Утомлённые солнцем - 2, coming soon

ладно, мы все вроде б и подуспокоились уже, а промоушн-то идет, не дремлет

свежее интервью ВРВК на мракобесном ресурсе openspace (что примечательно, в рубрике "Священные чудовища" )
оно там здоровое, осилить все это не сразу можно (да и нужно ли?)
так что вот вам выдержки:



— Кто и что вам интересно тогда?

— Мне интересно то, что наполнено энергией — творческой, созидательной, креативной или, скажем, энергией, связанной с общим делом: та же самая охота, футбол. Интересно то, в чем есть определенное единение, когда люди могут не разговаривать и все понимать. Я люблю двигаться. Меня ужасно опустошают бессмысленные разговоры. Понимаете, о чем я говорю? Вот, например, программы «Первого», второго каналов, когда они молотят под Голливуд, лос-анджелесское телевидение 1960-х годов — даже по цветам. Когда все время фигурируют одни и те же люди, критерии совершенно смещены. «Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех». Такое мышиное царство… Оно, в общем, имеет право на существование, но это не повод воспринимать его всерьез...

— А Елену Ямпольскую (зам. главного редактора газеты «Известия», стоящая на клерикально-государственнических позициях. — OS) вы читаете? Как вы к ней относитесь?

— Я очень хорошо к ней отношусь. Считаю ее очень серьезным... И не потому, что она хорошо писала про наше кино. Она — определенный человек, со своей позицией. Она бывает резкая очень, иногда эта резкость не оправдана. Я испытываю к ней чувство уважения, потому что она не зависит от цеховых интересов, клановых, дружеских и т.д. Она пишет то, что она чувствует. Я думаю, что у нее есть такой хороший стержень и бесстрашие. А почему вы меня о ней спросили?

— Это вопрос от редактора. Вы говорите, что вам интересны те люди, у которых есть идеи, энергия, активность. Можно какие-то конкретные примеры?

— Это люди, с которыми я общаюсь. Эдик Артемьев — композитор. Или Леня Верещагин — мой продюсер. Маковецкий, Дюжев — актеры. Мои литераторы, сценаристы. Или это могут быть люди вообще не из нашей среды — [председатель Синодального информационного отдела Русской православной церкви, главный редактор журнала «Фома» Владимир] Легойда. Андрей [Николаевич] Сахаров — академик, Капица. Или там Саша Любимов, Олег Добродеев, Борис Любимов — ректор «Щепки». Мне интересны люди, с которыми можно аукаться одними и теми же критериями.

Ну и еще одна очень важная вещь — я в последнее время абсолютно согласен с Василием Васильевичем Розановым, который написал, что «человек без веры мне вообще неинтересен». Удивительная вещь! Замечательный может быть человек: добрый, хороший, порядочный, не пьет, не изменяет жене, не курит — ну сама, так сказать, добродетель. Но если ты понимаешь, что в этом человеке нет веры, все эти добродетели становятся бессмысленными. С ним не о чем разговаривать, нет точки отсчета. То есть можно говорить: «Слушай, какая хорошая бумага! Из чего это она сделана?» Вот это да, можно. А поговорить, скажем, о живописи — уже все. Не потому, что он неграмотен, а потому, что другая точка отсчета.

— Не понимаю: если человек неверующий, с ним нельзя говорить о живописи?

— Нет, говорить можно. Но трудно, потому что он причину того или иного видит в одном, а я — в другом. Мы оцениваем следствие, но по-разному понимаем причину. Мы согласны, что «это плохо», а почему плохо — он думает так, я думаю иначе. Не можем с ним совпасть. Важно понимать, что это не сектантство, не клерикальность... Не, так сказать, жуткая фраза «я глубоко верующий человек» — не об этом речь. Совершенно другая субстанция.

* * *
— Вы читаете прессу? Интернет? Откуда черпаете информацию?

— Я смотрю новостные программы, читаю в интернете оценку тех или иных новостей. Не люблю анонимную болтовню, она безответственна. Ты можешь вывести некий средний уровень отношения общества к проблеме, но вникать в это у меня интереса нет.

* * *
— Почему вы так долго снимали картину?

