Мои прогулки по старому Ярославлю

в таком случае случайностей в моей жизни было немало)

в случае случайных случайностей, случающихся от случая к случаю, лучше излучать лучи лучезарности, и случится лучшее

Все очень к месту и кстати. И старый Ярославль, и главный герой с девушкой (всё замечательно, музыка сладенькая, слёзы текут с потолка, тает фруктовый дом))), и последние абзацы. Мне очень нравятся все прогулки, а последняя - особенно.
«Прогулки по старому Ярославлю» все популярней. То и дело – то распечаточку с восторгом предложат почитать, то ссылочку на этот дневник дадут…

Masquerade, спасибо! Будем ждать продолжения.

Masquerade

Ну так никто не против. Смотри, сколько у тебя здесь поклонниц и поклонников.
Рассказец я, конечно, напишу, но он будет чиста баПский:)

гы так и в голову эти событи влезают...гадюшник..я гдето рядом витаю(гы на на лавках)...кирова...тоже где то недалеко или незадолго до момента истины есть я...ваа..меня осенило..девушка в колготах этот тоже я)) спасиб ян))

Последний глоток, последний кусок исчезает в моём прожорливом горле, последний наказ кошке, сидящей на табуретке («Остаёшься за старшую, животное»), и я делаю шаг из 1796 года в 1958. В 1796 году находятся моя кухня и ванная, а комнату пристроили в 1958ом. Стена между ними – бывшая наружная стена, она сделана как надо, в шесть кирпичей толщиной. В пятидесятых строители очевидно решили переплюнуть своих коллег из 18 века и наружную стену пристройки сделали толщиной в восемь. Иногда я думаю, что если на окна поставить мешки с песком, а между ними просунуть дула двух трёхдюймовых орудий (как раз в комнату влезут), то можно выдержать многодневную осаду, отбиваясь гранатами и поливая головы осаждающих раскалённой смолой. А ещё очень удобно контролировать весь двор (я выглядываю в окно) с помощью станкового пулемёта. Чуть что – и весь этот пятачок между моим домом, двухэтажкой конца 19го и новоделом семидесятых в один момент можно залить свинцом. Жалкий человечишка, выскочивший из новодела семидесятых, как будто почувствовав мои крамольные мысли, испуганно зыркнул глазками в сторону моего третьего этажа, и видя меня с пулемётом, быстренько вышмыгнул на улицу.

Всё. Больше никого. Не расстреливать же дворового кота, который фривольно раскинулся на лавочке. Такого довольного и расстреливать то жалко. Я беру с балкона, то, что хотел – свой лакированный двухколёсный лайнер. Я бережно веду его за талию и прислоняю у выхода. Сегодня свежо, оно и логично – конец октября, поэтому я одеваюсь как на битьё тюленей на Новой Земле. Шарф – по глаза, шапка с прыгающей рысью – по самые ухи, перчатки с такими же рысями - на десницы. Под шарф змеёй проник шнур от плеера и наушник алчно воткнулся в моё правое ухо. Левое пригодится мне для опознавания сигналов разного рода деградантов на дороге. Всё. Реди. Щёлк-щёлк. Дзынь. Снова шёлк-щёлк – я на площадке. Плэй.

Мой приятель – беспечный ездок
Он однажды решил – нужно жить поперёк
Доверять скоростям, и глушитель – к чертям!
И с тех пор ему стало легко
- надрывается Фоменко с Леонидовым в моём правом ухе, как в тему то, а.
Я пулей вылетаю из подъезда, сотрясая весь дворик грохотом двери, на ходу прыгая в седло. Быстрый разгон. Эти первые минуты разгона с подходящей темой в правом ухе – очень сладостные и бодрят. Уже на выезде на Стрелецкую у меня безумная улыбка от уха до уха. Я мчусь по Стрелецкой к Театральной вдоль бульвара. Полшестого, самый конец рабочего дня – вся Стрелецкая, Театральная, Большая Линия в одной большой длинной пробке. Я лавирую между машин с несползающим полубезумием на лице. Я прямо шкурой чувствую негативную энергию, исходящую из-за тонированных стёкол – ещё бы, я раз в десять быстрее этих заложников. Улицы забиты народом, особенно остановки. На пересечении Торгового и Большой Линии так вообще как будто деньги на халяву разбрасывают – там стоят плотной массой, пара сотен соотечественников, чёрные все такие. У меня в стране вообще очень любят чёрный цвет, наверное, чтобы «люди не подумали бы чего плохого» в случае другой расцветки. Поскольку соотечественнички, алчно стремящиеся скорее попасть в спальники на юге города, седлают лихих газелей и с этой целью оккупировали и часть проезжей части, мне приходится прорубаться сквозь их поток и припаркованные машины, изредка мерзко сквернословя себе в шарф. При этом также приходится постоянно озираться налево, чтобы в тебя не впечатался какой-нибудь благородный дон из Дядьково, на шахе, а также направо, выискивая знакомые лица, в общем, внимание приходится концентрировать по полной. А вот и плоды: пара друзей мелькают в толпе на тротуаре, делаю им приветственный жест, один из них с хорошей реакцией, успевает ответить, а второй несколько от природы туповат, он так наверное до сих пор и стоит, втыкает, кто это такой промчался мимо него с безумной улыбкой и шарфом.
Когда я пешеход, я почти никогда не смотрю на велосипедистов. Как только я сам велосипедист – глазеют почти все. Мужчины всё больше смотрят на сам велосипед, женщины – на лицо. Хорошо, что не наоборот.
В конце Линии на остановке толпа ещё больше сгустилась. И оп-па – из сгустка вылавливаю личико, обрамлённое каштановыми локонами. Одноклассница. Давно её не видел. Рядом сбавляю скорость (и несмотря на это, всё равно по инерции мчусь) и ору ей со всей дури: - ЛЕНЧИК, ПАДРУГА, СЛАВА РОССИИ!!!
Ору так, чтобы вся остановка поняла, кому относилось приветствие, и безумная улыбка уступила место довольной – я промчался дальше. Она поймёт, кто это мимо неё пронёсся.

