока не готов – Вовчанга потер щёки – Для начала думаю пересечь по воздуху Европу.
Мы опрокинули стеклянные цилиндры.
- Отличная идея, Вовчанга! – я закусил листьями какого-то растения в цветочном горшке – И я даже скажу тебе, какой модели будет твой аэростат. Супруга, как узнает про твой замысел отчалить небом, безусловно геройски поддержит тебя. Примет, так сказать, стезю жены покорителя высот. Вставит она, дружище, тебе в ниппельное отверстие насос, да и надует как ту жабу. Так и полетишь, аэрокобра бл@ сизая.
Вовчанга загрустил и тоже принялся объедать листья с растения.
- Не кручинься, сокол – Митюня утешающе постучал того ладошкой по голове – Запустим мы тебя в небо. Есть способ.
Митюня разлил, выпил и выждал паузу.
- Кума моего помните?
- Кхблу! – Вовчанга поперхнулся, дышать перестал, как-то налился алым и часто заморгал, глядя на Митюню.
Тот словно бы не заметил вовчанговой заминки и продолжал.
- Так вот. Кумище мой, он ведь не только алкоголик и полудурок, он ещё и парапланщик. Собственно, если здраво рассудить, через полудурость свою и пьянство он этим и увлёкся.
- Что планщик он у тебя мы помним, спасибо. Х@й забудешь – я постучал Вовчанге промеж крыл и тот наконец прокашлялся.
- Да не, параплан – это такой типа парашют, с горок парить, на восходящих воздушных потоках. Кум, он очень подолгу, бывает, парит.
- И что он парит подолгу – это тоже сомнений не вызывает.
- Бл@, тебя ваще никто не спрашивает! – Митюня отстранил нас с цветочным горшком и припёр оробевшего Вовчангу к стене – Полетишь на параплане, Мересьев х@ев? Ну?!
- Полечу! – взвизгнул юный естествоиспытатель – Полечу, ветрам солёным наперекор!
- Ну, если не обоссышься, то солёного ветра не будет – я разлил остатки влаги и оборвал остатки листьев – Допиваем, и звоним куму.
*
Кум отреагировал на митюнин звонок с прямо-таки комсомольским энтузиазмом.
- Хуле ждать!? – орал он в телефон – Мухами берёте такси, забираете меня и едем на поляну. Там пацанчики летают сегодня, погода хорошая и ветерок. Комбез и крыло у меня сложены. Жду! – и положил трубку.
Мы задерживаться не стали и, с серьёзными мужественными лицами прошествовав мимо ох@евших жён, получив в спину п@здюлей за съеденный цветок, выдвинулись навстречу простору, зафрахтовав стремительный классический четырёхфарный автомобиль с усатым пилотом.
Уже по пути к куму заехали и взяли. Решимость крепла. Лавинообразно нарастала отвага.
Кум ждал у подъезда. Покидав в багажник какие-то неебические рюкзаки, он втиснулся к нам с Вовчангой на заднее сидение.
- Этот полетит? – он удовлетворённо осмотрел Вовчангу – Хорошо должен пойти, лёгкий. Кости крепкие у тебя, бэтмен? Срал сегодня? Готов притяжению вызов бросить? Не зассышь взмыть-то?
- Не зассыт! – Митюня передал с переднего сиденья значительно початый пузырь – Такие не ссут. Он такой породы, Вовчанга наш, что биться о землю насмерть будет, а с улыбкой, с шуткой весёлой!
Вовчанга глубоко выдохнул и отчаянно приник к тёплому хрусталю бутылки.
- Он ведь у нас такой – продолжал я – Страха и сомнений лишён начисто. Самой лютой смерти готов открыто в глаза смотреть, да ещё и смеяться над ней, и х@й показывать. Ему что пытки, что высота – всё семечки.
- Это заебись – кум с трудом оторвал от Вовчанги сосуд и влил остатки в себя – А то бывают тут слюнтяи, только кровь или перелом какой пустяковый увидят, так сразу в кусты.
Вовчанга заёрзал, зажатый между мной и кумом, и спросил:
- А перед полётами этими, разве обучение какое-то не полагается?
