Северная Корея, далеко

взялся за ум)

ура,Маскарад взялся за ум

эх, почто смущаешь юную душу?!
кружечка запотеееевшая такая, пивко холооодненькое, теееемненькое..

москва 80-ых прямо

Советская Москва

Строго на Юг! Наша Тойота нарезает километр за километром по плодородной низменности Таэдона, пока наконец не начинает вгрызаться в тоннели через отроги невысоких гор. За эти дни, которые казались неделями, мы настолько уже свыклись с нашим юрким транспортом, что всю нашу дальнейшую жизнь без него представляли себе слабо. Это право чрезвычайно комфортно - ты не только не думаешь о том, как тебе добраться из точки А в точку Б, а вообще ни о чём не думаешь. Я боролся изо всех сил, как бы не разлагали меня коварные сверхгостеприимные корейцы.

За всю поездку в общей сложности мы в машине провели наверное не менее суток. Я уже чувствовал, что машина НАША, как только туда заходил. Нет, это не то, о чем вы могли бы подумать, там не воняло как воняет после одновременного снятия кирзачей целой ротой. И «Сашка дурак и пентюх» на спинке впереди стоящего сидения я тоже любовно не выцарапывал. Более того, я сидел у двери и передо мной и сиденья то никакого не было, а то держись Сашка, всю правду матку узнал бы корейский автопарк. Просто после многих часов поездок получилось чувство единения с транспортом. Думаю, оно знакомо каждому водителю, из тех, кто ласково называет свои авто «Моя Лизавета» или «Малыш Боря».

Все всегда сидели на своих облюбованных местах – я у двери, Лёша сзади, Саша слева от меня, Кенни сидела тоже слева от меня, но последние дни она каталась с Сашей и он там её обучал азам какой-то нехитрой науки. Они улыбались, смеялись, и вообще глядя на эту феерию, хотелось танцевать мазурку. Мадам одиноко грустила где-то впереди, правда, опять таки в последние дни они сильно сдружились с водителем, и постоянно о чем-то болтали. Лёша дружил со своим покетом, мне же дружить было уже не с кем и поэтому я подружился с бутылкой пива. Правда, дружба была некрепкой,бутылки – существа ненадёжные и поэтому одна за другой получали отставку. Вот такой вот дом на колёсах.

Автомобильчик дядюшки Мокуса мчит нас через самые развитые районы страны – юго-запад, здесь на равнине находится большое количество фабрик-заводов-пароходов, а Кэсон так вообще выделен в отдельный кэсонский промышленный район – настолько там много всяких полезных для Отчизны предприятий. Что логично, в районе особенно много бетонных глыб по краям дорог класса «если что сразу упаду», и очень большое количество блокпостов. На подъезде к городу нас впервые за всю поездку остановили – до этого как правило отдавали честь или просто ошалело смотрели вслед, потому что мы проносились эти посты на скорости километров под сто пятьдесят. Здесь всё строго. Здесь уже чувствуется тошнотворный запах капиталистических гиен. Проверяли бумаги, стояли аж по нескольку минут.

У самого Кэсона – рисовые поля до самого горизонта, город стоит на низменности, а низменности в стране как известно на особом счету. Здесь я заметил самое большое количество сёл, самое большое количество народа в полях, да и просто людей тривиально стало больше, а оно и логично выходит братцы – одна из самых густонаселённых провинций. Здесь жень-шень выращивают – практически главную статью экспорта. Вообще хотелось бы раскрыть тему села и деревенских радостей. Что и не говори, Пхеньян – хоть и красавец-город,свежий, чистый, вылизанный, стремящийся вверх и вширь, в конце концов он – всего лишь витрина. Он и создавался как витрина достижений социализма, и с жизнью остальной страны имеет мало чего общего. Причем в прямом смысле слова – жителей провинции в столицу не пускают, только при наличии специального пропуска. Все въезды в Пхеньян контролируют специальные проверочные пункты,которые останавливают каждую машину, кроме всяких бонз, ну типа нас что ли.

До чего же знакомая параллель! Идеальная по сравнению с провинцией столица, мало что имеющяя с ней общего практически по всем параметрам. Роскошь местечкового разлива против нищеты, просто поразительный контраст, такая социально-культурная градация общества, что параллель Москва - остальная Россия, и та отдохнёт. Очевидно, именно поэтому, с тенденциями всеобщей уравниловки, провинциалов и не пускают в Пхеньян – чтобы не видели, как это может быть - по другому.

Несмотря на то, что нас не возили в самые захолустные районы, где, вполне вероятно, по свидетельствам ряда источников, люди действительно живут в землянках-мазанках, всё равно не скрыть очевидного. Хоть мы и перемещались по важнейшим магистралям страны, вдоль них всех потёмкинские деревни не настроишь. Видели и развалившиеся жилые халупы, и сотни людей в одном тряпье на полях, которые вручную сажают рис, как их предки тысячи лет назад, и дороги просёлочные, полные гужевого транспорта, и даже не потому, что нет бензина для машин – нет самих машин. Дай Бог один музейный трактор 30х годов, судя по всему мы подарили в 50х списанные, один такой трактор на сотню полей.

Я отнюдь не хочу сгустить краски, что мол там вообще тьма беспролазная. Отнюдь, регулярно встречаются и довольно опрятные городки, приятные глазу села, и люди то все ходят достойно, без исключения, с гордой осанкой, и магазины то открыты, и есть в них многое, всё равно, увы, приходится констатировать – социализм как экономическая модель для северокорейского села оказался полным крахом, если не сказать катаклизмом, взяв в учёт голод 90х годов. Не Пхеньян ведь голодал то, и не Вонсан, и не Кэсон. Голодали то как раз вот такие обитатели мазанок, которые выращивают рис для городов, чтобы потом не получить со своего труда ничего.