На повороте у гостиницы Пастухова думал было сделать виток вокруг клумбы и умчаться на Американский мост, но красная девятка вносит свои коррективыв мои планы, оттесняя меня вправо и при этом ещё недовольно сигналя. «Лечись, касатик» - буркаю я себе в шарф и на скорости влетаю на Большую Рождественскую. Здесь народу не меньше, а была ведь тихая улочка, ну да торг делает своё чёрное дело, но я здесь и не задержусь – вдоль складов Вахрамеева ухаю вниз, направо, опачки, сюрприз, выезд на Которосльную у Юбеля перекрыт, огибаю склады ещё раз, скорость - выше (горка же!), и, оставив по правую руку Дмитрия Солунского, триумфально на скорости вылетаю на Которосльную, тут же вписавшись в её быстрый ритм. Но и здесь я ненадолго. Слева уродливое здание Юбеля, подорвал бы хоть его что ли кто по пьянке, чуть дальше с тоской смотрю на недавно снесённое здание двухэтажного особнячка начала этак 19го, и снова вниз, снова скорость, я уже поймал ритм, ноги работают как отлаженный мотор, мча меня вперёд. Сверху мост, а вот сейчас придётся попотеть – чтобы подняться к Святым воротам, нужно поработать, ну да не беда, дело двадцати секунд, я уже у них, шугаю толпу тульских школьников, сгрудившихся у автобуса, бросаю на ходу «Туле привет!» (может, им будет приятно, что в городе за 600 вёрст от их родного дома кто-то знает, что 71 – регион Тулы), мчусь мимо Водяных ворот и наконец поднимаюсь на долгожданный Американский.

Тротуар раздолбан, я с завистью смотрю на ровную чёрную змею асфальта справа, внизу от меня, но мне туда нельзя – встречная. Не беда. Я разгоняюсь, тем более после моста американская дамба имеет небольшой наклон. Ещё минута…руль влево…и всё. Я на месте, и шумный город с его часом пиком можно оставить за своей спиной. Я спешиваюсь, веду железного дружка справа от себя, восстанавливаю дыхание. Несколько метров, я вглядываюсь сквозь редкие кусты – ага, вот она. Недавно вспоминал, решил посмотреть… продираюсь вместе с великом сквозь кусты, под ногами путается заросшая канавка – это сток из моей цели – шикарной арки под американской дамбой, она же улица Большая Московская – как угодно. Она, арка, конечно поиздержалась за 173 года, но всё равно от её гигантских монолитных блоков веет величием. Даже куча всякого скама, бутылок из-под боярышника, разломанные потрёпанные диваны и разорванные матрасы не оттеняют этого самого величия. Представляю далёкое начало 19го, городскую управу, небольшой совет, фразы из серии «как будем решать, господа, вопрос протоки через дамбу?! Если воде не дать сброс, затопит ведь вплоть до Бутырской слободы. Строить второй мост – это нелепо и накладно, господа. Что делать?!». А потом просто пришёл невесть откуда мужик из деревни, почесал в лохматой голове и сказал: «Я сделаю». И сделал ведь, сучонок, сделал!
Без архитектурных знаний, без образования, без цемента он просто сделал так, чтобы центнерные блоки образовали полукруглую арку, и по ней вдобавок можно было ездить. Сверху видны следы бетона и цементного раствора (это недоверчивые строители двадцатого века подстраховались), но ни это, ни уродливый металлический выход на другую сторону дамбы, ни небольшие размеры полузасыпанной уж арки не умаляют для меня искусства и умения того далёкого простого русского мужичка.

Давя кроссами флакончики стеклоочистителей «Снежинка» и пятновыводителей «Блеск», прорубаюсь назад на дорогу. Куртка чуть испачкалась, но Которосль в двух метрах. Правда, что это за два метра! – осока, кочки, вода. Я еду дальше вдоль дамбы, заезжаю в какое-то шаромыжное заведение с горделивой надписью «Адмирал», нахожу там бетонные плиты, уходящие прямо в воду, окунаю в неё железного дружка и чищусь сам. Напротив белеет остров, который так отлично видно сверху, с Американского – всегда проезжая по нему, хотел постоять на этом островке. Ладно, хватит с меня общения с природой и прочими кустами. Я люблю мир камня и дерева, обработанного человеком. Я возвращаюсь к Закоторосльной набережной. Название набережная звучит несколько издевательски, потому что до воды несколько сот метров, а в паре мест и километр, но предки знали, почём фунт изюму…в своё время вода поднималась как раз до этой дороги, что и назвали «набережной».

