Мои прогулки по старому Ярославлю

Прогулка первая

Ну наконец то снега много. Он везде, обволакивает всё кругом, дома, кажущиеся апологетом комфорта и уюта с их редкими жёлтыми глазницами окон, пробивающихся сквозь белую дымку. Ночь и снег образует самый гармоничный в природе союз – союз чёрного и белого. Обволакиваются деревья, лавки, ограды, и обволакиваются как раз тем снегом, который я люблю – пушистый и редкий. Обволакиваюсь тающей (нехолодно) белой массой и я – плечи, волосы, руки: белые, но я не стряхиваю её. Мне нравится. 2 часа ночи, я, и снег, что может быть лучше. Я один. В это время, зимой, людям в старом городе делать нечего. Я стою на своём любимом месте – перекрёсток Екатерининской и Воскресенской. Особенно приятна мелодичная Воскресенская. Льющееся, мелодичное было не в моде лет этак 80 назад. В моде был порыв, натиск, действие, буквы Р и Ж. Какая Воскресенская – Воскресенская прошлый век. Будет Революционная – современно и актуально. С буквы Р опять таки начинается. Сильно. Человеку приятно пройтись по Революционной, но новому человеку, советскому человеку, человеку 20х годов. По Воскресенской ходят лишь мямли и огрызки царского прошлого. Я не мямля, и уж тем более не огрызок, но я хожу по Воскресенской. Улица, где наиболее полно сохранилась застройка Моего любимого города. Я люблю пересечение Воскресенки с Екатерининской – потому что куда ни кинь взгляд, здания младше 120 лет ты не найдёшь. Если, конечно, лето, и пристройка Медакадемии не маячит вдалеке уродливым бельмом, закрытая тополями и липами бульвара. Но сейчас снег, и бельма не видно. Зато даже сквозь снег виднеется где то высоко, в невесомости, так как снег отделяет его от земли, золото маковок: поближе: одну, маленькую – Невскую, подальше, пять – Казанские. Позолота она потому и позолота, что видна и ночью, и в снег, и в дождь. Снег окончательно укруживает меня, и бутылочка нефильтрованного «Паулянера» уже растворилась во мне, принеся в каждую клеточку моего организма расслабленность и ощущение добра и покоя. К тому же людей не видно, оно и к лучшему, люди возвращают тебя от золотых пятен куполов во мгле назад, на мостовую, заставляют твою спину напрячься, а пальцы казалось бы автоматически начинают свою разминку в перчатках. Я даже не успеваю ничего подумать, мозг давным-давно на автопилоте отдаёт команду: там движется тёмное пятно, возможно человек. Я в центре, 2 часа ночи и я один. Возможно, это идёт домой митрополит, который как раз давеча прибрёл по сходной цене квартирку тут на четвёртом этаже рядом. А может и не он. Так или не так, но спину то лучше напрячь и начать разминку пальцев. Так думает мой мозг, а самоё моё я там, куда смотрят мои глаза – на блеск малюсенького куполка часовенки, я там , у Александра Невского. Прохожий свернул за угол, и я делаю несколько шагов в сторону гостиницы «Царьград», встаю под резной, ажурный металлический балкон и не отрываясь смотрю на подсвечиваемого Невского.

До того хорошо, мягко, и дОбро, что даже не надо напрягать фантазию, как 115 с лишним лет назад из гостиницы высыпали все постояльцы, как раз на то место, где стою я. Дождь идёт, мокнут и становятся тяжёлыми шерстяные костюмы, не спасают котелки – мало кто рискнёт выйти из под балкона. Но и в номерах оставаться – греху подобно. От часовни доносится мерный рокот священника и толпятся сотни народа. Освящают. Спасён государь-батюшка, оберёг Господь. Многие на коленях прямо в грязи. У самой часовни чернеют рясы, разбавленные коричневым и серым – для купечества грех одеваться пышно, одеваться пышным на освящение – грех вдвойне. Они смотрят на своё ажурное, резное детище, которое и не отличишь от десятков церквей, построенных русскими мастерами на этой земле 300, 400 лет назад. Из неброского двухэтажного здания напротив часовни, прямо из настежь открытых окон доносится грудной, тяжёлый мужской плач. Когда плачет взрослый, бородатый мужчина, всегда становится не по себе. Заперешёптывалась и толпа: «Старик Огнянов плачет»… «много денег на святое дело положил»…И плачет, плачет купец из окон со второго этажа своей лавки, плачет, и неистово молится, по русски, бухаясь лбом об пол, и снова плачет, и снова бухается…И не просто плачет – архиерей затягивает в честь главного доброхота «Многие лета». Сам доброхот рыдает навзрыд – может, потому, что благое дело совершил, а может, потому, что знает, что у него подагра и он умрёт через 3 месяца…а скорее всего и то и другое вместе…

