Странные очерки.

Речь пойдет о человеке, которого, возможно, никогда не существовало, а быть может он был всегда. В каком-то смысле это моя иллюзия и некое зеркало, в котором мне бы хотелось попытаться отобразить и аккуратно разместить часть себя в путанной мозаике нулей и единиц. Мне хотелось попробовать как можно чисто и честно сказать то, о чем, как мне кажется, стоит сказать. Я думаю, что это будет не очень интересно читать, только если вы не являетесь мной.

Встреча с Колей во многом оказалась знаковой. Это не те знаки, которые Господь, подобно гроссмейстеру, расставляет на путях выпаса своих кучерявых юродивых отпрысков. Это было средне обучению читать: в твоей жизни появляется человек, который нежным прикосновением губ к твоему еще мягкому, мембраноподобному лбу вдыхает в тебя знание о знаках и символах, которые могут принести тебе мудрость или погибель, разочарование или страдание. Худо ли бедно, но читать к этому времени я уже умел, хочу сказать, что исправно складывал буквы в слоги, затем, смастерив слово, обжигал его до твердотельного состояния, наполнял его своими выделениями и затем пытался перелить из него смысл и его червовидную извивающуюся душу во множественные блуждающие пустоты своей головы. Таким же образом, кажется, охлаждают чай. Более наполненным от этого я не становился, но процесс увлекал; вакуум между костями, нервами, гниющими фурункулами на заднице и Верой в существование чего-то Важного, был претенциозен к тем материалам, которыми я пытался набить его, ни шумоизоляция, ни теплоизоляция, ни раствор высокооктановой ненависти увы не годились.

Что-то произошло. Где-то, однажды, в том месте и в том времени, где я, вот уже треть века ожидал, пребывая в равнодушной агонии среди уродливых искажений и полумертвых химер, созданных сломанным умом, появился он - с перекошенным от боли и отвращения лицом, наполненный пеплом и тленом собственной жизни. Тогда, да и сейчас, Коля казался мне неким пауком, довольно изощренным пауком, а я стало быть в этой фантазии отвожу себе роль мухи, попавшей в мягкие и не приметные сети, расставленные на моем привычном кухонно-туалетно-телевизионном шествии. Но сеть эта особенная, да и Коля, думается мне, строил ее по наитию, подобно леноновской сороконожке. Все пути и нити в ней удивительным образов вели ко мне самому, они могли проходить через моря, леса и странные города Европы, с ее странными жителями и историями, но неизменно возвращались в меня. Не думаю, что по приступу «паутиноцентризма» случилось мне подумать так, это и правда слишком просто и одновременно с тем замысловато, да и метафора эта выставляет Колю в весьма агрессивном свете, эдакого хищного членистоногого, наблюдающего за своей жертвой и завивающего с тайной ухмылкой усы. Все было не так, впрочем, ведь я это уже написал, а стало быть испачкал ум читателя этим уродливым искажением. Коля просто оказался хорошим хозяином в своей эфемерной и продуваемой всеми ветрами гостиной, хотя меня это его гостеприимство и напугало. Быть может, ему самому нестерпимо страшно жить в этом месте.

Метафоры вообще имеют страшную, странную силу искажать и создавать тех химер, о которых я уже упоминал. Человекоподобных монстров, с засасывающими, втягивающими Началами и уничтожающими, наказывающими Концами. Спустя время придет осознание, что ты потратил очень немало средств и сил на создание этого милого балаганчика, в который ты приглашаешь наемных, вроде бы случайных, актеров, измазываешь их гримом, надеваешь им картонные остроконечные носы на резинке и наблюдаешь, как они пугающе правдоподобно отыгрывают твои застарелые пыльные сценарии. Азарт некрофилии сменяется усталостью, беспокойство – равнодушием, ум начинает играться аллюзиями на тему «труппа – трупы». И вот в моем балаганчике появился Коля, ему не подошла ни одна из ролей. На том собеседовании в кафе, он странным образом, пытался продеть путеводную нить Смысла в измятое, привередливое и критичное игольное ухо. С продетой сквозь уши ниткой моя голова напоминала мне же трофей какого-то африканского охотника, однако, это было лишь очередным дневным представлением в моем театре, как и фантазии с мухой – это была лишь иллюзия; пляшущие переменчивые тени на задней стенке черепа. На самом же деле, нити паутины, вели глубоко внутрь.

Наверное потом будет продолжение.