В его голосе была надежда. Кум вновь оглядел Вовчангу, на этот раз с лёгким презрением, как женщина-венеролог гонорейную залупу:
- Да не кони ты, для первого раза много знаний не понадобится. Поднимем тебя лебедкой в небо, полетаешь с децл, и вниз. В космос не унесёт. Если пердеть сильно не будешь.
Ободрённые такой весёлой шуткой, мы понеслись вдаль, за город, на весенние просторы родного края. Спустя литр пути мы доехали наконец до пресловутой поляны. Поляна представляла собой собственно говоря большое ровное поле, на краю которого стоял бортовой и грозный ГАЗ-66. Посредством закреплённой на нём лебедки и длинного шнурка происходил запуск отчаянных опёздалов на орбиту. Пара парапланов летала зигзагами в воздухе. Царила обстановка лёгкой безмоторной аэронавтики.
Кум поздоровался с какими-то модниками около грузовика, они о чём-то потёрли, помахали в разные стороны руками и мы направились на другой конец полянки, подбодряя навьюченного Вовчангу дружескими советами.
- Принцип тут такой – на ходу прихлёбывая, инструктировал кум – Надеваешь йопты комбинезон и шлем. Пристегиваем тебя карабином к тросу. По команде лебедка – кум махнул рукой в сторону грузовика – Начинает работать и поднимает тебя на крыле в йопты небо. К птицам, йопты. Там ты отцепляешь карабин и паришь. Больно дохуя там не выебывайся, пузырей не лови, высоко не поднимайся. Стропы не дёргай, лети прямо. Просто виси, словно бы ты – говно. Как садиться будешь – натянешь стропы. Ноги йопты не поджимай, на жопу не приземляйся.
Мы дошли до мужика, который означал собой конец тросика. Мужик критически осмотрел нашу команду, спросил, кто пилот, вздохнул, и категорично заявил, что в нетрезвом виде он в небо никого не выпустит.
Произошёл диалог.
- Пьяному в небе не место.
- А кто пьяный?
- Он.
- Какой же он пьяный, он не пьяный ещё. Вон бодрый какой.
- Пьянее меня.
- Где твой стакан?
- Я из горла.
Разрешение на взлет было получено. Кум принялся раскладывать на земле параплан, велев переоблачать Вовчангу в лётное.
И тут Вовчанга, к удивлению и возмущению нашему, неожиданно выказал слабину духа: принялся брыкаться, кряхтеть, пытался вырваться и лечь на землю. Пришлось провести сеанс укрепляющего массажа. Мы с кумом держали, Митюня давил на жизненные точки, попутно увещевая оступившегося героя, приводя в примеры Покрышкина, Гагарина и Карлсона. Буквально через пару нажатий в подреберную область Вовчанга вновь обрёл бодрость и заявил о жгучем желании покорять воздушный океан.
Кум опутал Вовчангу какими-то ремнями, напялил на него шлем и стал поправлять крыло и стропы.
Мы молча смотрели друг на друга. Душили слёзы расставания.
- Ну что – Вовчанга сглотнул – Прощаемся, что ли?
- Как доберешься – пиши – Выдавил я не своим голосом.
Митюня яростно обнял аэронавта:
- Русь-матушку увидишь, как Терешкова её видела. Березки, овражки, речушечки наши родимые узришь! – Митюня жевал себе губы и почти плакал.
Подошёл заметно подобревший мужик и нежно, как родному, пристегнул к вовчанговому животу карабин с тросом:
- Встретишь в небе аэровафлю – не кричи!
- Готово! – кум вложил Вовчанге в руки стропы – Как лебёдка тащить начнёт – потянешь вот эти, крыло встанет и полетишь. Ясно тебе, перепел?
Вовчанга криво мотнул головой и сморгнул.
- Отходи – сказал мужик и рявкнул в рацию – Старт, бл@дь! Поехали!
- Есть старт – отозвалась рация.
Трос натянулся и сначала медленно, а потом всё быстрее стал разгонять Вовчангу в горизонтальной плоскости. Вовчанга шёл резво, подобно средних размеров кенгуру, подскакивая и волоча за собой трепыхающийся купол
- А когда он взлетать будет? – я пытался поймать экстремала в камеру фотоаппарата.