Вырывают из толпы собравшихся меня отдалённые, со стороны Рождественской голоса, спина уже напряглась. Мужчина и девушка, то и дело спотыкаясь на ледяной корке и лавируя между свеженькими сугробами, выходят на мою улицу. Пересекли, ушли в сторону Ильинки…и правильно…что в моём углу делать…там везде тупики, никуда не уедешь, и живут от силы человек 200. Шанс, что кто-то их этих 200 будет полтретьего возвращаться домой, мимо меня, по Екатерининской, невелик. К немногим оставшимся здесь жилым домам лучше идти по Демидовскому скверу – короче. Тем не менее, решаю уходить вглубь от этих ещё относительно оживлённых кварталов вокруг Рождественки и Сретенки. Иду, ровно по центру улицы, дома проплывают мимо, руки в карманах, а снег всё падает и падает. Пара десятков шагов – снова Воскресенка, моя любимая, поворачиваю голову направо – там должна быть крепостная стена, но её не видно, на то она и белокаменная, чтобы её невозможно было разглядеть сквозь снег. Обруливаю обсыпавшееся здание казарм, впереди снова засверкало золото. Справа облупившаяся штукатурка, видно уже и кирпичики, которым 200 лет, доносится звук рожка, общий сбор, Фанагорийский полк сбегается во внутренний двор, на плац, смотр, топот сотен сапог сотрясает здание, а может, это и не рожок, может, машина пронеслась чуть дальше, вдоль монастыря…
А белокаменная красавица всё ближе, белый, золотой, зелёный – вот цвета Ярославля. Эту палитру видно и сквозь темень. Над тобой нависает целая громада, ещё бы, ты уже в трёх шагах от стены…трогаю её…казалось бы, снег, зима, холодно, но стена – тепловатая…не ледяная…хранит своё тепло столетиями, может, вера паствы вдыхает его в стены, это для лириков, а может, кирпич раньше делали теплосберегающим по технологиям дедов – это для прагматиков. Облокачиваюсь спиной на стену – уверенней так, однако. Смотришь на ущербный стадиончик…а и нет его – уж давно научился не замечать…там овраг с крутыми склонами, и течёт Медвежий ручеёк, справа – Рубленый город, стены рубленые, слева, на моём берегу ручья – Земляной - валы из земли. И у ручья то название непростое, может, здесь, в овражке, и заколол князь свою медведицу, прославив и своё имя, и свой поступок, и своё детище – Город…Но так далеко мне не улететь…хотя бы на шестьсот лет поближе к нам…вдалеке большой мост через ручей – идёт в Кремль, а на моём берегу – огромный торг…рынок…купцы, крестьяне, ремесленники со всех известных человеку земель. И церковь, которая сейчас меня попирает – уже стоит…в городе она, не в Кремле, вот и называется в народе просто – Спаситель…который на Городу. А если повернуть голову вправо – взметнулась такая же церковь, только за ручьём, моя церковь и другая как следят друг за другом, контролирует одна другую. Неспроста построили их так…наверняка жители Рубленого и Земляного строили их с расчётом, чтобы показать, мол мы не хуже тех, заовражных, такая же мол стоит! Лучше их! Оцени в сравнении! Церковь Рубленого города так и сохранила своё название – Никола Рубленый Город. Был я там внутри, не один раз, там реставрируют иконы, не грех подойти и ещё разочек, постучаться, знаю – реставраторы икон и подшабашить могут, и задержаться за сложной работой, и уснуть прямо там…люди увлечённые…перехожу изящный мост над оврагом…а изящным его сделали обычные женские да детские ручонки…мужских не было…война…1944…но пахнет уже Победой, а значит, скоро вернутся и мужчины…полгорода высыпало на работы – укрепляло откосы, мост строило…подарок возвратившимся мужчинам…была одна прогулочная набережная в городе, будет две, заодно покажем мужикам, что дурака тут не валяли, на всё силы нашлись, и на танки на автомобильном заводе, и на армейскую резину на шинном, и на Город любимый…