Это ни в коем случае ни комментарий, а так очерк из мелочей жизни.
Однажды я был еще молоденек и мог подпоясываться сам. Был в аспирантуре в Москве, в которой сенсационно блеснул на сцене тогда актер Безруков в роли Есенина.
Среди аспиранток была поклонница поэта, которой почему-то не хотелось чтобы Есенин был алкоголиком - она собрала кучу доводов в пользу обратного. А я между делом как-то прочитал собранию аспирантов на память "Черного человека".
И ко мне чуть позже пришла любительница Есенина отдаваться. Слава Богу, я был пьянее самого пьяного Сережи, эрос был позорно побежден танатосом, греха не случилось. Ко времени написания этого поста я давно научился отказам и без водки - утомишься от самого себя, от количества повторения себя. Достижения на любовном как и на любом другом фронте мало чего стоят - овладевая чем-то мы это убиваем для себя и встаем, истощившись в скуке достижений, перед необходимостью убить самого себя. Я ж люблю жить и призываю себя к воздержанию, ибо... и т.д.

в нижеследующем клипе Вася убыстрил чтение Безрукова, наложил на Паганини (исп. Коган) и свои картинки. получилось кино:

Kokornov

Вопрос терминологии. Понимание любовного акта как "овладевания" - маленький пержиток патриархальных времен. Сейчас у нас по всей видимости матриархат, так что не вполне понятно кто и кем овладевает.

Но даже и с овладеванием можно посмотреть другой стороны. "Я" посредством интенционального акта объективирует определенное содержание, превращая его в "не-Я", а затем преодолевает поставленный самому себе предел посредством овладевания этим самым "не-Я". Но предел, никогда не может быть преодолен полностью, он как горизонт, бесконечно удаляющийся и никогда не настигаемый. Бесконечный порыв продолжается. Может это и есть жизнь, например?

Это сообщение отредактировал Dr.Faustus - 22.07.2012 - 14:05

Я бы предложил другую историю взаимоотношения Я и не-Я. Представим себе бублик, не, лучше колобок - полый внутри. Внутренность есть Я, тестовая корка - не-Я, а снаружи - Большое Я. Я силой вещей стремится к слиянию с Большим Я, в стемлении этом становясь меньше себя. Я, меньшее чем Я, разбегается хоть по-пифагорейски (из единицы - двоица и т.д.), короче, тараканами разбегается по внутренней оболочке не-Я сферы колобка.
Не есть ли эта тараканья возня внутри Я, тараканье вгрызание в не-Я и т.п. жизнь?..

Kokornov

Но каким же образом Я может выйти к Большому-Я? И какую роль здесь играет не-Я?

Dr.Faustus
не-Я играет роль отчуждения человека от самого себя. С внутренней стороны сферы колобка взирают на меня города,история, политики, еби их мать, города, светятся экраны теле, гоняют в футбики и олимпиады, рассказывают с экранов, как инопланетянцы, переродившись в ангелов, строили египетские пирамиды... Тараканы в изумлении на это пялятся, ищут выключатели и включатели, вгрызаются зубьями, разрушают внешнюю оболочку. Они помнят в силу своей древности еще то первоначальное сияющее Небо Большого-Я. Они ищут просвет...
Добавлю еще пару ножек и вернусь к образу Коли-паука топикстартера. С одной стороны, он, бедный, боится других бедствующих тварей, ненавидит в т.н. мухе того носителя смерти, каким является сам. Чувство надвигающегося конца порождает ненависть. С другой стороны, Колян запутывается в сеть вещей и событий, и, чем крепче схватывает мир, тем верней мир ускользает от него. А с третьей стороны, он плетет сеть к таким же одиночкам как и не он. Мы никогда не превратимся просто в функцию, и, хоть и помру, но и не помру. Вечность нас не оставит...

Kokornov

Так каким образом Я может выйти к большому Я?
И как вообще можно быть уверенным что большое Я есть? Не является ли вся эта рефлексия лишь следствием декаданса, упадка сил, неспособности вгрызаться в не-Я, забывая при этом Я, которое слишком бедно и убого, чтобы о нем помнить?

Dr.Faustus

Большое-Я существует, потому что я не хочу раствориться в какой-то там мировой душе, космосе или еще где. Не хочу и не буду. При этом я и с самим собой в конфликте (я больше, чем я): я одновременно хочу жить и хочу помереть. Помру точно (не сейчас и не в ближайшее время - слово дал) - конфликт будет разрешен. Но это, точно, не будет так достойно как у Сократа - он, бл@дь, в старческом маразме уже не чуял жизни, поверил в ту лабуду, что напридумывал. Я ж соединюсь с тем мной, который за границей слов, ибо откуда же желание помереть?
Не смерть сама по себе, но смерть прежде возникновения необходимости и желания умереть, - есть преступление против свободы. Но свобода смерти есть свобода. Моя. Я жду себя, подожду право еще...