Тем не менее, хочется отметить, ситуация выравнивается в лучшую сторону. Появляются первые ростки того, к чему приходили все социалистические модели в той или иной стране в разные периоды истории. Разрешены небольшие приусадебные участки, в ограниченной форме легализована челночная торговля. К сожалению, внутренние дела КНДР, тем более уж социально-экономические - это тайна за семью печатями даже для зарубежных исследователей, что уж говорить о наивном дилетанте из русского провинциального города, который сейчас в тельняшке-алкашке и с бутылкой пива в руке мчится в микроавтобусе на границу.

Прибыли в Кэсон. Город большой, знаменитый, это первая столица объединённой Кореи в какие-то совсем уж махровые времена, когда динозавры вроде уже умерли, а мамонты ещё нет. Один из немногих городов страны, в котором сохранились хоть какие-то памятники. Естественно, он тоже был полностью разворошён в труху озорными участниками корейской войны, но в отличие от городов, лежащих севернее, не подвергался ковровым американским бомбардировкам. Как поспешили объяснить нам гиды факт наличия в городе моста XII века и дома XI (причем оригинальных, не восстановленных) - хищные воздушные пираты не бомбили Кэсон, потому что думали, что заберут его себе, но хуй им на их глупое кап.ебало, так как доблестные воины КНА под предводительством... на этих словах я обычно начинал ковырять носком кроссовки мелкие камушки на дороге, или же делал знатный глоток пива и глазел по сторонам.

Большая часть древней столицы была уничтожена, но осталось несколько чудом уцелевших шедевров деревянного зодчества с тысячелетней историей, и пара городских кварталов, которые и напоминают затравленному бетонным величием современной Кореи обывателю, какой же была эта страна всего 60 лет назад. Именно поэтому в Кэсоне расположена единственная в республике этнографическая гостиница – она полностью расположена в нескольких десятках маленьких корейских домиков, который образуют крохотный городок, создающий иллюзию у людей с богатым мышлением, как же всё-таки тут все жили до тех пор, пока однажды на окраине Пхеньяна домик сельского учителя не разорвал крик местного Мессии.

Заехали в эту гостиницу. Здесь к нам прикрепили двух офицеров – они будут рамсить на границе за нас, типа такой туристик официрен. От города до границы, до милипизерного местечка Панмуджон, ныне известного на весь мир (вы конечно его не знаете, ну так и весь мир – не только вы). Именно в нём было подписано соглашение, положивший конец войне, унёсшей жизни сотен тысяч человек и превратившей цветущую страну в руины. Ну вот, скоро заговорю как северокорейские путеводители.

Все эти десять километров - одни блок-посты, чем дальше,тем больше, в воздухе напряжённость какая-то, Кенни хоть и была здесь херову тучу раз, даже она перестала щебетать и учиться азам чего-то там у корифея Александра. Приехали к демилитаризованной зоне – здесь с оружием ходить нельзя, вот последние часовые с автоматами, нас посадили в комнатёнку, где напоили чаем, пива не дали - мало ли что пьяным русским дуракам в голову взбредёт, может на колючую проволоку прыгнут с разбега, повиснут и скажут что так и было. Провели краткий инструктаж на тему того, что ваще это всё такое, какие-же пидоры южнокорейцы, ну эти то ладно, эти хоть корейцы, но вот какие пидоры американцы и какие особо гнойные пидоры ООН – на этом внимание было заострено. Прошлись и по Таиланду с Филиппинами – они тоже участвовали в войне, бананами наверное помогали.

Наконец там всё уладили, как я понял, вывозили другую кучку балбесов, больше одной нельзя. Поехали по узкому коридору – единственному, что связывает две страны, двум машинам с трудом можно разъехаться, а сверху балансируют гигантские каменные блоки, египетские каменотёсы, что пирамиды строили, слезами бы наверное горькими плакали бы, увидев такое. Под каждым блоком – клинышек, хуякс по клинышку, дело пяти секунд – и нету больше единственной дороги.



Въехали в демилитаризованную зону. Здесь попросторнее, и дышится привольно. Чуваки специально оставили прямо под носом у южан колхоз, естественно, сделали его образцовым. По полям колхоза бродят образцовые хмурые упитанные коровы, высоко колышется над образцовой водой идеально квадратных полей образцовый рис, а над всей панорамой возвышенно реет флаг Народной Республики. Построен он в нескольких сотнях метров от границы с южанами, высота флагштока – 190 метров, она выше факела в Пхеньяне, это самый большой флагшток в мире, а на нём победно развевает тридцатиметровый шёлково-атласно-расписной флаг с красной звездой, она аж сверкает на солнце. Вся картина дышит одним – смотрите, суки, на, на, поняли, что, съели, да, козлины? Вдалеке виднеется южнокорейский флаг, также на флагштоке, но он просто жалок, глядя на него, хочется по приезду домой послать сто рублей на развитие южнокорейской фалеристики.

В селе, оно от нас наверное в трёх километрах, ревёт репродуктор, я уж не знаю, какой он мощности, но весёлые трудовые песенки я слышал чётко. Весело же наверное живётся пограничникам с другой стороны – такой жесткач каждый день, а то и каждую ночь. Интересно, а запускают ли северяне в сторону территории врага всякие речи вроде «Рус, сдавайс. Рус, в плен карошо. Вас будут кормить и поить. Сталин оставил Москву. Мы дадим вам еда, работ в Германии и тепло. Рус, карашо. Рус». Репродуктор надрывался дай боже. Территория домика, в котором Хатхи объявил Великое Перемирие, находится в демилитаризованной зоне. Американцы предложили подписывать в походных палатках, но за два дня северяне построили здоровый дом, потому что яростные воины КНА под предводительством... ну в общем я включил музыку в ушах.

Обстановка в доме осталась неизменной с 1953 года. Тот же цвет стен, та же мебель, те же три стола, один для КНДР, второй для ООН (американцы не сражались в Корее официально, они воевали под флагом ООН), а третий для подписи. Ну посидели мы по очереди за всеми тремя, попроникались духом. Да вот только всё как обычно... и вещи то те же, и обстановка, да и вообще всё то, да нет одного... самого главного в любом деле... АТМОСФЕРЫ. Души нет. Что такое все вещи, всё это барахло, какое бы старинное оно не было, без души? Что такое стул 17 века без твоих представлений о том, что на этот стул садится фрейлина в парике и достаёт пудру? Просто кусок дерева.