- Крыло поднимай, дрофа бл@дь колченогая, крыло поднимай! – вдруг громким голосом принялся кричать кум.
Вовчанга стремительно удалялся наземным ходом.
- Пингвин ты, сука! Крыло поднимай! Стропы потяни, прошу тебя, мразь!!!
- Низко пошёл – Митюня качал головой – Руси не увидит.
- Пидор! А-а-а! – кум горевал.
Вовчанга меж тем устал держаться за стропы, бросил их нах@й, ухватился руками за трос, запнулся, и поехал дальше на пузе. Звука он не проронил не единого.
- Всё бл@дь, челенждер приехал – кум страстно плюнул на митюнин ботинок – П@здатушки, ребятушки. Гаси лебёдку. Пошли встречать героя.
*
Вовчанга возлежал на спине, и глядел не мигая вверх. Мы обступили тело первого космонавта.
- Полёт окончен, йопте – сказал кум – Отстегните ремни, ослабьте памперс.
- Красиво шёл – я сложил телефон в карман – Буду тебя рекомендовать в сборную по тройному прыжку.
- Вовчанга – Митюня протянул ему руку – Может лучше в плавание, а?
Вовчанга руку принял и рывком сел:
- Не надо плавания. Я осознал. Как глаза открылись. Мое призвание – скорость. Митюня, можешь свести меня со стритрейсерами?
(с) я бл@

Иванываныча замучила одышка

Иванываныча замучила одышка. Доктор посоветовал ему бороться с гипокинезией с помощью велосипеда. Иваныванычу идея очень понравилась. Как же, велосипед — это ж и красиво, и интересно, и полезно. И вот, в пятницу вечером, после напряжённого трудового дня новоиспечённый фанат велоспорта вошёл в магазин спорттоваров с непреклонным намерением купить себе велосипед и всё, что ещё к велосипеду полагается.
В магазине к Иваныванычу тут же подскочил шустрый молодой человек спортивного вида и прыщавой наружности лица. Вкрадчиво улыбаясь, продавец очень подробно рассказал восторженному клиенту об особенностях велосипедов и помог сделать осознанный выбор интвентаря. Так Иванываныч стал счастливым обладателем горного велосипеда MERIDA, бортового компьютера Sigma, шлема Bell, трусов и майки Diadora, кроссовок Nike, а также фляги, держателя фляги, защиты заднего механизма, щитков на колёса, заднего и переднего фонарей, клаксона, марок и производителей которых Иванываныч не запомнил. Отягощенный бременим приятных покупок Иванываныч подошёл к дому, вошёл в подъезд и нажал кнопку вызова лифта. Лифт ответил взывавшему к нему велосипедисту тягостным молчанием. Иванываныч ещё несколько раз безрезультатно понажимал на кнопку. Молчание лифта из тягостного превратилось сначала в обрекающее, а затем в насмешливое.
Тут-то Иванываныч заподозрил, что в его идее хранить железного (пусть и алюминиевого) друга на просторной лоджии своей квартиры, имеются существенные недостатки. И первый изъян молчаливо хохотал на ним сейчас ныне беззвучным голосом лифта. Будущий спортсмен вздохнул и приступил к героическому подъёму на седьмой этаж, с отягощением в виде велосипеда и кучи сопутствующих покупок.
Никогда ещё путь домой не давался так тяжело. Даже возвращаясь с корпоратива пешком в заблёванном костюме с обоссанными штанами, Иванываныч не испытывал таких затруднений, как сейчас. Однако, героически преодолев сто тридцать вторую ступеньку, Иванываныч испытал эйфорию, сравнимую, наверное, с радостью альпиниста от покорения вершины-семитысячника.
С великим трудом отворив дверь, Иванываныч вполз в квартиру. Бросил сумку с покупками и собственно велосипед в прихожей, вошёл в комнату и без сил рухнул на диван. В ушах гремела канонада, руки тряслись, со лба градом катился пот. Не было сил подняться, принять душ, выпить чаю. Иванываныч отдыхал долго, отдыхал как был одетый в костюм, даже не развязав галстук. Так он и уснул.