Поднявшийся с реки порыв ветра чуть не сбивает с ног. Ёжусь и скорее перехожу мостик под сень деревьев и Николы…Этот тоже бело-зелёно-золотой…Внутри конечно никого нет…что за мечты…укрыться негде, времени почти три…пустое…смотрю на колокольню, вспоминаю фото августа 1918г, где эта колокольня покосилась, с двумя огромными пробоинами и сбит крест. Ещё выше задираю голову – на купол. Снега почти нет, здесь, под прикрытием стен, и рукой закрывать глаза почти не надо. Купол красив, фонари несмотря на ночь горят и тем самым заменяют луну, которой всё равно не было неделю, горят и в их отблесках купол величественен, наверное, всё таки благодаря высоте колокольни, нежели собственному размеру. Смотрю, живо представляется дуло пулемёта из маленького окошечка наверху, дуло смотрит на другой берег Которосли, представляется и сам пулемёт – конечно же это английский «Максим», захваченный в красногвардейском арсенале дня этак три назад, представляется и с синими подглазинами от недосыпа офицер, и ошалевший от страха и постоянного треска молодой розовощёкий юнкер. Юнкер еле успевает подавать ленты, автоматическим движением дёргает застрявший патрон, дабы лента шла дальше, а офицер с подглазинами, своими полувидящими глазами продолжает и продолжает как очумелый поливать противоположный берег, где уже виднеются созданные наспех окопы, в которые забились необученные красногвардейцы и оборванные мобилизованные рабочие с мануфактуры. Где то там же, среди коровницких одноэтажных опрятных домиков, стоят два короткоствольных орудия, и краснолицый чекист, в кожаной тужурке, то и дело взмахивает рукой и орёт что есть сил «Пааа Николе Рррубленомууу….Агонь! Агонь!» Два звучных хлопка, и облако серой пыли над церковью, какой-то грохот, докатывающийся даже досюда, до Коровников. «Есть!!! Кажись в колокольню!» - орёт чекист, довольные артиллеристы крякают и вылезают из-за защитных щитков, и говорят почти одновременно «Ну что, Миха…на этот раз кажись я».

Но надо домой…хватит вщуриваться в далёкие Коровники…тем более ты же знаешь, их сейчас не видно из-за деревьев Даманского.
Достаю мобилу, шесть знакомых цифр.
«Алло, барышня, будьте добры пожалуйста машину к Николе Рубленому»
«Чаво?»
«Улица Подзеленья»
«Что? Где это?»
«Ладно, давайте к кафе «Якорь. Жду.»

спасибо. приятно почитать этакий экскурс в историю.

ну а как же нам посвященным перед оператором не выпендриться

АСЮТА
каждый видит то, что хочет увидеть

Masquerade
великолепно и по форме и по содержанию.
(несмотря на ряд исторических неточностей).
снимаю шляпу.

Дримкамтру
спасибо за оценку, можно подробней про неточности, всегда интересно пообсуждать со знающим человеком

Masquerade
Шикарно!!! Я Вас лублу! Исчо можно?

Дримкамтру
Я неточностей не обнаруживаю... Разве что некоторые поэтические вольности.
Вы что имели в виду?

Masquerade
Красивую и загадочную маску надел. Она тебе идёт. Спасибо за удовольствие.

Часовня стала расписной и яркой только при Федоре Лощенкове.
На момент строительства она была покрашена в два цвета и уже через 2 года постройки выглядела закопченной. Не говроя уж о том, что стояла она "в рядах". Для того, чтобы рассмотреть происходящее рядом с ней надо было от гостиницы "Царьград" отойти сильно вправо или остаться на балконе.

Но это не так и важно.
Потому что это всего лишь мелкие детали...