Что такое открытка, подаренная тебе девушкой, если ты даже не помнишь её имя? Просто кусок бумаги. Что такое цветок, заключенный в хрусталь, на котором выгравирован вензель немецких кайзеров, и который я помню и храню всю свою жизнь? Просто стеклянная безделушка, пусть и конца 19 века. А чем она становится, если представить моего прадеда, который упаковывает её в Германии в сорок пятом году в посылку и отсылает в подарок домой, равно как и миллионы других моих соотечественников? Безделушка получает душу и становится ФАМИЛЬНОЙ ЦЕННОСТЬЮ.

Вот так же и здесь – ну да, стул, стол, флажки воюющих сторон. Чтобы одушевить их, надо представить хотя бы немного, хотя бы чуть, масштаб того горя, который охватил миллионы семей по всему свету от столкновения двух идеологий на маленьком клочке суши на мировой карте – Корейском полуострове. Сровненные с землей Сеул, Пусан, Пхеньян, сотни городов – от них остался один пепел. Женщины и дети обитают в горах, питаясь травой, как звери, мужчины стреляют друг в друга, уже и не помня, с чего всё началось – бьют друг друга только чтобы выжить, огромная, гигантская, кровавая мясорубка. Десятки тысяч похоронок по всему Китаю – хоть в семье и много детей, всё равно родители любят каждого. Подкосившиеся ноги матери в какой-нибудь Оклахоме при виде конверта с белой звездой – «выполняя служебный долг, за честь и свободу...».Война была страшной, война была азиатской,а значит, беспощадной и жесточайшей. И конца ей нет, и не будет, потому что никто не хочет уступать, и год стороны стоят на одном месте – потому что ни у кого нет сил проломить оборону противника и двинуться дальше... есть только силы крошить того, кто напротив, чтобы он тебя не закрошил. Если не ты – то тебя.

Линия фронта неподвижна, знай лишь похоронки приходят от Аляски до Флориды и от Харбина до Хайнаня. А корейцы – а у этих даже и похоронок нет, их никто не считает. И нет ни конца, ни края этой войне. И шесть миллионов человек уже убито.

И вдруг радостная весть охватила и фронт, и всю страну – переговоры начаты! Даже до самого верха когда-нибудь доходит абсурдность войны. И вот в таком маленьком домике встречаются два человека. Один заходит с южного торца дома, а другой с северного. На одном зелёная форма, на другом синяя. Они говорят на разных языках, и цвет кожи у них разный, и общего то у них в общем то мало, но они понимают друг друга – их объединяет то, что они оставили там, за дверями. Надежды миллионов человек. Надежды уставших от войны штатов, надежды миллиардного Китая, обычных крестьян, которым до красной звезды как до луны, они просто не хотят, чтобы гибли неизвестно где и неизвестно за что их дети. Надежды корейцев, в конце концов, которые зарылись, как мыши, в родные горы, и закрыли головы руками, лишь бы перестала сыпаться эта сталь с небес, лишь бы перестали стрелять, корейцев, о которых тогда думали в последнюю очередь – просто их страна стала полигоном для состязания, ну бывает, ну не повезло.

И вот, всего лишь два, только два человека заходят в этот домик, с таким гигантским невидимым грузом каждый, и делают одну простую вещь – ставят свои подписи. Генерал Уильям Гаррисон и генерал Нам Ир. Казалось бы, такая простая вещь – чиркнул по бумаге разок, и всё. ВСЁ! Перестали сыпаться бомбы, перестали заливать жидким огнём остатки древних деревянных городов, в Оклахому не придёт больше ни одной похоронки. Парадокс? Нет, не парадокс – человеческая сущность.



Вот что я стараюсь представлять, когда оказываюсь в такого рода местах. Мне не нужна фотография на память «с этим домиком», мне не нужно спрашивать «я на фотографии не моргнул?». Мне просто нужно ПРЕДСТАВИТЬ. Наполнить безликие вещи – душой, а в воздух вдохнуть атмосферу. И всё, мир вокруг тебя наполняется такими ярчайшими красками, которые не снились и Дали, ведь краски – не гуашь и не масло, это - краски твоей души.

Я примерно, очень примерно выше описал то, что я нарисовал в своей душе в тот момент. Теперь вы можете представить, почему я вышел из этого домика задумчивый, весь во власти своей палитры.



Простите, уважаемый наблюдатель за путешествиями и прочими эволюциями по свету моей скромной особы, за такое лирическое отступление. Но ведь и мне, любящему поорать похабные песни по синьке или то и дело ищущему чего бы где, и мне не чуждо ничто лиричное. Но такой прогруз в себя не был излишне долгим – ведь путешествие на то и путешествие, чтобы краски в твоей душе смешивались в самые разные цвета. Мы приехали непосредственно на демаркационную линию.

Мир между воюющими странами так и не был подписан. Да и кто будет подписывать? Изначально главные действующие лица – корейцы забились в углы и мелко дрожат - не перебили бы всех. Воюют китайцы с русским оружием и инструкторами с одной стороны, и американцы с доброй дюжиной маленьких союзничков, всё под соусом ООН – с другой. Китай и США заключат мир? СССР и Колумбия? Эти тоже в Корею контингент послали. Некому подписывать договор. Подписывают перемирие, и границу двух новых государств, которую признали все, кроме самих этих двух государств – также негде проводить. Есть только демаркационная линия – а фактически линия фронта. Она то и стала границей. Место подписания договора о прекращении огня стало единственной прорезью в этой, пожалуй, самой тщательно охраняемой границе мира.

Мы прибыли непосредственно к рубежу. Административное здание с одной стороны, административное здание строго напротив. Одно из серого бетона, потрескавшееся, но приземистое и мощное, другое сверкающее из современных материалов. Черта между ними – и есть граница. На ней, так, чтобы невидимая линия делила их строго посередине – два маленьких здания пропускных пунктов и три лёгких простых синих домика – в них стороны ведут переговоры. В центре каждого такого домика стоит стол, и невидимая черта проходит по центру стола. Положил руки на своей половине стола, карандаш укатился, потянулся чтобы забрать – оп, пересёк границу, держи гада.