Первый же дом на набережной удивляет. Я недоверчиво объезжаю его с тыла, очень странно, как будто фасад и задворки поменялись местами…Со стороны двора очень красивый мезонин и приятные глазу формы ската крыш. Тысячи раз я проезжал мимо этого казалось бы невзрачного дома по Большой Московской, приятно конечно, что это редкость, это начало 18го, но не более… А оказалось, что с нефасадной стороны он гораздо милее…И такой необычный тупой угол…с ним мне всё ясно – Шиловская слобода подходила к Московской дороге здесь под тупым углом, а дом – всего лишь заложник улиц. Шиловская…шиловская…хм…почему шиловская – думаю я. «Шилов ручей» - выволакивает на свет божий информацию моя память. Ну и где этот ручей – думаю я. Еду, вглядываюсь, ещё не совсем смерклось, но тут с успехом всю местность можно назвать ручьём. Асфальт кончился, пошло мессиво, ноги работают на всю катушку, но грязь всё равно сильнее – еду я с большим трудом. Правда, при этом успевая бросать взгляды направо, на каждый дом. Слева то ничего нет – на то и набережная. Слева только болото (Шилов ручей? – не отпускает мозг) и редкие деревья. Вот глаз выхватил двухэтажный дом…Отличный особняк, отлично отделанный…белеет свой свежей побелкой в этом царстве грязи и говна. Прожектор над воротами. Хм, непростой дом. Ни надписи, ни звонка, ни щёлочки…ничего. Только ворота. По окнам тоже не понять. А мне сейчас думать и не положено - я вообще встал. Ехать дальше просто невозможно – сплошные лужи грязи. Поскольку я (вернее, мои ноги) осознали это прямо в центре одной из таких луж, то ничего не оставалась, как начать, чертыхаясь, спешиваться, и окунать мои свежекупленные адики в призывно хлюпающую субстанцию. Элегантно прыгая по редким кочкам, як горная лань, таща на буксире своё транспортное средство, я наконец с «дороги» поднимаюсь вплотную к домам, к стенам, и иду вдоль них вплотную. Пара старых деревянных частных домов чередуются стройками новых (у одного из них гигантское прозрачное полукружие в пол-фасада, такое, что с улицы видно все внутренности дома, владелец что, эксгибиционист и собрался яростно мастурбировать вечерами на потеху собравшимся жителям Закоторосльной набережной, что ли?), наконец доползаю до каменного очередного двухэтажного дома старой кладки. Возраст его мне не определить, вот позор то. Он настолько дряхл и утратил все свои внешние признаки, что долго я у него не задерживаюсь. Но успеваю заметить, что в окне слева горит свет, пахнет ужином, забор свежепокрашен и за ним стоит вменяемый автомобиль. И здесь живут. На этом доме Шиловская слобода закончилась и я попадаю в Тропинскую. Давным давно все эти слободы - Коровницкая, Тропинская, Шиловская, Ямская, Толчковская, Мельничная, Бутырская – слились в единое целое: Закоторосльную часть. Но даже при этом граница чётко соблюдалась – я вот перешёл невидимую грань и ничего не заметил, а ведь когда жители Тропинской её переступали, то невольно задирали нос – Тропинская то побогаче Шиловской будет. Шиловские даже на церкву скинуться не смогли. Слобода – свой мир, с чёткими границами-улицами, со своими бедняками, красавицами, драчунами, кабаками и местами сборищ. Городок в городке.

А я смотрю, времена то не сильно изменилась – современная Тропинская слобода явно не вписывается в окружающую действительность. Пара десятков неплохих двух-трёхэтажных особняков, архитектурные достоинства коих судить потомкам. Кованые ворота, домофоны, клумбочки-газончики, гаражи-камеры. Дорога, правда, при этом отнюдь не проявила своих асфальтовых качеств – такой же гадюшник. Я давно уже заметил – чем богаче выглядит дом, тем хуже к нему дорога. Самое главное – что внутри забора, а не за его пределами – вот мысли владельца. Если и находится к такой «слободе» хорошая дорога, то её, в основном, не выдержав, кладёт за свои кровные кто-то один (как правило, самый бедный). Остальные хлопают по плечам и одобрительно гудят «ты лучший, Михалыч». Вот и сейчас видно нашёлся уже свой местный Михалыч – через несколько домов слава яйцам: асфальт. Несмотря на то, что я уже худо-бедно месил шинами шиловско-тропинское говнецо, сейчас машина подо мной возрадовалась и помчалась как оглашённая. Особняки замелькали быстрее. В одном из них, ближе всех стоящим в дороге, в окне первого этажа успел заметить икону в окладе. Не успев даже призадуматься над философским значением сего факта - новое впечатление – лежачий полицейский. Брррямс. Ничего, едем. Наконец, я вижу явные признаки Тропинского переулка и мчусь в него, оставляя «слободу» сзади и слева.

Вздрагиваю. С чего бы это. А, люди. Неожиданно ловлю себя на мысли, что с самой Большой Московской не встретилось ни одного человека! И люди понятно с чего взялись – совершенно неожиданно для себя самого, обнаруживаю в этой глуши высокий дом! Этажа в четыре, новый, построенный, сданный и уже заселённый. Весь такой мажорненький, красного кирпича, аккуратненький, похож на кондоминиумы где-нибудь в пригородах Кливленда. Ловлю себя на мысли, что дом мне нравится – в нём присутствует какой-то неуловимый закос под конструктивизм и он отлично вписался в царство деревянных лачуг. Оставляю его слева и выхожу на финишную прямую. Въезжаю в ворота и…в серой мгле уходящего дня надо мной нависает ОНО…большое, просто гигантское здание, особенно если знать, что это здание церкви. Я знаю, что это церковь, и для меня она огромна. Она настолько велика, что думаешь, что вряд ли это построили жители Тропинской слободы…скорее всего какой-нибудь купец в начале двадцатого отгрохал в стиле модерн. Но я также знаю, что это не так…что церковь действительно строили жители Тропинской слободы (кстати, её раньше называли Трупинской, во веселуха была, жители стало быть трупинцы, ыыыы). Как водится паялись на храм всей слободой, всеми жителями…в основном конечно купцы, зажиточные ремесленники, но и бедняки несли всё, что у них есть – инвентарь, бусы, просто красивую ткань…всё, что можно было продать и на вырученные деньги начать дело Божье.