Kokornov

Мне вспоминается один из героев Тарковского, который вопрошал: сознание мое верит в вегитарианство, бессознательное мое страстно желает сочного бифштекса, но чего же хочу Я? Как известно, это герой, когда его привели к черной комнате (большому-Я) испугался войти внутрь, испугался своего Я, сформированная с помощью не-Я внешняя оболочка его, которой грозило там разрушение, оказалась ему милее.

Так вот, я не знаю, не есть ли это большое Я(Дух, Самость, нужное подчеркнуть) лишь фантастикой, вымыслом усталого человека, вскормленного усталым обществом; человека, который придумал себе сказку насчет того, что есть некое большое-Я, которые выше всего наносного, и оно откроет ему доступ к чистому, необусловленному, бьющему через край бытию. А на самом то деле он просто сын выродившейся культуры, ранние представители которой имели этот Дух, но который иссяк, и на место которого пришел более-менее удачно социализированный индивид, имеющий правда небольшой набор комплексов и проблем, и пытающийся хоть чем-то наполнить свой экзистенциальный вакуум. Но уже в силу самой его природы он ничем не наполняем и может заменяться лишь более или менее удачными паллиативами.

Dr.Faustus
Но для некоторых Большое-Я все-таки существует. Обращусь к почтенной науке социологии. В современном обществе у художника и вообще интеллигента-гуманитария не может (и не должно быть) своего фиксированного социального места. Р.Дарендорф в своем известном эссе (1953) "Интеллектуал и общество. Социальная функция "шута" в 20 веке" уподобил интеллигента средневековому шуту. "Сила шута - в его свободе от социально-иерархического порядка: его голос звучит не только изнутри, но извне общественной системы".
Кто ж говорит за шута извне? Его Большое-Я и говорит. За дурака, кривляку и выебона.

Kokornov

Ты вчера вроде бы говорил, что нельзя выйти наружу, а интеллектуал отходит на переферию, на границу, и вещает с пограничных территорий.

Dr.Faustus
И не надо меня подлавливать - я одной ногой уже наруже.
Рефлексия виновата и Дарендорф. Рад бы давать уверенные показания как алтарник Цыганюк, да не могу. Нет во мне этого стержня...

Kokornov

Да ничо я не подлавливаю например. Я тебя целый час наверное мучал: можно ли выйти за пределы, можно ли выйти за пределы. А ты уперся рогом и говорил: нет, нет и нет. На язык ссылался например. И что же, приезжаю я домой, выхожу в интернет, а там - ба! - оказывается можно!
Да не, я так то совершенно не против того что можно, наоборот мне это как бы и импонирует (не зря же я тебе мозги на эту тему выносил). Просто непонятно: как.

Dr.Faustus
Я еще порефлексировал мальца и вот, что вывел. С одной стороны, нельзя оспорить Вову Бланка: Жить в обществе и быть независимым от общества - невозможно. Но с другой, наличие внеобщественной сферы подтверждается самим же обществом. Это "хор". При всей его деградации, он сохраняет уже и в своем имени греческий свой архетип. Он связывает раздрай, деконструкцию и т.п. с Богом или, если угодно, со Светом. В "Беркширской беде" долго поется про злодейку-сестру и преступного мельника, но тут врывается хор:
А я буду верен любимой моей,
Если не бросит меня.
Это напоминает, что не только беда есть в Беркшире. девку утопили, мельника - повесили, но есть любовь, цветет свет и т.п.
Подобный же же рефрен звучит и истории про колобка. Уходил, уходил, но лиса-то его скушала. А тем не менее: утрем слезы, сказочке (нарративу) конец, но не конец нам. Мы - молодцы, и мы не умрем.
ПС. Обещаю продолжить рефлексию в "Уголке гуманитария", как только прочитаю сказку про голого короля.

Kokornov

С места про хор как всегда: нихуя не понял, но красиво.

Я за себя скажу. Разумеется совсем быть свободным от общества невозможно, ибо как учит нас Выготский: не только содержание мышления, но и самые психические механизмы формируются культурно-исторически.
Вопрос то в том, что дух - это не язык и не мышление. Дух - это то, что не выразить средствами языка, ибо язык предназначен для описания вещей совсем иного порядка.
Мне понравился рассказ Олега про трансперсональщиков, у которых Божественный Свет сокрыт за всеми слоями бессознательного и сознания, в самой сердцевине. Я уже где-то здесь рассказывал гностическую легенду из Поймандра о том, как дух человеческий соблазнившийся материей спустился в дольний мир. Но чтобы спустится он должен был принять в себя этот мир и проходя через семь небесных сфер он в то же время оборачивался слоями, которые накладывали на него эти сферы, словно луковица. Но где-то глубоко, под всеми этими слоями сокрыт дух. И слои эти и есть то, что мы зовем этим миром, следовательно дух - не от мира сего.