Проснувшись утром, Иванываныч первым делом снял костюм и поплёлся в душ. Он проклинал тот день, когда всерьёз задумался о покупке велосипеда. По пути в ванную он запнулся о велосипед и ободрал педалью икру правой ноги.
Душ неожиданно дал Иваныванычу такой прилив сил, что по выходу он надел не растянутые треники, в которых по обыкновению смотрел телевизор, а приобретённые накануне спортивные трусы и майку. Плотно позавтракав, наш герой обулся в кроссовки, схватил под мышку велосипед и бросился на улицу. Лифт, к удивлению Иванываныча, был отремонтирован. Иванываныч в радостном расположении духа вышел из подъезда и вдохнул утреннюю прохладу. Ноги просились на педали, велосипед рвался в даль, как Буцефал Ильи Муромца в бой. Иванываныч сел на велосипед и поехал кататься по улицам города.
Первым неприятным открытием на покатушках стало для Иванываныча то, что он не мог ехать быстрее 20 км/ч. Вернее, мог, конечно, и до тридцати разогнаться, но очень быстро уставал и вынужден был снижать скорость до пятнадцати. Затем его трижды окатили грязной водой из луж автомобили, десять раз посигналили, напугав неопытного участника дорожного движения. Иванываныч решил ехать по тротуару.
Пешеходы на тротуаре оказались ужасно недисциплинированными. Они ходили шеренгами, занимая тротуар от края до края, метались справа налево и слева на право, абсолютно никто не слышал очень громких сигналов, которые Иванываныч подавал клаксоном. А кто слышал, те не спешили уступать ему дорогу, а почему-то очень грязно ругались. Причём чаще всего ругались совершенно омерзителного вида тётки неопределённого возраста и массой под сто килограммов. Именно они занимали наибольшую часть тротуара и располагались в таких местах, что объехать их было совершенно не возможно.
Наконец, пытаясь посильнее сжать грушу клаксона, Иванываныч не заметил высокого бордюра, ограничивающего пересечение тротуара с ответвлением дороги. Удержаться на велосипеде оказалось выше сил Иванываныча, он упал. Ударился головой об асфальт, оценил надёжность шлема, ободрал локоть о тротуар и травмированную ещё вчера икру – снова о педаль. С трудом поднявшись, Иванываныч обнаружил, что заднее колесо велосипеда не крутится, ибо обод погнут восьмёркой и заклинен в ободных тормозах. Довольно долго Иванываныч пытался сообразить, как же ему отключить задний тормоз, чтобы хотя бы как-нибудь доехать на велосипеде до дома. И всё это время прямо напротив него двое молодых людей абсолютно непотребного вида пили пиво и смеялись над усилиями Иванываныча. Наконец, когда Иваныванычу всё же удалось выдернуть тросик из кронштейна тормоза, прищемив при этом до крови палец, двое лоботрясов разразились совершенно оскорбительным хохотом. Иванываныч поднял велосипед над головой и ударил им сразу обоих утренних алкоголиков. А затем ударил ещё и ещё. И бил до тех пор, пока от искромсанных тел его не оттащил наряд милиции.
Выходные были окончательно испорчены.


© Шэнпонзэ Настоящий

10 июня.
Запускали малошумяший усилитель. Регистрирует импульсные помехи каждые 8 секунд.
11 июня.
Анализировали спектр помех. Hашли источник. Это радар на городском
аэродроме.
12 июня.
Тестировали новые компьютеры. Фурье- и вейвлет преобразования идут на
ура. Квейк тоже не тормозит.
13 июня.
Тестировали мониторы. Через 3 минуты появился новый бот. Валили его
втроем. Hа седьмой минуте забили окончательно. Прибежал шеф. Был очень
лаконичен и сыпал яркими образами. Болят уши. Грустно.
14 июня.
Экранировали усилитель. Заземляли. Заземлили все, что можно. Hе
помогает. Спирт тоже. С радаром надо кончать.
15 июня.
Думали. Паяли схему.
18 июня.
Утро. Включили усилитель. Давили радар новой схемой. Подбирали волну,
фазу и форму импульса. Подавили. Помех на усилителе больше нет.
Обед. Hа нас чуть не сел первый самолет.