Я закрываю глаза и живенько представляю себе сход у развалин сгоревшей Николо-Тропинской церкви. Присутствуют все. Весь мир. Пришли людишки и из других слобод – чай в одном городе все живут. Многие одеты весьма богато – времена Смуты кончены и многие уже успели обрасти жирком. Все шумят, галдят, решают, каким быть храму. Дело то конечно Божье, но человек создание слабое – он завистлив и тщеславен, а жителям ярославских слобод эти качества нужно умножить: это были работящие, крепкие, свободные люди, знающие своё дело и верующие в Господа, но жадные до денег, власти. Ничем другим своеобразный «вызов» городу за рекой и не объяснишь – они хотели быть лучше, они хотели, чтобы их храмы выглядели богаче посадских и кремлевских, они хотели, чтобы им завидовали. Они нанимали специальных людей, что очищали их улицы от нечистот, когда посад за рекой утопал в грязи – и всё ради подчёркивания самого себя. Они соревновались во всём - у кого красивее женщины, у кого умельцы лучше, у кого лучше мужики дерутся, кто, в конце концов, богаче. А первый признак богатства – это слободской храм. Чем красивее, выше, богаче отделан – тем богаче слобода, село, город – это закон. Вот и соревновались слободы между собой и все вместе, сообща – с городом.

Вот и волнуются «мои» тропинцы, денег много, храм сгорел, в соседних Коровниках лет пять назад построили Иоанна Златоуста красоты неписанной – что же делать? Решение было принято: будет великий храм. Будет непохожий на все. Ничего не пожалеем, а будет. И встал, взметнулся белокаменный храм, таки не похожий на все прочие ярославские, так не похожий на творение рук ярославских мастеров. Сделали. Завидовали бедняки-шиловцы, коровницкие в отместку построили ещё один храм, смеялись в бороды толчковцы – эти уже задумали соорудить свою Предтечу, ту Предтечу, которая затмит и Златоуста Коровницкого, и Николу Тропинского, и Николу Меленского. Вот и стоит эта архитектурная цепочка вдоль всего закоторосльного берега – цепочка странной смеси невероятной набожности и невероятного тщеславия. Пусть искажённая и частично обезображенная, но стоит.

Я открываю глаза. Гигантской колокольни нет. Нет и единственной маковки. Ничего нет. Есть только огромный остов, он даже более чем двух-этажный (вспоминаю фотографию залитого на три локтя низкого берега, посреди воды плывёт, как будто белый лебедь Никола Тропинский, и понимаю, зачем тропинцы сделали второй этаж и вообще церковь такой высоты). Как же не хватает колокольни – с ней здание на этом низменном берегу было бы ориентиром на несколько километров. А сейчас…сейчас затеряно оно за высоким забором…я объезжаю здание кругом, с удовлетворением отмечаю, что один угол в лесах, позаглядывал в окна (какие же там мощные своды!), да и покатил на выход. Напоследок плюнув на штендер «продукты оптом» - современный удел шедевра, сделанного предками.

Снова медленно проезжаю мимо нового красного мажорного дома. Привязалась какая-то собака, как обычно мелкая и гавкальная. Оторваться не удаётся, поэтому я бью по тормозам и начинаю слезать. Сразу как ветром сдуло. Сучка. Не люблю этих тварей. Впереди показалось много-много движущихся огней – это по Мельничной чуваки едут в Дядьково, на Липовую и назад. Только начинаю разгоняться, планируя влиться в поток, как вдруг! Более чем странный предмет на мезонине обычного двухэтажного деревянного дома привлекает моё внимание. Ептыть-моптыть! На свеженько-окрашенном, аккуратненьком, достаточно большом особнячке, этак рубежа веков, по торцам его развеваются два больших российских флага, а наверху, на станке, установлен…пулемёт Максим! Настоящий, может даже стреляет. Дуло зловеще смотрит на тротуар, пространство перед домом. Какое совпадение – кто-то видать тоже хочет контролировать двор и улицу. Сомневаюсь, что государство у нас умело так веселиться, читаю небольшую вывеску – так и есть, фирма. Мысленно жму руку руководству, довольный еду дальше.

На Мельничной попадаю в поток и начинаю шевелить помидорами. Скорость большая, но я успеваю вращать головой по сторонам, как филин. Уже темно. Но много фар и фонарей, дома как на ладони. В основном это частные одноэтажные домишки начала-середины 20го. Многие брошены, многие покосились, но многие и окрашенные. Изредка в стену дерева вгрызается кирпич – это строятся небольшие особнячки. Есть и пепелища. На их месте также будут особнячки. Еду недолго – пара минут, наконец справа, где-то вверху, на горе, мой ориентир – колокольня Параскевы Пятницы, но мне сегодня не туда, поэтому я резко забираю влево. Хм, новый строящийся дом – аж семиэтажный – сурприз. В переулке темно, поэтому приходится ехать осторожнее – ахнешь в какую-нибудь яму и поминай как звали средство. Уже позади самая скучная часть переулка – авторыночная, но вторая часть стоит того. Справа тянутся одноэтажные домики, а вот слева, совершенно неожиданно, стоит нереальная для здешних мест громада – да никакая то там, а одного из моих любимых стилей, «краснокирпичного», в шесть этажей! Не современных, а старых – а на наши это всё восемь. Над тем, что здесь делает такой дом, да ещё жилой, я подумаю попозже, а сейчас я уже увидел купола Златоуста и сердечко забилось побыстрее.