У двух противоположных входов в домики стоят часовые – у одного в зелёной форме, у другого – в голубой. Все такие суровые, просто жуть. Провожатые, хоть и обитают здесь, даже они напряглись – обстановка обязывает, ведь каждый их и наш шаг внимательно контролируется той стороной. Эта единственная брешь в границе знала многое, и провокации, и инсинуации, и тривиальные нелепости, и служебные ошибки. Кенни в тему вежливо шепнула нам на ушко, что в восьмидесятые годы в составе туристической группы один русский вдруг побежал на ту сторону, как потом выяснилось, хотел перебежать на Запад, ну поскольку СССР напару с КНДР самые либеральные по отношению к СМИ государства, то об инциденте естественно никто не узнал, а ведь мало того, что перебежчика чпокнули в спину северные погранцы, так ещё и южане открыли ответный огонь, перестрелка была минут пятнадцать, пока старшие там разбирались что к чему.

Мы заверили, что мы не побежим в Южную Корею, нас и в Ярославле неплохо кормят. Пусть лучше они в Ярославль бегут. В довершении всех этих радостей, на той стороне выскочил офицер с биноклем размера больше его головы и стал рассматривать нас в него. Кенни идёт рядом, говорит, такой порядок, они обязаны всех, кто приближается к черте, рассматривать. Приближаемся, всё так чинно, тишина гробовая, солдат обеих сторон наверное около двадцати, все на нас косятся – интересно же, офицер в бинокль походу уже рассматривает какого цвета молния у меня на ширинке. Мне в такие моменты обязательно хочется что-нибудь выкинуть, например заорать «вспышка слева!» и самому отпрыгнуть вправо, или же побежать с распростёртыми объятиями в сторону южнокорейского офицера с воплями «Наконец-то!!! Браааатцы!», в общем, что-нибудь учудить. Это сродни эффекту высоты – когда стоишь перед бездной, хочется в неё шагнуть, и лишь здравый смысл удерживает тебя от этого.



Здравый смысл – не пустое словосочетание для Яночкиной безумной головушки, зашли в центральный домик, там столы, стулья для переговоров, висят пиктограммы флагов коалиции ООН. Разрешили сходить на южнокорейскую сторону домика – их людей в домике нет, пока не видят. Ну сходили. Ну классно. Теперь можно понтоваться перед девочками, что был в Южной Корее, и будет мне счастье. Пошли назад. Сопровождающий нас полковник по мере удаления от черты всё больше расслаблялся, пригласил нас в административный домик, с балкона сделать несколько снимков. Параллельно он нас через Кенни расспрашивал, задавая всякие каверзные вопросы. Полковник воюет давно, период сотрудничества с СССР отлично помнит и русских потому любит. Трещали о Хрущёве, Брежневе, Горбачёве – меня хлебом не корми дай на эту тематику растечься по горизонтали и вынести всем окружающим мозг.

Самый козырный вопрос полковник задал последним: «Ну вот, вы перестали строить социализм, и теперь вы капиталистическое государство. И где сейчас лучше живётся, в России или в КНДР?» - и глазки свои узенькие хитренько так косит. Пришлось включать свой лучший образчик «Из одного слова сделаю миллион», который я приобрёл в довесок вместе с историческим образованием. Эээ, товарищ полковник, понимаете, социальные модели наших государств настолько разнятся, что утверждать в превосходной степени об уровне жизни той или иной страны я просто не считаю себя в праве. Везде есть свои плюсы, свои минусы, а идеала, как вы знаете, не существует. Кенни, переводя, тараторила как юный Геббельс. Наконец полковник довольно крякнул «молодец» и мы распрощались. Хорошая встреча, такой... интеллигентный военный что ли попался, лишь укрепив моё мнение о том, что армия в стране – это элита всего общества.

На другой стороне привезли туристов Южной Кореи. Этих внутрь домиков не пускают и вообще на улицу из автобусов не выводят. Правильно, кто знает, что там затеяли эти краснопузые, они же фанатики, всего можно ждать. Любители острых ощущений (наверняка в Южной Корее тур преподносится под соусом экстремального) прильнули к стёклам и истерично щёлкали вспышками, пока их через несколько минут не повезли домой – тур окончен. Увидели парней в фуражках со звездой? Ну и всё, с вас двести долларов, расходимся, расходимся, здесь нет ничего интересного.

Чем дальше мы уезжали от черты – тем веселее становились наши гиды и сопровождающие, болтали, смеялись, да и вообще обстановка становилась разряженнее. Ну а когда мы увидели 190-метровый флагшток с полотнищем с родной красной звездой, да часовых после выезда из зоны - так вообще от сердца отлегло, всё, теперь мы в безопасности, свои.

Посещение Пханмунджома (так называется всё это местечко по названию ближайшего городка) оставило у меня самые благоприятные впечатления. Пожалуй, одно из самых ярких от всей поездки. Тем не менее, наше посещение границы не было окончено. Невидимые Руководители, которые дёргали марионеток, то есть нас, устроили ещё одно развлекалово, чтобы не тосковали милые гости. Нас должны были снова отвезти на границу, только в десятке километров от бреши – на наблюдательный пункт в горах, там нам предоставят возможность оценить всю мощь оборонительной линии, которая защищает мирный корейский народ от империалистических поползновений всемирного капитала, а так же дадут в бинокль посмотреть на логово этих самых поползновений, то есть мы должны будем оценить всю злую силу южнокорейских собак, мол, любуйтесь, любуйтесь дорогие иностранцы, они готовы напасть в любой момент, а вот мы! Мы недавно построили монумент объединения двух Корей в Пхеньяне, вы видели.

Но до этого момента есть ещё один фактор, и как говорится этот фактор – трактор. Нужно лицезреть музей в старинном монастыре, который чудом уцелел в войну, благодаря защите Будды, ну или заботе Отца-Маршала, это кому что.