Вечер. Самолеты идут косяками. Выключили схему. За проходной ждали
пилоты. Крепкие ребята с хорошей реакцией. Охрана нас отбила. Потом
добавила.
19-22 июня.
Душевные беседы с особистом.
23 июня.
Приехали военные. Забрали схему. Очень хвалили. Потом пугали. Мы обещали
молчать. К вечеру пришел журналист. Hапоили его и завели на технический
этаж. Оттуда еще никто быстро не выходил. Плутают как минимум сутки.
26 июня.
С утра поддались боту в Квейк. Минут двадцать строили из себя мясо. Шеф
пришел от себя довольный. Об увольнении уже нет и речи. Журналист где-
то голосит, но его надежно глушит вентиляция.
27 июня.
Шеф на коне. Мы трое отдыхаем. Разгромный счет. Обидно. Анализировали
причину неудач.
Вечер. Искали журналиста. Остались на ночную смену. Hашли. Кидается
гайками. Смеется и что-то пишет на своем ноутбуке. Оказывается, у него
радиодоступ в Интернет. Завидую.
28 июня.
Увы, у всех у нас плохая реакция. Руки на клавиатуре не успевают.
Собирали манипуляторы с управлением от биотоков мозга.
29 июня.
Отлаживали манипуляторы. Оказалось, реагируют на подсознательные образы.
У всех синяки. Снизили чуствительность входных каскадов.
Помогло.
30 июня.
Убрали манипуляторы. Hеспортивно и чревато увольнением. Приспособили их
в горячую камеру, где работаем с радиоактивностью. Удобно, быстро.
Остается больше времени на компьютеры.
3 июля.
Приходил директор. Забрал манипуляторы. Просил сделать еще. Весь день
пытались вспомнить управляющую схему. Hе сумели. Курево не то. Спирта
нет. Шеф опять на коне. В корпусе уже ходят легенды про неизвестного,
ворующего еду и спирт.
4 июля.
Приходил Вася. Бывший сотрудник. Теперь крутой. Хвастается GPS. Хам.
Поспорили на его джип, что GPS ему не поможет. Hе верит.
5 июля Готовились к спору. Окна джипа закрашены. Вася готов. Смеется. Мы
тоже готовы. Hашли подходящий кабель для новой схемки. Главное, чтобы
выдержала подстанция.
6 июля.
Подстанция продержалась до обеда. Джип застрял в болоте километрах на
120 от города. Вася удивлен. Считал, что он посреди города. Мы рады.
7 июля.
Уже не рады. Схемы нет. Прибора нет. Компьютеров нет. Заначенной бутыли
тоже нет. Комнаты опечатаны.
8-20 июля.
Сидим в КПЗ. Иногда встречи с особистом. Читаем в газетах о
происшествиях с судами и самолетами, потерявшими ориентацию.
21 июля.
Виделись с шефом. Говорит тихо. Hервничает. Дергается глаз. Хочет к
маме. Hичего не помнит.
22 июля.
Приходили военные. Сильно пугали. Hемного хвалили. Просили работать на
них. За такие деньги - и работать?
август.
Мы были неправы. Hадо было соглашаться. Теперь поздно. Осваиваем пилы и
топоры. Спирт из местной древесины плохой. Работа идет медленно.
Hеэффективно. Hадо что-то делать. Так, чтобы деревья сразу под корень, и
ветки долой...
сентябрь.
Сделали. Сидим в карцере. Говорят, разовый выруб пяти гектаров леса был
заметен километров за 20... Жаль, установка тоже сгорела. Конвой косится
и исподтишка бьет по почкам. Зря. Задеть казарму и поселок мы не хотели.
Грустно. Ждем особиста и военных... SOS

Отсель грозить мы будем шведу...

1.
Потолки оказались низкими, пол нечистым, атмосфера — удушливой. Подслеповатые окна туго пропускали свет: шведское стекло здесь, на краю земли, не приветствовалось. Жили в темноте, тесноте и обиде, как издревле повелось среди скифов. Все так жили, всегда. Даже царь.
-- Кте ше тсар Петер? – не выдержал голдштинский князёк, — Путит ли нам аудиенсий?
Соскучившийся в напудренном парике, из под которого струились вешние воды, взопревший в чадном полумраке, он потерял страх, и явно попутал. Три часа душного ожидания сделали своё чёрное дело.