Заканчивается нелепый забор, я еду медленно-медленно, почти не дыша. Не нужно быть профессионалом, чтобы понять – это шедевр. Мастерпис. От неё даже издали веет такой прохладой, таким спокойствием, что думаешь, что не бывает так. Не бывает так, чтобы смертные люди могли построить из обычного кирпича да кованого железа, неодушевлённых предметов, ТАКОЕ, нечто, во что они вдохнули жизнь. Не жизнь – большее. Сложно понять, как им такое удалось. В такие моменты понимаешь, что твои предки, твои земляки – были великими людьми, и так счастлив ты, что имеешь к ним косвенное отношение, проживая на той же земле, где жили они. Люди, которые смогли сделать такое, особенно в тех условиях – больше чем люди. Отдавая им своеобразную дань (а скорее, больше получая, эгоист уев) я спешиваюсь, подхожу к гигантскому наличнику окна, в несколько моих роста, глажу заливку рукой…прислоняюсь щекой к кирпичу. Опять же – на улице дубак, а кирпич ТЁПЛЫЙ.

Еду вдоль церковной ограды, не знаю почему, но Владимирская церковь, что стоит в дуэте со Иоанном, не производит такого впечатления – Златоуст оттеняет её. И строили то их практически одни и те же люди, и то, и другое – Творения, но тут видимо как с детьми – первого любят больше, и второго любят, но любят уже как второго.

Проезжаю Владимирскую и ахаю. На одном из моих любимых образчиков зрелого классицизма нет всех четырёх колонн! Подъезжая ближе, успокаиваюсь – дом полностью реставрируется, внутри идёт отделка, стало быть, кто-то выкупил. Я отхожу подальше, чтобы насладиться его стройными пропорциями, его мезонином, его небольшой аркадой. Представляю колонны, соединяющие аркаду с несуществующим балконом мезонина. Такой домик-конфетка, ему не место в городе, он похож на усадьбу какого-нибудь доброго барина. А вот, кстати и он, сидит на балконе в кресле-качалке, набивает трубку табаком и удовлетворённо смотрит в Волжскую даль.

Тьфу. Поеду ка я дальше. За особнячком стоит ещё два похожих, только вот те, да не те. Первый мне нравится больше. Приятно видеть, что во всех трёх есть следы какой-то работы – здесь уже не живут пропитухи, вставляются новые окна, штукатурится фасад. Когда-то, видимо, милое было местечко, владельцы всех трёх домов (наверняка чиновники или переехавшие в город дворяне) дружили семьями, пили чай в общей беседке, гуляли по набережной… На месте беседки обнаруживаются развалины детского городка, очень похоже на развалины церковной ограды Иоанна Предтечи – без бутылки не разобраться, какие-то незатейливые детские аттракционы из серии «мама, можно я пойду себе сломаю ногу», и, что совсем уже удивительно – две пушки времён Кутузова. Пушки грозно смотрят в сторону воды, нацелясь на седьмой корпус унива на той стороне. Интересно, зачем тут эта детская площадка, зекам что ли играться (на другой стороне дороги уже потянулся СИЗО) – задумался я и тут же дал себе ответ. К проходной сизо, кстати, весьма недурному в архитектурном отношении здании конца 19го, справа пристроена голимая четырёхэтажная хрущёвка в пару подъездов. Это, построили, очевидно, служащим изолятора, чтобы сильно не париться и далеко не ездить. Ну и детишкам не играть где попало, не на зоне же – вот и площадочка туточки децкая.

Проезжаю изолятор, ловко лавируя между шлагбаумами, а ушами уже готовлюсь услышать гул…тот самый гул, что звучит денно и нощно у моего родового гнезда в Тверицах. Гул гигантской мельницы. Здание здешней мельницы не менее экстравагантно, чем здание моей, родной. Оно высокое – четыре этажа плюс совковая надстройка, я вглядываюсь в окна – там трясутся какие-то агрегаты, но меня это не радует. Я смотрю на верхний ряд окон, я конечно не вижу, кто там трясётся и трясётся ли вообще, я просто с умилением отмечаю треугольновидную форму окон и доволен, что открыл для себя в городе ещё одно здание в неоготическом стиле, столько редким для нашего города.

Хлебозавод невелик, хоть и живописен – я проезжаю его проходную и пытаюсь ехать дальше. Пытаюсь – потому что асфальт опять странным образом кончился. Месить этот продукт преисподней я не собирался, тем более дальше ничего интересного не наблюдалось, да и был я уже там. Делаю баааальшой живописный круг перед проходной. Теперь завод слева, Волга- справа. Отмечаю для себя остатки дорожки за рядом ровнопосаженных деревьев. Деревья старые, дорожка тоже явно не сталинский променад. Никому тут это уже давно не нужно. А нужно было, думаю, владельцам тех трёх стоящих в ряд особнячков. Когда здесь был целый кусок настоящей набережной, и не просто набережной, а ПРОГУЛОЧНОЙ.