Дримкамтру
коварна, ничего не скажешь)

есть небольшие контраргументы
- видел фотку от царьграда сего действа, она собсно и стала источником картины. Мытные ряды несколько приземисты, часовня реально в них утоплена, но видно всю её верхнюю половину (над рядами) и толпень народа, собарвшуюся на улице. Единственное, чего не могу утверждать, с балкона был сделан снимок или от входа в гостиницу.
- я попытался чуточку передать чувства людей, на глазах которых открывали новую часовню. В 19 веке в городе постройка новых храмов была вообще редкостью. а тут ещё и такая часовня, в новом русском стиле, вычурная такая, красивая, короче, читал какие-то там воспоминания, автор аж слюной захлёбывался от восторга
-----
в общем то реально мелочи, но и по мелочам интересно обсудить, я люблю про архитектуру балаболить)

Прогулка вторая

Хотите в 50е года прошлого века? Для этого не нужно придумывать ставшую банальной машину времени, или ехать в какой-нибудь застывший во времени Судиславль или Мышкин. Переедьте заволжский мост. Вынесьте своё тело из средства передвижения сразу за ним. Спуститесь под эстакаду, аккурат в то место, где стоит зелёная цистерна, из коей удовлетворяют свои надобности поливальные машины. Маловероятно, что вам встретятся там люди – хотя в каких-то 20 метрах над вами каждую минуту проносятся не менее сотни ваших сородичей, обсыпая вас еле заметной крошкой и создавая приглушённый, но мощный гул. Смотрите – и сейчас там никого нет. Ну кроме меня, конечно. Я стою, как обычно стою, ноги широко расставлены, руки в карманах лёгкой куртки (ведь уже октябрь), голова чуть наклонена вбок, как будто я силюсь спросить у вас что-то, но стесняюсь, и улыбочка моя лёгонькая естественно будет предложена вам – ну привет. Пошли, раз здесь. Я покажу тебе.

Смеркает, сверху на мосту уж зажглись фонари, но вокруг ещё довольно отчётливая видимость – хороший, тёплый, добротный октябрьский вечер лишь начинает вступать в свои права. Но стоит нам сделать несколько шагов от моста, в сторону – и здравствуй, старые добрые пятидесятые. Куда-то сразу пропали остатки солнца – то ли испугалось оно столь дерзкого нашего поступка, то ли попросту исчезло за гигантским зданием метрах в трёхста от нас. Мы идём с тобой крадучись, лёгкой походкой, ведь на нас пружинистые кроссовки, в которых так и хочется сделать нестандартный шаг, отступить в сторону, или чуть назад, или попросту огромным прыжком перепрыгнуть лужу. Лужу? Чёрт, откуда здесь лужа, дождь был неделю назад? А вон и ещё одна…и грязь…откуда? Темно то как…что это справа? Дом? Заколочен…а следующий выгорел…зато в следующем, мощной покосившейся деревянной двухэтажной махине, светятся все окна. Доносится плач ребёнка и позывные радио «Маяк»…семь часов…ага…блин, что ж так быстро стемнело то. Мальчик на велосипеде проносится мимо, молчаливо и сосредоточенно уносясь в какой-то боковой переулок, который резко ухает куда-то вниз направо. Там вовсю лают собаки и слышна мужская брань. Чуть-чуть дальше, мой друг. Примитивные детские качельки пусты, зато двое детишек сидят неподалёку на низенькой лавочке и со скучающим видом кидают камешки в лужу. То, что детишки скучают, мы понимаем лишь потому, что их лица высвечивает единственный в округе фонарь. Дальше не видно уже вообще ничего – дальше лишь слышна какофония звуков да парочка огней горит вдалеке. Вот и громадное здание, которые видели мы с моста. Чем ближе к нему, тем сильнее ровный гул. Пройдя в каких-то десяти шагах от него, просто ощущаешь кожей, как вибрируют метровой толщины стены. В здании этажей пять, только не наших, совковых, пять, а старых, царских. А это значит что в темноте ты пятого этажа уже не видишь – далеко больно. Гул всё сильнее, сильнее, он пронизывает тебя всего и всё вокруг. Местный житель, который проходит в шаге от нас, загоняя куриц в какую-то клоаку, судя по всему, гула просто не чувствует. Привык чёрт. Гул раздаётся здесь уже сто с лишним лет. Старая мельница знает своё дело. Она будет молоть и ночью, и завтра будет молоть, и через 50 лет будет молоть, если ей дадут люди её живительную пищу – зерна. По сравнению с приземистыми деревянными домушками и редкими послевоенными двухэтажными полубараками мельница возвышается над этим мирком как какой то исполин, колосс, демиург.

Я разворачиваюсь к тебе и говорю – пока. Счастливо. Хватит на сегодня, завтра сходим в другое место. За мельницей начинается мой мир, тебе пока туда нельзя. Ухожу в темноту, и руки как обычно в карманах, и голова как обычно чуть набок, как будто я хочу спросить тебя о чём-то, но стесняюсь.