-- Ково? Ась? – светлейший с живым интересом развернулся к своенравному бошу, — тебе, мил человек, чё неймётся?
-- Сдесь есть жар, сильно…
Ну, ещё бы не жар. Кроме деликатной голландки, четверть помещения занимала русская печь, с треском плюющая в сторону заморских гостей то буйным огнём, а то и рдеющим углем. Всё было как-то диковато: и печь эта, и полумрак, и первый министр.
-- Жааааррр… — насмешливо протянул Меньшиков, — ишь ты….
И вдруг стал серьёзен.
-- Кому тут ещё жар не нравится? Кто в претензии?
Француз молча подвинулся к португальцу, фламандец сделал лицо кирпичом, а турок тонко улыбнулся – какая, мол, нам восточным людям, жара, так, игрушки. Улыбка, впрочем, получилась исключительно жалкой. Гоноровый тевтонский пан мигом остался в одиночестве, и поняв это, порядочно скис.
-- Так вот, штрудель ты мой дрезденской, слушай внимательно. Царь Пётр любит три вещи: штоб тесно, штоб тепло, и штоб с бабой. Ферштейн?
-- Йа, йа, — мелко закивал герцог, — моя не зналь…
-- Зер гут, — кивнул Данилыч, — Осознал, вижу. Хорошо, люблю. Шаришь. И потому скажу. Тебе одному, дай-ка ухо…
Тот с готовностью откинул набрякшие влагою букли.
-- … а вот пидаров царь не любит, понял, петух гамбургский? И гомозливых не любит. Он таких, знаешь, без мыла… Короче, веди себя ровно, доходяга. Жар, бл@ть! Не видел ты жару… Короче так. Коли заеблись впотьмах киснуть, так попросите меня по-хорошему, взбодри братков, а то оне как не родные. Я пока в сенцах покурю, надумаете чего как, так ты выйди ко мне, вместе пыхнем. Йаволь, замётано, Фридрех?
-- Так, так, мой поняль!
-- А и славно, что понял, люблю я понятливых… Прошу прощения, господа, я вас покину ненадолго, кваску хлебну, а то сами понимаете…кажный день ассамблеи…
Последние слова второй человек после произнёс очень по-доброму, конфузливо, что ли. И даже вышел неприметно, бочком.
-- Что он сказал? – рассосавшиеся было по углам депутаты обступили промокшего князя, — Увидим мы Петера?
-- Деньги на бочку, господа, — устало ответствовал тот, отжимая парик, — Надо дать в лапу.
--Это возмутительно! – пискнул скряга француз, — Сколько можно!
-- Сколько нужно, — мрачно усмехнулся бельгиец, потроша барсетку, — Наша раша…
-- Бл@ть! – коротко подытожил турок, стягивая с пальца массивный рубиновый перстень.

2.
-- Эй, цвей, дрей! – самой правой рукой во всём государстве, светлевший постучал в боковину грубого шкафа, — Минхерц! Довольно спатеньки, нас ждут великие дела!
В недрах мебелей обнаружилась неизвестного свойства возня, и глухое рычанье.
-- Государь, вылазьте, тут послов иностранных держав, как грязи.
Рычанье приобрело осмысленный, но явно негативный оттенок.
-- Забодал харю плющить, Алексеич! Прояви политес к просителям!
Последние дерзкие словеса возымели, дверь с треском слетела с петель, вор Алексашка привычно увернулся. Ох@евшим послам предстал русский царь. Во всём блеске.