Что-то захотелось объехать по кругу СИЗО. Поэтому дальше я по Портовой не еду, а резко ухожу влево – в Демидов переулок. Справа высокая стена. Сразу видно, где старое здание, где дальнейшие пристройки. Где раньше была стена, а где надстроена. Проехав до конца стены, мне становится скучно, и я решаю вернуться к Златоусту. Остановившись около стены, я смотрю наверх и прикидываю, что её высота недостаточна – сейчас я могу вполне перекинуть какой-нибудь свёрток или узелок. Судя по всему, так же думает и охрана, потому что из будки на углу в мою сторону загорается прожектор. Передумав кидать свёрток, я решил подобру-поздорову ехать, и плавно тронулся в сторону Портовой. У проходной изолятора моя душенька соблаговолила остановиться и начать изучать архитектурные излишества фасада проходной. Стиль был мутен и это меня смущало. Площадка перед СИЗО была ярко освещена (странно), поэтому я сразу заметил высокую девушку, направившуюся ко мне. По мере приближения её ко мне (сразу было ясно, что она идёт ко мне – больше не к кому, не к пушкам же на берегу), я узрел, что девушка не только высокая, но и зело красивая. Даже брюнетка. Даже волосы цвета вороного крыла. Хм. Ангельский голосок:

- молодой человек, простите, я к вам…только вы можете мне помочь…
- да, барышня (я сочувственно изобразил лицом готовность)
- понимаете (на слове «понимаете» барышня несколько заваливается на мой руль, в связи с чем я понимаю, что или барышня, или мой руль нетрезвы)…понимаете, я уже вся обыскалась…вы не знаете, где здесь третий барак?
Я уже было собирался отвечать, что я мол всю жизнь провёл в третьем бараке, тут за углом, давайте провожу, но не успел. На дальнем плане к нам быстро приближалось третье действующее лицо скандинавской саги. Лицо было грязно-спортивно одето, с пятидневным бланшем под глазом, сильно нетрезво и агрессивно. Как обычно, в целях профилактики акта немотивированного насилия, я встал на ноги, боком к приближающемуся объекту.
Наконец, третье лицо подоспело, грубо оттёрло барышню от руля и подытожило:
- она всё гонит, сука
- заткнись, уёбок – мило проворковала барышня. Мы тут уже полчаса ходим, я уже вся на нервах, трясёт уже всю! Так вы не покажете нам третий барак? (это видимо было сказано моей персоне, скромно потупившей глазки и сжавшей кулаки в карманах)
Третье лицо снова ожило:
- бля никуда бля не пойдёшь
- отпусти меня казёл паганый – не соглашалась брюнетка.
Я не стал ждать развязки захватывающей драмы по поиску третьего барака, и буркнув себе под нос: «ок, я пока пельменей наварю» тронулся с места, ускоряясь.

Быстро проехав три особнячка, я начал притормаживать у Владимирской Богоматери. У меня была ещё одна задумка. Я остановился между Владимиркой и Златоустом, аккурат посередине. Здесь - изящные, лёгкие, милые, Святые Ворота. Пусть закрыты, пусть завалены каким то хламом, но Святыми то они от этого быть не перестали. По бокам от них два дополнительных входа – настолько маленьких, что мне пришлось бы входить, согнувшись по пояс. Скрытый смысл? Поклониться церковному двору при входе? Если с этим всё ясно, то скрытый смысл явно совковой бетонной лестницы, идущей вниз к Волге, от меня ушёл. Практического предназначения у неё нет – я знаю. Прямо внизу асфальтовая площадка, на которую также можно заехать сверху и чуть сбоку. Смысл площадки так же неясен. Я спускаюсь по лестнице прямо на средстве. Звеньк-клац-звеньк-клац – чередует звуки звонок велика с моими зубами. Вот я и на месте. Вот сейчас и цель видно. Из-за ворот выглянула во всём своём великолепии высокая колокольня. Она стоит отдельно от обеих церквей, и от ворот, она доминирует. Но она настолько стройна, эта ярославская свеча, что доминирует, не подавляя. Она вносит гармонию. И наиболее полно ощутить эту гармонию можно только здесь – внизу лестницы, где стою я. Я стою с задранной наверх головой. Мутно вдалеке светит луна. Я делаю шаг вперёд и чуть нагибаюсь, совмещая взглядом крест на воротах и крест на колокольне. Наконец это происходит. Вся композиция принимает свой законченный вид, тот вид, который задумал автор всего комплекса. Кресты разных размеров, но благодаря расстоянию они, накладываясь один на другой, становятся равны. Ворота почти полностью закрыли собой колокольню, несмотря на то, что они раз в шесть ниже. Слева и справа громады церквей. Композиция идеальна. Она симметрична до БОЖЕСТВЕННОСТИ. Весь комплекс задумывался мастерам именно так, не лицом к городу, а лицом к его матери – Волге. По Волге проходят тысячи судов, и каждый последний бурлак перекрестится, увидев, как сходятся вместе два креста. В обрамлении ещё десяти. Я чувствую себя Индианой Джонсом, направляя солнечный луч на засыпанный песком город Танис. В таких местах клады надо прятать. Я в нирване.

Не даёт, не даёт мне покоя смысл лестницы и площадки. Всё выходит так, что они сделали это для того, чтобы люди смогли насладиться видом, коим только что насладился я. Но совки?