Монастырь действительно красив, но лично меня все эти деревянные постройки в стиле «загнутые крыши» уже несколько притомили, они конечно очень романтичные и красивенькие, но уж крайне однотипные, одну от другой не отличишь, а может быть это я такой дурак, ни хрена в высоком не понимаю, лишь бы нажраться да поблевать. Музей проскочили за пять минут – так же мало что интересного. Если не знаешь хорошо историю страны, а с дофеодальной Кореей мне как то в жизни сталкиваться не приходилось, то тебя вские ржавые наконечники стрел мало заинтересуют, вдобавок ржавые наконечники по всему миру одинаковые.

Во дворе росли огромные деревья возрастом несколько сотен лет, в дупле одно из них мог спрятаться даже я! Даже пять таких, как я! Семь! Самое большое дерево, как гордо объяснила нам местный гид, одетая по всекорейской традиции в национальной костюм, могут обхватить только четыре человека. Леди, заявили ей мы - невозможное возможно, мы знаем точно – и обхватили действительно немаленькое дерево втроём.



Кэсон – многолюдный большой город. По сравнению с другими крупными провинциальными городами, что мы видели (Нампхо и Вонсан) – это просто Нью-Йорк какой-то. Люди ходят туда-сюда, жизнь кипит, и народ какой-то... другой что ли. Не так медленно движется, и по разным траекториям. Может, духом свободы веет. Из нелегальных мобильников. Весь Кэсон покрыт южнокорейскими сетями. И еда в Кэсоне была самая оригинальная. Девять маленьких закрытых медных чашечек. Каждому. Открываешь одну – опа, а там капустка. Открываешь другую – опа, а там картошка. Корейский киндер-сюрприз в общем. Капустка кстати была самая огненная, что я ел во всей стране, после неё я думал что буду одним разговором опалять волосы собеседника.



Заехали в этнографическую гостиницу за новым майором – начальником наблюдательного пункта. Гнездо у них там что ли в этой самой гостинице. Ну поехали. Дорога на горы была полная жесть – тропинка, а не дорога, браво нашему Микке Хаккинену, абсолютно непонятно, как не сорвались. Вроде и падать то невысоко, а всё-равно неприятно. На склонах какие-то окопы, впрочем, я уже неделю ничему не удивлялся. Итак, точка в горах. Маленький домик, оборудованная позиция для наблюдений – некое подобие бетонированного бруствера. Мраморная облицовка - наблюдать надо с комфортом.



Майор быстро разыскал заспанного солдатика, тот привычно приволок бинокль, его на бруствер – и занавес поднимается, господа, на сцене Филипп Киркоров. Внизу идёт линия пограничных укреплений – заборы с проволокой, контрольная полоса, дальше холм, на нём стоит подобие укреплённого форта южан, аналогичный километров в пять восточнее, а за ними вдалеке – Южная Корея. Настроили хитрый агрегат, глазеем вовсю, форты выглядят солидно, прямо просто Красная Горка или Серая Лошадь. Вот, думаю, делать ли сноски для читателей или нет. Красная Горка и Серая лошадь – форты такие под Ленинградом. Да нет, что вы, отнюдь не понты, меня просто радуют люди, которых в своё время вштырило так, что они назвали форт Серой Лошадью.



Вдалеке идёт шоссе, начинается маленький городок - видно дома. На дороге бензоколонка. Отличие двух Корей естественно бросилось в глаза сразу – на трассе полно машин. Ну да что наблюдать в бинокль за другой страной, интереса мало, ехать надо. Тем более, что и такие путешествия возможны – предлагаются туры сначала в Северную Корею, и потом сразу в Южную, ну или наоборот – кому какая последовательность больше острых ощущений принесёт, раз на раз ведь не приходится. Причём из одной страны в другую то проехать нельзя, надо лететь через Пекин, хотя от той точки, где стоим мы, и до Сеула – пятьдесят километров.

Вообще демилитаризованная зона – крайне интересное место, длинна её 248 километров, ширина – 4, по 2 на каждую из сторон. Здесь не живут люди (ну кроме корейского образцового колхоза и одной южнокорейской деревни), и за полвека отсутствия в зоне человека там вольготно разжились звери, птички, прочая живность. Несмотря на то, что зона называется демилитаризованная, на её территории осталась куча минных полей и тайников с оружием – никто не занимается их утилизацией. Эта узкая полоса стягивает до 50% всех вооружённых сил обеих сторон. Часты разного рода провокации. Южане за время существования зоны обнаружили около 20 подземных тоннелей, идущих с Севера под зоной, один из них, шириной в два-три метра, позволял в течении часа тридцати тысячам солдат и двум десяткам танков оказаться в 40км от Сеула! Вот такое веселье.



И вот мы покидаем этот благодатный цветущий край демилитаризованных зон и демаркационных линий. Сразу за Кэсоном в красивых холмах притаилась гробница средневекового короля королей Конгмина, ай да Янчик, ай да сукин сын, запомнил имя, аллилуйя, а правил он в середине 14 века. В принципе, если любить шариться по гробницам, то корейский их вариант – просто отличный, симпатичный, аккуратный, скульптуры – стражники в три роста, травка подстриженная, кафе на входе. Я не отношусь к любителям могил, но что я уже усвоил – все корейские захоронения делались исключительно в наикрасивейших местах страны, в горах или холмах, ведь раньше в Будду и в Ким Ир Сена не верили, а верили в то, что было рядом – в природу, в родные горы, и пытались прочувствоватьь с ними единение и после смерти. Я уже заранее знал, что место будет очень красивое, или я не знаю корейских средневековых королей.

даже трещины на дороге перед переговорным домиком ничуть не изменидись с лебедевских времен)

К вопросу об "одушевлении".