Нет, не могло быть в этой дремучей стране иного властителя. Не проканал бы слабак, свихнулся нормальный. Только такой вот, нескладный, попухший с похмелья, но деятельный урод. Именно он сумел крутнуть штурвал севшей на мель русской баржи. И спустить её, себе на радость, остальным в устрашение. Страшна груженная огневым припасом гигантская баржа, ох страшна…И нах@й не нужна ни в одном европейском порту, и в восточном не нужна, и в далёкой Америке. Про то и тереть народ прибыл, с надеждой оторвать от штурвала цепкие гулящие ручки, затуманить подорванный зельем взор, подкосить неуёмные, быстрые ноги…
Ноги и впрямь носили двухметровое чучело со страшной силой. Вот он пожал руку идальго, боднул француза, расцеловался с облуневшим степенным бельгийцем. И всё разом. Алексашке дал пня, проходящую девку сенную — за жопу, турка нах@й послал ни за что, просто так – иди нах@й, мол, турок. Тот обиделся было, а он уже ржёт, обнимает, тащит к столу, щи с огня хавать. На столе бутылей разномастных уже образовалось, нехитрая снедь заманчиво шкворчит, а чуть поодаль, в красном углу, под образами – государыня Катерина снаряжает чилим, благо вернулся из страны Голландии торговый флот, объебав таможни всех стран и народов…
-- И как, Данилыч, разрулили с говном? Сработала наша схема?
-- Да как, государь, ей не сработать, — щурится уже курнувший вершков сподвижник, вертя на пальце новую гайку, — как пеньку задекларировали. Конопляное изделие №2, гыыыы!!1
-- Гыыыыыыыы! – заливается царь, — А что ж тогда изделие №1? Гыыыы!
-- Как что? А…в самом деле…что? – нахлобученный премьер теряется в непонятках, но вдруг светлеет челом:
-- Пенька!
-- Пенька?!
-- Ну! Пенька, минхерц, тупо пенька!ususususu!
-- Ususususususuuss!!!
Они прекрасно понимают друг друга, и в пылу дружеских чувств переходят на гогот голландского свойства.
Короткий осенний день быстро катится к закату. Толковище, сдобренное синькой и наркотой, бессмысленно по определению. Ужратые европейские послы потихоньку рубятся. Турок меланхолично уезжает в рай с мундштуком во рту.
Лишь привычные ко всему россияне деятельны и сметливы. Царь точит на токарном станке очередную бейсбольную биту и раздаёт приказы:
-- Катя, ты пропасёшь тут эту плесень. Кому надо – нальёшь, кого следует – сиськой придавишь. С чурбана глаз не своди….Алексашка, преображенцев с семёновцами сюда, мухой. Форма одежды как всегда – без париков, спортивный комзол, берцы. Пора купцов в порту обуть. На западенцев жути нагонишь, чурбанов прессанёшь по полной программе, типо наци наехали…ну ты в теме…
-- Без вопросов, Пётр Алексеич, не впервой… — Меньшикова попустило, и он откровенно скучает.
-- Держи, наградная.
Пётр протягивает министру свежеизготовленное орудие пролетариата, но вдруг глаза загораются:
-- А не тряхнуть ли мне стариной, а, Алексашка?!
-- А то! – поддерживает тот, понимая, что вечер перестаёт быть томным, — За вас, минхерц, порвём на британский флаг любого!
-- Давай, верный друг, на посошок. Кать, плесни-ка нам с Данилычем по сту.
Выпивают, стягивают парики, уходят.
Волчьим шагом.
В ночь.
3.
Утром похмелённые послы шароёбятся по брегам неприятной, гадкой Невы. Никто нихуя не помнит. В головах вакуум.
-- А где царь Петер? – выдавливает португалец.
-- Императрица сказала – В ПЕСДЕ, — суетится француз.
-- Непонятно, — тоскливо отмечает бельгиец.
Мимо, бодрой колонной, с песнями и посвистом проходит колонна преображенцев с битами на плечах. Лица усталые после бессонной ночи, но довольные. Колонна движется в казармы из порта.
-- Зольдатушке-брави-ребятушьке! – заискивает брауншвейгский граф, наученный горьким опытом, — Где песню пель, ночу ночеваль?
-- А в порту, немец, с царём батюшкой, — ласково отзываются польщённые гренадёры, — Ходили шведу грозить. Нонче, бог даст, снова пойдём.
-- Опять грозить шведу? – не понимают заморские гости.
-- Не, батя сказал – окно прорубать будем.
-- Это действительно загадочная страна, — удивляются друг дружке в лицо растерянные европейцы, — Зачем? И что из этого выйдет?!
-- П@здец! — отрезает турок.
Восточный человек наиболее дальновиден.

© Шизоff

про птичку и зонтик понравилось...

http://darkmeister.livejournal.com/