Я иду, и вместо построек и деревьев вокруг только какие-то неясные очертания, чувствую, что асфальт кончился (он и раньше напоминал о своём существовании весьма смутно) но иду я уверенно, напролом, ибо знаю я здесь каждый камешек. Асфальт кончился, вернее, остались лишь какие-то серые пятна и грязь между ними, ибо как его положили 50 лет назад, так он и остался, но зато это дало шанс вздохнуть свободнее существам, куда более древним, чем асфальт. По традиции я приседаю на корточки и трогаю ладонями ледяной булыжник. Рука ползёт чуть левее – ещё один. И ещё. Тут открылся целый кусок древнего тракта, ведущего с мельницы на станцию. Любой порядочный, уважающий себя тракт был вымощен в городе булыжником. Тракт с мельницы на станцию был крутым трактом. Но…всё что имеет начало, имеет и конец…асфальт укрыл камень. Земля укрыла асфальт. Я иду уже по самой обычной тропинке, и из-за золотой листвы берёз, которую неожиданно становится видно в последних лучах, блеснувших чёрти откуда, виднеются знакомые очертания. Взметнулись вверх облупившиеся стропила. Чуть покосились, но всё так же твёрдо стоят на ногах стены. Кирпичики выпадают из фундамента, но он не даёт осадки. Он твёрдо стоит на ногах, всем своим видом показывая: я не сдамся. No surrender. Мы с ним очень похожи, мы с ним заодно. Это дом. Мой дом. Пускай мои предки изменили тебе, променяв твои маленькие, уютные комнаты, мощную печь и будочку во дворе на центральное отопление и горячую ванну, я никогда не предам тебя. Я могу мотаться где угодно и сколько угодно, но рано или поздно я вернусь к тебе. Через год, через 10 лет. Это Мой Дом. Я пробираюсь к нему между сорокалетних яблонь по Своей Земле. Земле, которую мои предки обрабатывали 100 лет. Только здесь, в режущей слух тишине, в свежем запахе листвы, так далеко от цивилизации, целых в 500 метрах от моста, можно почувствовать, зачем ты и почему ты. Я отворяю знакомую дверь, прохожу в сени. Сажусь на старый, 40х годов диван, распрямляю плечи, закидываю руки за голову, поднимаю глаза на стену. На стене развешана целая куча ржавых предметов, кои были мною откопаны на огороде тысячу лет назад. Изъеденные железной гнилью серпы, подковы, замок, такой гигантский, что им можно запереть небольшой город, гвоздь, почти полуметровый – таким наверное и клепали когда-то мощные волжские баржи. Надо кстати будет перетащить весы с утиными носиками, что им на улице то ржаветь – думается вдруг мне, но лень. Настолько лень, что я даже не прохожу в комнаты. Я знаю, что там меня ждёт – наследие художественной молодости родителей. Куча умных книг, портреты Ахматовой и Цветаевой на каждой стене, свёрнутые в рулон холсты отца, кресло-качалка, свечи и пластинки, серебряный век и профессиональные фото храмов. Впрочем, гипсовый слепок с лица матери смотрит на меня и сейчас, он чуть левее моей ржавой коллекции. Прочь! Хватит лени! Меня ждут пятидесятые! Вскакиваю, захлопываю дверь, на ощупь пробираюсь к воротам. Но что это? Смотрю вдаль, там где должны были виднеться пятна фонарей автомобильного моста, и вижу, что их нет! И моста тоже нет! Более того, вся дорога, по которой я пришёл сюда от него, вымощена булыжником! Как сие возможно???

Неожиданно вдали раздаётся цокот женских шпилек…он всё ближе…ближе…эхо усиливается и вот…из мглы выныривает изящный девичий силуэт. Она идёт прямо сюда, но как будто меня, такого здорового и большого, и не видит! Цок-цок, цок-цок – шпильки по булыжнику. Тяжко, небось. Она в трёх метрах от меня, уже вижу платье по колено, руки открыты с локтя, сумочка на плече. Вглядываюсь в лицо – и остолбеневаю! Те же скулы, разве что линии плавнее, тот же разрез глаз…это же мой разрез глаз! Мои скулы! Молния взрывает мозг, я сразу понимаю, что видел эту девушку всю жизнь, её образ со мной с детства, о, это настоящая красавица – её фото висит на кухне над швейной машиной, и это фото - фото моей бабушки.