В основе претенциозного стремления "одушевить" Другое лежит убежденность в его пустоте и бездушности и в своей собственной исключительности. Творить ex nihilo - прерогатива Творца. Удел твари - довольствоваться уже сотворенным. Любая вещь хранит свой замысел в себе в избытке. Задача художника - не придать, а извлечь его. Потому и говорят об особой остроте зрения художника, способности видеть то, что скрыто от посторонних глаз. (И скрыто, наверное, недаром. Совершенство вызывает в человеке пусть сладостные, но все же муку и страдание).
Все уже "сфотографировано" до нас, необходимо только "проявить" (если хочешь увидеть сам) и "зафиксажить" (если захочешь показать увиденное другим).
Гениальный творец - человек способный слушать и слышать, а квази-творец - только болтать (и подмазывать чужие шедевральные посты сомнительной отсебятиной)

превосходно написано) живо,интересно...вот позапрошлый пост автора как то вяло на меня лег...а вот этот замечательно)

сталинско-корейский стиль в архитектуре - это действительно жесть

Эти черти конечно знали где себя хоронить надо. Свои похороны – дело серьёзное, важное, к нему подойти нужно с умом и со вкусом, а то если сам не сделаешь, никто не сделает, зароют чёрти как и никакой радости. Правитель выбирал место захоронения ещё при жизни. Здесь мол, буду лежать, и баста. Король Конгмин обладал хорошим эстетическим вкусом по части гробниц – его могила расположена в живописнейших холмах в нескольких десятках км от Кэсона. Здесь... солнце по особому как-то освещает землю, что ли. Горы - они везде горы, они красивы безудержно, но тут как то по-особому свежо, благостно.



Птички, неизвестные автору, стрекочут вовсю, цветочки благоухают, эти цветочки пожирают свежие бодрые козы. Я вот уж конечно не знаю, можно ли быть кощунственным и богохульным в отношении средневековых корейских королей, или это только про Иисуса Христа нельзя ругаться, но его гробница неуловимо смахивала на две аккуратных женских груди, их обладательница лежит, но саму её не видно, видны лишь холмы грудей. Зелёненькие такие. Нет, я всё-таки не считаю это кощунством, я думаю, король только бы обрадовался, узнав, что его гробница радует глаз приходящих людей.



Гробницу охраняют скульптуры воинов и агрессивного вида барашков. Трава – изумрудная, подстрижена идеально, так и хочется поваляться на ней, порелаксировать под ярким солнцем последнего весеннего дня, о короле подумать, о вечном. Что мы немедленно и проделали. Не считая продавца всякой шняги у входа, кругом ни было ни души, хотя совсем скоро я осознал, что это заблуждение. У самих гробниц кучковалась группка каких-то чуваков, не иначе чёрные копатели, именно так я себе всю жизнь и представляю – одетые во всё чёрное люди шебуршатся у мест захоронений. Оказалось, обычные корейские граждане, они ж всё чёрное носят, и был это один из редчайших разов, когда мы видели местных туристов. Обычно всё делали для того, чтобы мы не пересекались. Вообще же туристов внутри страны очень много, нашему человеку это отлично знакомо – за успехи в труде и учёбе, за любовь к Родине, за то, что ты лично поднял миллион тонн угля за сутки – тебя премируют поездками куда-нибудь там в Хатангу. В КНДР особо куда-нибудь там не уехать, поэтому ездят по своим собственным достопримечательностям, отдыхают в многочисленных пансионатах на берегу моря, в горах, итп. В общем, опять налицо очередной плюс социалистической системы.

А ещё один плюс, раз уж пошла такая масть, раз уж вспомнилось - это «подарки вождя». Гениальный пропагандистко-идеологический ход. Если ты лучший в коллективе, если ты умненький или сильненький, или наоборот, если тебе плохо и ты болен, а может, и просто так, за то, что ты есть такой на свете – вождь дарит тебе подарок! Абсолютно бесплатно, независимо от времени года и календаря, ты можешь получить ценный по местным меркам приз – например, мебель, или велосипед. Преподносится подарок с красивой фразой «Ты хорошо работал последнее время, Ян Сан, и мы знаем, как ты любишь нашего Любимого Руководителя. И он тебя заметил, и за твою волю и упорство в труде и обороне дарит тебе этот набор сковородок». И Ян Сан счастлив, приплясывает на месте краковяк, целует сковородки, любит Вождя.

Естественно, подарками занимается специальное ведомство, но сам факт того, что ты нужен, тебя ценят, тебе лично вождь что-то прислал, вселяет веру в человека и в свои собственные силы (на которые нужно опираться, мы все помним, да?), а самое главное, человек лишний раз укрепляется во мнении – Капоты = Боги. Ну вот, мы увидели как раз такую группку местных туристов, премированную за что-то доброе и хорошее поездкой на могилу.

Лежали на изумрудной травке мы недолго, так как по нам с воодушевлением заносились большие муравьи, размером с фалангу мизинца, типа, о, чуваки, чуваки, отлично, не уходите, лежите, щас я парней позову, мы вас унесём. Посмотрели последний раз с грустью на покоящегося короля и весёлых коз, бодро щипавших его приют, и поехали прочь, на выезд из этой маленькой холмистой долины, в свой родной Баден-Баден.



На дороге назад мы снова остановились в перекусочной, в коей мы тормозили на пути в Кэсон, на ней с нами впервые за всю поездку, и к слову, в последний раз, флиртовали местные молоденькие сотрудницы. Ну вот, Кенни вся заливаясь от смеха переводит, мол ты такой высокий здоровый молодой человек, и не женатый, возьми меня в жёны, я мол типа хорошая. Слушаю я вот всё это и думаю, ответишь щас что-нибудь в том же духе, а тебя может или пристрелят за домогательство к гражданке вольнолюбивой Кореи, или сзади десять родственников при погонах нарисуется, мол – обещал, женись, поехали в ЗАГС, или как он там. Пришлось ограничиться лёгким кокетством и томным закатыванием глаз, ах, оставьте, Онегин, оставьте.