Лучше гнать мысли от себя. Несмотря на то, что я знаю чуть дальше вбок по набережной уникальный домик смеси древнерусской архитектуры и барокко (коровницкое барокко ыыы), я решаю возвращаться. Я поднимаюсь наверх, еду мимо Златоуста и качу по Златоустьинскому переулку…слово то какое…какое название…Златые уста…неплохо же наверное жить по Златоустьинскому переулку. Еду, думаю, почему же при совке практически все местные улицы сохранили свои названия…весь город переименовали – а именно этот угол нет…осеняет – ключевое слово «угол». Настолько это место на отшибе от всего, что можно, настолько неважно, что просто поленились…вот и сохранили свои исторические названия маленькие гордые улочки – Златоустьинский да Демидов переулки, Нагорная да Ямская улицы…

Такое красивое название, а как загадил всё люд…перед глазами стоит фотография Прокудина-Горского, этого гуру цветной фотографии, и церквы эти, и Златоустьинский переулок…сомневаюсь, что тогда было подобие фотошопа…на фотографии – всё как на картинке, ни соринки, ни грязи, ни кучки лишней, ни кривого заборчика. Люди жили в комфортной им среде, следили за тем, чтобы приятно было дойти из одного дома в другой. Совок…проклятый совок в головах людей…государство не есть я…я не есть государство…вот пусть государство убирает, а я буду гадить. А поскольку государство не убирает, то всё кругом загажено. Я смотрю кругом – хаос…мессиво…унылые покосившиеся домишки…даже сами для себя не можем…и всего то 100 лет прошло, а другая нация. Неряшливая и ленивая.

Быстро я доезжаю до своей изначальной цели – странного высоченного шестиэтажного дома, постройки начала двадцатого. Такой жилой дом, да ещё в таком месте построить не могли – исключено. Архитектура типично фабричная. Высокая старая труба над домом подтверждает моё предположение. Предприимчивые жильцы на трубе установили уже пару тарелок. Висит ещё какая-то херь, с определённого ракурса она похожа на повешенный труп. Зрелище меня радует, и я маневрирую, пытаясь по разному посмотреть на труп. Наконец и это надоедает, я решаю поэкстремалить и объехать дом. За домом – ад. Ни освещения, ни дороги, какие то буераки, да развалины. Только мощный фонарь метрах в трёхста, судя по всему, над детским садиком. Интересно, кто туда ходит. Продираюсь сквозь бурелом, искренне надеясь ничего не проткнуть. Лёгкий адреналинчик – даже если сейчас впереди будет овраг 50 метров глубины или пруд – я этого не увижу.

МЛАДШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ, МАЛЬЧИК МОЛОДОЙ, ВСЕ ХОТЯТ ПОТАНЦЕВАТЬ С ТОБОООЙ
-
Разрывает тишину мелодия из моего кармана. Я вытягиваю шайтан-трубу на свет божий, ещё громче звучит:

ЕСЛИ БЫ ТЫ ЗНАЛ ЖЕНСКУЮ ТОСКУ ПО СИЛЬНОМУ ПЛЕЧУУУУ

Я жму на кнопку и говорю вместо приветствия: Кисс?!
Это не предложение, а полутребование. На том конце видимо ждали:
- в левое ухо
- Удовлетворён
- А ты где?
(очень хочется ответить – в женском половом органе, но у меня же прекрасное классическое воспитание от лучших учителей Старого Света)
- в Коровниках. Катаюсь.
- Молодец, что пока не сидишь.
- Я бывалый
- А хочешь в левое ухо в реале?
- Нет, устал, домой поеду
- А завтра?
- А завтра я поеду на Перекоп
- Ты меня не любишь
- Конечно
- Женишься на мне?
- В любой момент
- Завтра в два у ЗАГСа
- Замётано
Короткие гудки.
Я улыбаюсь. Какая-то коряга сбивает с меня улыбку и вообще всё, но потом улыбочка снова всплывает. Наконец, через очередную клоаку я выруливаю на Мельничную, как мотылёк вылетаю (вернее, выползаю) на свет из леса. О, этот свет, он светил мне, как маяк, я шёл на него. И вот он, мой свет, мой рай, моя святая Троица: Гриль, Шаурма, Шашлык. И маленькая подпись: «Эдэм». Наверное у этих хачиков, как в Золотом Телёнке, буква «е» на печатной машинке не работала, пришлось все «е» через «э» гнать.
Я развиваю скорость. Устал. Сворачиваю с Мельничной на Ямскую, здесь на колонке мою своё средство, чищусь сам и пью. В колонках почему то вода всегда вкуснее, чем в водопроводе. С Ямской вихрем выруливаю на Подгорную. Вывеска гласит: «улица Наумова» (я всегда её называю имени Майка Науменко) и это улица ещё одна загадка. Две улицы, одинаковые, как две креветки. Нагорная и Подгорная. Подгорная переименовывается, Нагорная остаётся. Что руководило их действиями? Слева два милых домика – их как будто выдрали из пражского пригорода. Тяжко им тут наверное, среди езидов. И вот, наконец, пересечение Подгорной и Большой Московской. Моя последняя цель.

Красное здание. Возможно, оно даже приметное, особенно с Московской. Сразу отмечаешь, что оно состоит из двух разных объёмов – один середины, другой конца 19го, причём конца 19го сделан в псевдорусском стиле, весь такой нарядный, такие кокошники, в общем, радуют они мой уже подуставший глаз. Но почему то привлекает взгляд гигантская ниша над входом в здание постарше. Даже надпись у входа – «Поликлинника №1» не смущает меня, я знаю, там, сверху – должна быть икона. Но здание то совершенно нецерковное…парадокс? Нет, для меня сегодня всё просто. Память извлекает строчки «лета 1858го…гилдии купец…Алексей Иванович Трунов…божьей милостью…отдаёт на богоугодное дело свой дом и имущество…сироты неимущие» много обрывков в голове…
А потом я понимаю, что для иконы всё равно слишком большой объём, вглядываюсь, оп, так и есть - следы креплений, стало быть, висел небольшой колокол…

Снят колокол…снята икона…в здании Николаевского приюта – поликлинника, в помещении Троицкой церкви – лаборатория, кровь проверяют…ничто не может остановить этот молох…ничто и никто. Я загружен. Я устал. Я поднимаюсь на чёрное полотно Большой Московской, оно великолепно, такое гладкое - скорость потрясная…и я еду в Центр…я еду домой…я возвращаюсь домой…в правом ухе звучит

Этот город самый лучший город на земле
Он как будто нарисован мелом на стене

Я еду домой… Домой.