Она проходит мимо, растворясь во мгле, так же плавно, как из неё и появилась. Я знаю, куда она идёт – она идёт с дальнего конца Твериц на железнодорожный мост. Как любит она говорить – два часа пешком – и ты в центре. Близко живём. Это не Яковлевское и не Долматово. Это Тверицы – практически центр. Более того, я знаю, куда она пойдёт дальше. Я знаю, что сегодня вечером в Городе, в парке Дома Офицеров – танцы. Живая музыка. Элита. Будут столы с прохладительными напитками. Одиноких дам не пущают. Мужчин без погон – тоже. Только мужчина в погонах и с ним дама – вот пропуск на самые модные в Городе танцы. Более того, я даже знаю то, что у другого конца пешей дорожки через железнодорожный мост её ждёт парень со звучным именем Герман. Они идеальная пара, ведь она – первая красавица всей Заволги (любой парень был счастлив хотя бы заговорить с ней, а о танце, о, о танце можно даже и не мечтать), он – обворожительный брюнет с шинного завода. 20 лет парню, а уже мастер, завцеха! Гордость завода, гордость Махорки. Германа по прозвищу Щука знала вся Махорка, от Октября до Матросского. Шука потому, что хитрый. Везде пролезет, везде уйдёт, не парень, а сорви-голова, любимец публики.

Вот и сейчас он уже каким-то образом достал рубашку с погонами, а знакомый контролёр пропустит их в парк на танцы. До парка ещё ходу и ходу, поэтому Герман встречает свою пассию с моста на модном чёрном велосипеде.
- «Люська, привет» - говорит он и мягко пожимает ей руку, не упустив случая своим лицом приблизиться к волосам девушки. «Ого! Красная Заря! Откуда достала?»
- «Тётя Катя из Москвы прислала» - отвечает та и еле заметно розовеет. «Мы поедем?»
- «Конечно» - небрежно бросает брюнет. - «Садись», аккуратно помогает сесть девушке на раму велосипеда, чуть разгоняется и уже стремглав мчится с дамбы вниз, на улицу, пугая многочисленных пешеходов, идущих на мост.
Пара едет недолго – уже на пересечении Республиканской и Победы их останавливает трель свистка постового в белоснежной рубашке. Подходит, улыбается.
- «Щука, а ты разве не знаешь, что запрещено перевозить пассажиров на велосипедах, а также прочих устройствах, приводимых в движение мускульной силой человека?»
- «Палыч, знаю конечно. Ну Люська же устала – с Твериц идёт. Пусти, а»
- «Да хоть с Толгоболи. Закон есть закон. Увидят, что я нарушителя отпустил, и начальство всыпет, и Махорка уважать перестанет»
Далее милиционер достаёт из кармана галифе коротенький, миниатюрный ножичек, расщёлкивает его и протыкает покрышки велосипеда.
- «Вот так. Порядок. Ты уж извиняй»
Я не знаю, что ответил ему брюнет, но знаю почему-то, что Герман Щука потому и прозван Щука, что забежал он в самый большой в округе дом, в три этажа, полукруглым своим жёлтым фасадом выходящим на этот же перекрёсток, к какому-то своему другу-ухарю, заклеили они покрышки за 20 минут, на танцы с Людмилой он успел и всё у них было хорошо.

Ушла девушка. Иду вслед за ней, но догнать почему-то не могу. Даже побежал – тщетно. Наверное, уж идёт вдоль путей через Волгу. Забежал на деревянный, шаткий мостик через небольшую речку, такую узкую, что даже кажется странным, что она может образовать такое широкое устье при слиянии с Волгой – целых метров двадцать. Устья этого практически ниоткуда не видно, только с моей стороны, вот и мало кто знает, что речка-ручеек носит красивое название Урочь. Там подросток в смешных резиновых сапогах по бёдра впервые (и в последний раз) поймал своего маленького карасика на удилище и в тот же день скормил своему знакомому полубезумному коту Кеше. Но всё это будет гораздо позже… А сейчас…я иду дальше, прямо к насыпной дамбе железнодорожного моста.