Баден-Баден, он же ПьонЯнг встретил нас оживлением – приехали как раз на окончание рабочего дня. Наступил последний наш корейский вечер, а раз так, значит у нас прощальный ужин, а на него положена утка по-пхеньянски. Очень простое блюдо, и очень вкусное. Уточка нарезана маленькими кусочками, в центре стола стоит уже знакомая нам по вонсанской пьянке китайская портативная жаровня, сам туда кладешь эти кусочки и быстренько хреначишь их до нужной тебе готовности. То ли утка была очень вкусная, то ли китайская жаровня сегодня особенно постаралась, то ли я тривиально после своих любовных приключений на трассе с перепугу сильно хотел жрать, но съел я впервые всё, что дали. Утка – одно из национальных корейских блюд, на берегу Жёлтого моря (так, а ну все дружно забыли это название, правильно говорить – Западное) очень много болот и там крякает варварско-неприличное количество этих упитанных пернатых. Хитрые корейцы ещё сами в корейцев не сформировались,а вкусноту уток оценили, и готовили их с незапятных времён. А делали они это просто – камни раскалялись в костре, и на них маленькие кусочки жарились. Но потом пришли хитрожопые китайцы и заменили камни своими газовыми жаровнями. И вот мы сейчас уплетаем это крайне вкусное местное блюдо за шесть щёк. Вернее, за двенадцать, потому как ужин был прощальным и присутствовала вся наша зондеркоманда.



Вообще, атмосфера была грустно-лиричной. Завтра мы улетаем. Кенни неприкрыто грустила и то и дело вскидывала на нас свои большие влажные глаза и снова их опускала. Майор и Мадам тоже не пребывали в состоянии безудержного счастья по поводу нашего уезда. Мы вообще нравимся хорошим людям, потому как сами хорошие, да и как клиенты были для них идеальны, как они сами и сказали. При первой возможности не ныряли в лес, не давали дёру, не задавали провокационных вопросов про Их Сиятельств, пьяными в хламину не пребывали, на ресепшене не блевали в урны, военных за погоны не кусали. Ездили себе везде спокойно да вежливо ржали.

Меня лично последние два дня вообще сильно пробило на юмор в отношение всего окружающего – во все расклады я врубился, ничего нового мне показать не могли, ну кроме конечно какой-нибудь очередной гробницы короля или кладбища революционеров, вспышки новых ярких впечатлений, вроде посещения границы, были очень недолгими, поэтому я взял в подружки бутылочку Таэдонганга и постоянно над всем подтрунивал, в общем, развлекался сам, как мог. Неделя для меня в этой стране было самым тем.

По идее Корею ездить не переездить. Там очень много красивых мест, водопадов, каскадов, хребтов, монастырей, но подаётся это всё в достаточно унылой форме, а самое главное – никакой самодеятельности. Ну а какие горы без самодеятельности, не говоря уже о городах. Мы должны были сходить в мавзолей Капота Первого, посмотреть на его хладное забальзамированное тело, но как раз когда мы прибыли, что-то там ремонтировалось, то ли мавзолей, то ли тело, в общем, не судьба.

Ну вот, стало быть, такой лиричный последний ужин. Дополняли картину официантки, в ресторане постоянно гас свет и они хаотично носились с фонарями, как дети в лагере, когда вожатый уснул. Покушали и домой. Завтра самолёт рано утром. Вечером то я и осуществил свою давнишнюю, коварно лелеемую мечту покинуть наш оазис спокойствия и добра, в переводе на русский язык – я наконец-то съебался из отеля без гидов.

Осуществили мы этот удар ножом в спину всему корейскому народу вместе с Сашенькой. По идее, мы планировали осуществить это каждый вечер, но все наши благостные идеи грубо убивались на корню рыцарскими пирами-ужинами и усталостью после скаканий по горам. Но на этот раз все морально-волевые были собраны в кулак. В принципе ничего особенного – вышли и вышли, прогулялись поздно вечером по острову, на котором стоит отель. На оба берега ведут мосты, никакой охраны нет, по нему люди ходят. Недалеко, через реку, вокзал, обычно все наши предшественники, доходили только дотуда, где их благополучно и ловили.

Мы не хотели повторять их судьбу, и ничего бы с нами не сделали, просто гидов не хотелось подводить – они и так к нам были чрезмерно добры, по сравнению опять-таки с тем, что нам могло попасться, вернее кто. Многим фотографировать разрешали только по команде. И Кенни была очень хорошей девочкой. Во имя её и во имя Добра мы не пошли через мост, а просто сделали прогулку по острову – дошли до какого-то международного кинозала, на 8 кинотеатров он что ли рассчитан, обошли его и назад, лавируя между гольфовых полей, которые там есть, и на которых даже играют. В основном южнокорейские и японские собаки.

Купил себе карту Кореи (естественно, единой) с местными иероглифами, чуть не кончил на неё от радости и с чистой совестью и душой уснул. И снилось мне только хорошее. В целом, делать лично мне в КНДР было нечего. Страна конечно не похожа ни на одну другую, затем и приехал, но теперь я узнал, чем именно не похожа, и можно уезжать. Вернуться можно, повторюсь, только на Ариран или по горам полазать, как раз когда на всей планете окончательно все загадят, там останется островок чистоты.

Цели поездки, означенные мною перед её осуществлением, достигнуты. В своё детство вернулся. Королем-интуристом побывал, понял, что это такое. Как это бывает – ПО-ДРУГОМУ, опять-таки осмыслил. А самое главное – сознание эта поездка расширила так, как никакая другая не расширит. Теперь оно, это сознание, осваивает новые захваченные просторы, выводит свои войска к новым границам, довольно урчит и виляет хвостом. Оно довольно. Правда, лишь на пару месяцев – уж больно быстро оно, это ненасытное сознание, осваивает новые земли, и всё ему мало, ещё и ещё надо. У-у-у, жывотное.

Несмотря на то, что я яростно юморил и в самом вояже, и в процессе его описания, над строем КНДР, особенно над его лидерам, и тем самым может быть каким-то образом задел её жителей, я хотел бы восстановить баланс справедливости и отметить тот факт, что людей, добрее и радушнее чем в Северной Корее – надо поискать. Я очень долго думал, какие бы прилагательные подыскать для их описания, и в конце концов нашёл существительное. Корейцы – это дети. Со всеми вытекающими из этого слова прилагательными. Они так же наивны, так же добры, так же ласковы, так же хотят понравиться, и так же дуют губки, если им сказать что-то неприятное.