вот оно, цветное фото Прокудина-Горского 1911года...с той самой "трубы".
...аккуратный чистенький райончик.
не то что сейчас - хайло

очень красиво. как на картинке )

Я сейчас читаю мемуары В.А. Гиляровского, наткнулся там на ряд совершенно презабавных описаний Ярославля 1870х годов

Не знаю, помнит ли кто-нибудь или нет содержание моих "Прогулок", но в Прогулке номер четыре я обращался к очень похожему сюжету... кулачным боям городских и закоторосльных мужиков.

-------------------------
" Я не имел права носить шинель и погоны, потому что вольноопределяющиеся, выходя в отставку, возвращались в «первобытное состояние без права именоваться воинским званием». Закусив в трактире, я пошел на базар, где сменял шинель, совершенно новую, из гвардейского сукна, шитую мне отцом перед поступлением в училище, и такой же мундир из хорошего сукна на ватное потрепанное пальто; кепи сменял, прибавив полтину, на ватную старую шапку и, поддев вниз теплую душегрейку, посмотрел: зимогор! Рвань рванью. Только сапоги и штаны с кантом новые. Куда же идти? Где ночевать? В «Русский пир» или к Лондрону и другие трактиры вблизи казармы до девяти часов показаться нельзя — юнкера и солдаты ходят.

Рядом с «Русским пиром» был трактир Лондрона, отставного солдата из кантонистов, любителя кулачных боев. В Ярославле часто по зимам в праздники дрались — с одной стороны городские, с другой — фабричные, главным образом с корзинкинской фабрики. Бойцы-распорядители собирались у Лондрона, который немало тратил денег, нанимая бойцов. Несмотря на строгость, в боях принимали участие и солдаты обозной роты, которым мирволил командир роты, капитан Морянинов, человек пожилой, огромной физической силы, в дни юности любитель боев, сожалевший в наших беседах, что мундир не позволяет ему самому участвовать в рядах; но тем не менее он вместе с Лондроном в больших санях всегда выезжал на бои, становился где-нибудь в поле на горке и наблюдал издали. Он волновался страшно, дрожал, скрежетал зубами, и раз, когда городских гнали фабричные по полю к городу, он, одетый в нагольный тулуп и самоедскую шапку, выскочил из саней, пересек дорогу бегущим и заорал своим страшным голосом:

— Арр-науты! Стой! Вперед! — бросился, увлек за собой наших, и город прогнал фабричных.

Из полка ходили еще только двое, я и Ларион Орлов. Лондрон нас переодевал в короткие полушубки. Орлову платил по пяти рублей в случае нашей победы, а меня угощал, верил в долг деньги и подарил недорогие, с себя, серебряные часы, когда на мостике, близ фабрики Корзинкина, главный боец той стороны знаменитый в то время Ванька Гарный во главе своих начал гнать наших с моста, и мне удалось сбить его с ног. Когда увидали, что атаман упал, фабричные ошалели, и мы их без труда расколотили и погнали. Лондрон и Морянинов ликовали. Вот в десятом часу вечера и отправился я к Лондрону, надеясь, что даст переночевать. Это был единственный мой хороший знакомый в Ярославле."

Трактир "Русский Пир" не первый раз встречается в воспоминаниях тех лет... известное место. Интересно, где он был

оттуда же

"После хороших суток, проведенных у стариков в теплой хате, в когда-то красивом имении на гористом берегу Волги — я опять в Ярославле, где надо избегать встречи с полковыми товарищами и думать, где бы переночевать и что бы поесть. Пошел на базар, чтобы сменять хорошие штаны на плохие или сапоги — денег в кармане ни копейки. Последний пятак за урок, как бутерброды есть, заплатил. Я прямо пошел на базар, где гостиница «Столбы». Посредине толкучки стоял одноэтажный промозглый длинный дом, трактир Будилова, притон всего бездомного и преступного люда, которые в те времена в честь его и назывались «будиловцами», Это был уже цвет ярославских зимогоров, летом работавших грузчиками на Волге, а зимами горевавших и бедовавших в будиловском трактире.



*

Сапоги я сменял на подшитые кожей старые валенки и получил рубль придачи и заказал чаю. В первый раз я видел такую зловонную, пьяную трущобу, набитую сплошь скупавшими у пьяных платье: снимает пальто или штаны — и тут же наденет рваную сменку. Минуту назад и я также переобувался в валенки... Я примостился в углу, у маленького столика, добрую половину которого занимал руками и головой спавший на стуле оборванец. Мне подали пару чаю за 5 копеек, у грязной торговки я купил на пятак кренделей и наслаждаюсь. В валенках тепло ногам на мокром полу, покрытом грязью. Мысли мелькают в голове — и ни на одной остановиться нельзя, но девять гривен в кармане успокаивают. Только вопрос: где ночевать? У Лондрона больше неудобно проситься. Где же? Кого спросить? Но все такие опухшие от пьянства разбойничьи рожи, что и подступиться не хочется."
---------------------

Здесь идентифицировать проще. Там где щас часы юбилейные стоят в фонтане - и был этот самый трактир Будилова.

Это где то тут,наверное.

chek52

да, локализация дана достаточно чётко - деревянный одноэтажный дом во дворе Мытного рынка

так душевно

Замполит Ипполит
эт тебе не рембо-3 на ночь смотреть!