В кустах прямо у железнодорожной насыпи сверкнуло что-то. Обошёл кусты сзади, заглянул, ёлки-палки, зенитка! Люди копошатся вокруг. Чуть дальше – ещё одна. И ещё, блиндаж, да это же целая батарея?! Что ей здесь надо? Ответ был дан мне через минуту. Звериный, никогда не слышанный мной доселе вой сирены, и не менее звериный, истошный крик «Вооооооздууууух»…Все смотрят наверх, в темень октябрьской ночи, смотрю и я. Два мощных луча прожектора уже выхватили в небе что-то серебристое, я даже не успел осознать, что это, как небо украсилось яркими вспышками, раздался тонкий свист, вспышки уже здесь, на земле, суетятся люди, еле успевая подносить снаряды, на воде Волги раздаётся невнятное шипение, неожиданно – мощные разрывы прямо здесь, в сотне метров от наших кустов, до нас долетают клочья земли и какая-то трава, и снова шипение на воде, какой-то усатый капитан пытается перекрыть свои басом все звуки взорвавшейся за секунды ночи: «СУКИ!!! Они не на резино-асбестовый, они на нас пришли, ребята не плошай. Мост будет стоять!». Словно в ответ, на его слова, на том берегу Волги раздались хлопки зениток, и снова на нашем, и ещё, и ещё, и где-то сбоку, и понимаешь, что тут стоит как минимум зенитный полк. Проносится как очумелый по полотну состав – норовит успеть, а вдруг повезёт, проскочит. Мелькают теплушки, товарные и пассажирские вагоны, платформы с орудиями, и всё в одном эшелоне. Мрачный поезд. Ни огонька на нём, все двери задраены. Лишь мелькнула белым пятном огромная надпись на одной из теплушек: «ПОСАДКИ НЕТ. ЭТОТ ПОЕЗД ИДЁТ В СТАЛИНГРАД»

Мечутся среди орудий солдатики, в голове у одного, наверное, мысль – лишь бы не зацепило, а другой возможно представляет себе широкую русскую реку, огромная голубая лента змеёй ползёт по великой равнине, и на тысячу километров лишь одна белая чёрточка пересекает эту голубую змею - МОСТ!» Где-то на западе наши бьют врага, им тяжело, им очень сложно, ведь только второй год войны, но где-то там, на востоке, заводы, порты, поля, и много, много солдат, много земли, ведь так сказал сам товарищ Сталин, «Наши силы неисчислимы», но что будет проку от всего этого, если не будет белой чёрточки через голубую змею. Это недели задержки, а недели задержки – смерть всем тем, кто на западе от змеи. Вот и бегает, носится солдатик, поднося снаряды заряжающему, скорее, скорее, чтобы сбить, чтобы испугать, чтобы улетели, чтобы стоял мост, и вперивается глазами в небо наводчик, без промаха бей! Орёт басом капитан, и хлопки вокруг всё чаще, и вспышек в небе всё больше. Эти люди – единый организм, измотанный, но работающий как часы, объединённый тремя простыми словами: «МОСТ БУДЕТ СТОЯТЬ!!!»

Неожиданно всё смолкает. Глядь – на месте кустов огородик какой-то. Чуть дальше – симпатичный, весёлый, расписной храм. Я бы даже сказал, храмик. Видел я его уже где-то. Ах ну да. Стены такие же видел, только глав почему то нет. А стены то образуют корпус цеха мебельной фабрики. Но сейчас – сейчас и главки есть, и они весело блестят на солнце, монахини в своих рясах на огороде похожи на воронье. Скромная табличка у калитки гласит «Дачi Казанскaго монастыря» Совсем рядом с дачами небольшое деревянное здание. Глядь – опять булыжник. Опять тракт. И заканчивается то он где-то во дворе постройки! Смутные сомнения одолевают меня. Обегаю строение – так и есть. Во весь фронтон прибита большая деревянная табличка с надписью «Станцiя Урочь Ярославской железныя дороги».
Окончательно удостоверившись в догадке, уверен, что сейчас повернусь на 180 градусов и увижу на водах Волги пристань. Поворачиваюсь медленно, как бы нехотя, так и есть. Пристань завалена какими-то, даже отсюда видными, тюками, баулами, коробками и чемоданами. У пристани стоит паром, но вот-вот отчалит назад в Город. С пристани тянется сюда, ко мне, к станции, вереница людей. Первыми на булыжную дорожку вступают два каких-то господина с тростьми, не из простых, сразу видно, на одном какой-то голубоватый костюм, на другом жилетка, из кармана коей виднеется цепочка часов.