Как можно не любить детей? Так же нельзя не полюбить и жителей этой страны. Я уверен, что при любом строе, при любых напастях, которые не дай Бог снова свалятся на их маленькую несчастную Страну Утренней Свежести, они именно благодаря своему наивно-искренне-радушному отношению к окружающему миру и перемелют все невзгоды, и будут счастливы. Как они счастливы сейчас, своим маленьким корейским счастьем.

Людей покидать не хотелось. Хотелось покинуть строй, хотелось покинуть систему, уж столько в ней всего неестественного, полумистичного, полужутковатого. Ты был на другой планете, и тебе нравятся её жители, но тебе не нравятся законы этой планеты, законы этих жителей. Вот такой вот парадокс. Хотя опять-таки что значит нравятся-не нравятся. Они сами идут по своей дороге, у них своя голова на плечах, и то, что нам кажется абсолютно неприемлемым, для другого может оказаться естественным.

В любом случае, после недели этого тотального погружения в абсолютно чуждый для меня социум возвращаться в свой собственный, до боли знакомый и родной, было невероятно приятно. Именно в такие моменты в груди пляшет такое чувство, которое подавляющее большинство соотечественников давным-давно уже где-то потеряло. Это ощущение огромности всего мира, всей нашей планеты, и осознание места себя и своего социума в нём. Мы, русские, своё место на планете вообще не представляем, потому что нигде не были. Это вообще беда народов, которые света не видят. Как там сказал Гумбольдт? Крайне опасно мировоззрение людей, которые не зрели мира.

Но тогда про всё это я забыл. Что там опасно, что там нет, похер. Маленький винтовой самолёт, призывно обещающий вот-вот развалиться прямо в воздухе, вырвал меня из одной реальности, и всего за два часа швырнул назад – в свою комфортную, тёпло-влажную, РУССКУЮ среду. Я стою в аэропорту Владивостока, вокруг лица, от которых уже полностью отвык – они смурны, они агрессивны, они какие-то одутловато-квёлые, это больше рожи, а не лица, но они – СВОИ. Душа поёт.

Маленький аэропорт Пхеньяна остался позади, и смахивающая слезинки Кенни с ним же, её лицо – последнее, что осталось у меня ОТТУДА. Наступила реальность. Какая бы ни была, но – СВОЯ. Теперь ты знаешь, что бывает и несколько хуже. Вот все с мобильниками ходят – а почему до сих пор не расстреляли? Где портреты Сиятельств над входом в аэропорт? Почему можешь спокойно выйти из здания и пойти куда хочешь? Непонятно.

Во Владивосток мы не ездили - времени было часа три. Аэропорт по сравнению с пхеньянским с его двумя рейсами выглядел просто лондонским Хитроу, он же Хитрово. «Эффект своей реальности» кончился через полчасика. Закупили Торина и кукумарий с гребешками побольше – будем экспортировать сексуальную революцию на Запад. На Родине стало ещё тяжелее. Какая-то рыжая бестия, далеко не первой степени симпатичности, но в мини-юбке (!!!) как назло дефилировала то туда, то сюда, то вперёд, то назад, а мы втроём водим головами влево-вправо, как зрители в большом теннисе, затаив дыхание. Вот чёрт.

Во время полёта порадовал Хабаровск, пролетали прямо над центром города – огромная раскинувшаяся махина на берегу не менее огромной реки.



Дали большой крюк к северу, забрали чуть не до Ямала, я уж думал скоро Новую Землю увидим, но потом описав знатную дугу, пошли на юг, пролетели над Сыктывкаром, потом родные места – сначала Вологда, потом Пошехонье, Рыбинск, Углич, совсем вдалеке виднелись аккуратно нарезанные кварталы до боли в сердце любимых микрашей Брагина. У выхода из аэропуэрто Шарик на постаменте в качестве памятника нас встретил самолёт, на котором мы летели из Пхеньяна. Оказалось - ИЛ-18, снят с производства в 1978 году.



Меня вот почему-то часто спрашивают а ля «сколько лететь? 9 часов? как хоть такое выдержать то можно?» Не знаю почему, но длительные перелёты я переношу абсолютно спокойно, если и трудно может быть, то только физически – тесно, но мне почему то давят на то, что мол «скучно же! Девять часов ничего не делать!». Ну что ж, на это остаётся только заметить, что скучно бывает скучным людям. Всегда с трудом понимал, что же такое скука, как у человека возможна едва ли не физическая необходимость того, чтобы его развлекали другие люди?

Лирика... началась лирика... Я ходу по родным ярославским улицам, смотрю, как смешно переваливаются на льду тротуаров, словно пингвины, люди, одетые все сплошь в чёрное. Они штурмуют в своих спальниках маршрутки, и тысячами едут на работу. Знают ли они сами, зачем?

Я вот просто недавно в стране одной далёкой был, в которой люди всё знают, и куда они едут, и зачем. С той только разницей, что в транспорт они грузятся организованно, а не раскидывая стариков и детей. И делают они это под весёлые песенки.

Они ничего не знают о Ярославле и о тысячах чёрных людей, которые едут в маршрутках на работу из спальников в центр. А в Ярославле ничего не знают о людях, которые следуют на работу под весёлые песенки из репродукторов, и большинство из них никогда не скажет, где же есть такой город Пхеньян. Потому что это не другой конец Земли. Это – другая галактика.

И вот, на улицу выходит человек, который знает про существование и тех, и других. Он – своеобразное информационное звено между ними. Он даже знает где Пхеньян. Он знает, как может быть по-другому для одних, и как по-другому – для других. Это знание ни к чему этого человека не обязывает, ни к чему не принуждает, он не горд им, и оно не тяготит его, оно – просто есть. Это – знание ради знания. Чтобы границы сознания были как можно дальше расширены от невидимого центра. Зачем? А чтобы этому человеку не было скучно в самолёте, даже если он летит девять часов.

ну типа всё)

Masquerade
мля, маладец!!!

давай дуй в типографию уже.

ну типа и я все