Голубой костюм: - «Эх, Александр Петрович, когда же это кончится. Дорога стоит из-за парома целый день. Я в Вологде только второго дню буду.»
Жилетка: - «Не говорите, любезнейший. И ярославские извозчики вконец изшельмовались. Черти, с вокзала на Московской улице до пристани взяли два двугривенных!»
- «Сладу с ними нет. Действительно, наша узкоколейка до Вологды бедствие для всех северных губерний. Сколько трудов тратится на переправу грузов и багажа, уму непостижимо»
- «У меня есть относительно свежие новости из министерства, что уже выделены деньги на новый мост. При нём разнопутные колеи будут объединены, и вы до своей Вологды будете доезжать моментально. Шутка ли – от Москвы до Архангельска за три дни! Говорят, через пять лет мост будет стоять»
Голубой костюм и Жилетка скрываются в домике станции.

Я грустно провожаю их взглядом, поворачиваюсь на 180 градусов, и что я вижу? Пристани как не было, на её месте качаются яхты со своими сигнальными маячками, чуть сзади никаких огородов, а доносится шум работающих цехов мебельной фабрики, ну а справа…справа мост. Он стоит.

надо кстати будет отдельно от "прогулок по старому городу" замутить темку "Пьяный Ярославль")

паддержу и посты магу панаписать)) тема што нада

Бейрут

а я знаю

а также её обожали заезжие коммивояжеры
я где то кстати видел прайс "Царьграда" - номера четырёх классов

может и другой. Огняновых было как грязи, это ж один из самых влиятельных купеческих кланов. Я не особо в курсе по поводу его имени и отчества

о нём родимом...а ты книжку Рутман нашёл в сетке или цитируешь?)
Фоток часовни я тоже не встречал...сам прикидываю, что она находилась чуть справа от современного въезда в госпиталь со стороны набережной...

тоже читал где-то...в "Истории Ярославля" чтоль...ещё были стычки на Казанском бульваре и в районе самой мануфактуры...

а ты также силён и в истории моих родных Твериц? Расскажи че-нить)

Царьград похуже Кокуевской и Бристоля был?

Рутмана не читал... Если он есть в сети, скинь мне, пж-та. Что касается текста, это вроде бы непосредственно Головщиков К.Д, дореволюционный краевед.... как-то посчастливилось на время получить его "История Ярославля"... была когда-то дикая идея у одних людей создать экскурсию вида "Ярославль в тайнах и легендах" с мониторами в автобусах, дореволюционными фотографиями и кинохрониками... в-общем. хорошую идею когда-то завалили... надо когда-нибудь реализовать, только местный департамент по туризму будет палки в колеса вставлять.

а легенда известная насчет часовни. Я смотрел карту дорев. Ярославля... по-моему нечто похожее на часовню обозначено напротив нынешнего "особняка Лисицина" (не знаю точно его ли это домик такой красивый стоит напротив госпиталя). Там вот сейчас, как известно, госпиталь в этом месте (вдоль Воскресенской, вдоль бульвара) имеет сплошное здание. А раньше там было два крыла здания (гимназия - позже казармы и пансион для гимназистов - позже главпочтампт) и между ними какой-то объект небольшой находился по карте. По-моему это и есть та часовня. А если визуально осмотреть здание госпиталя в том месте, то там заметна посередине.... как раз меняется кладка. Может быть, после революции часовню снесли, а крылья зданий соединили.

У тебя наверянка есть фотография "Ярославль. Спасские казармы". Там еще полк марширует. Так вот там слева ты увидишь небольшой кусок странной архитектуры (возможно часовня). Сейчас такой архитектуры там нет, а вместо нее заметна более поздняя пристроенная перегородка.

Только конечно очень странно, что фотографий этой часовни не сохранилось. Не может же быть такого, что ее снесли до революции еще, когда фотоаппаратов еще не было.

Дмитреев С.С вроде.... очень интересная книга. Воспоминания о Ярославле. Как раз про Огняновых.

Да.. просто интересно представить когда там находишься на перекрестке Рев. и Андропова... такой небольшой участок и такие масштабные бои с погибшими и ранеными.

кстати, еще одно место боя.. пересечение современных ул. Республиканской и ул. Некрасова. Здесь схлестнулись черносотенцы и социал-демократы. Тоже были трупы. Как писали тогда газеты... "Город находится во власти обезумевшей толпы. Призываем власти наконец взять ситуацию под контроль".

насчет Твериц.. только одна легенда о названии "тверицы" собственно...
ты ее конечно знаешь.... еще что-нибудь интересное есть? )