— Конечно, долго. Но вы вычлените, пожалуйста, из этого времени фильм «12», к которому был написан сценарий, который был снят, смонтирован, выпущен — был достаточно большой законченный процесс. Да, мы снимали долго, но у нас есть оправдание — мы сняли за это время как бы три картины: «12», «Утомленных солнцем — 2» и пятнадцать серий телевизионной версии. Это не пятнадцать серий из срезок, которые не вошли — там сцены снимались специально для сериала.

— А по-вашему, кино делится на коммерческое и артхаус?

— Конечно, делится.

— А ваше — какое?

— Не очень корректный ответ, но я бы так сказал: я делю кино на хорошее и плохое. Может быть потрясающая артхаусная картина — ну то, что снимал, скажем, Иоселиани, в те времена еще. Коммерческое кино... «Крестный отец» — коммерческое кино?

Ксения Ларина

Великий фильм о великой войне был снят великим режиссером на великие деньги и с участием великих актеров. Ирония в таком великом деле вполне уместна, тем более автор этого произведения давно это жизненно важное чувство для любого художника утратил. Сквозь дорогие видеоткрытки, снятые великолепным оператором и в сопровождении великолепной музыки, как улыбка чеширского кота проступало огромное нечеловеческое эго Никиты Михалкова.

Уважая огромный труд огромного числа людей, среди которых большую часть составляют профессионалы высочайшего класса, я вынуждена признать: великий фильм оказался величайшим обманом в истории отечественного кинематографа. В фильме много театра, в самом дурном смысле этого слова. Это выражается в обилии примитивных пропагандистских приемов, агитирующих то за родину, то за православие, в намеренных агрессивных искажениях исторической правды, в лишенных всякой логики вымученных сюжетных ходах, в приблизительности отношений и характеров. Все это повлекло за собой лобовую и грубую манеру актерской игры. Отсутствие внятной сюжетной линии компенсируется яркими спецэффектами, невыносимым натурализмом, граничащим со смакованием и общей эмоциональной истеричностью. Эпизоды, мало чем связанные друг с другом, выплывают ниоткуда и выходят в никуда. Ни один характер не развивается, существуя лишь на уровне заявленной сцены – поэтому играть актерам нечего, ни у одного персонажа нет ни судьбы, ни биографии. А значит – каждый предоставлен сам себе и выдает на гора все, чему научился за годы существования в профессии.

Когда артисты клянутся в любви к режиссеру – их можно понять. Михалков не просто выбирает артиста на роль – он записывает его в единомышленники, посвящает его в свое братство, окружая его заботой, любовью, восхищением. При такой харизме заручиться преданностью – плевое дело. Но если в фильме «12» артист Михалков выбрал себе роль экранного лидера и на фоне беснующихся, нещадно переигрывающих партнеров смотрелся эталоном психологизма и единственным носителем художественной правды, то в «Утомленных солнцем два» его Котов столь же схематичен и суетлив, как и прочие персонажи из его окружения. Олег Меньшиков и Евгений Миронов – пожалуй, единственные из михалковской труппы актеры, отказавшиеся от навязанной режиссером манеры большого стиля и оставшиеся живыми людьми. В фильме вообще мало живого, подлинного, несмотря на обилие натуралистичных сцен смерти, насилия и жесткости. Нет настоящих человеческих страданий – а есть порой искусная, а чаще грубая имитация, балансирующая на грани дурновкусия. Совместные молитвы в окопах, крещение Нади, приятное от безногого священника на рогатой мине в открытом море, цыгане с гитарами, звонкой песней выторговывающие у немцев свою лошадь, навязчиво интернациональный состав кремлевских курсантов, бабочка, преследующая нквдэшника Арсентьева, рояли в кустах, на которых то и дело бренчат герои, описавшийся от страха пионервожатый, оголяющий свой зад немецкий пилот – перечислять эти приемы можно бесконечно, недостатка в метафорах нет, и каждая из них преподносится зрителю как режиссерское откровение. Но люди кино видели и до Михалкова – поэтому они с легкостью узнают пригодившиеся автору цитаты – из «Титаника», из « Рядового Райана», из «Проверок на дорогах», из того же «Сибирского цирюльника». Мысли и смыслы, которые закладывал Никита Сергеевич в свой шедевр, были в достаточном количестве изложены им в предшествующих премьере интервью. Ужас в том, что в перенесенные на кран мысли эти превратились из масштабных и глубоких в короткие и примитивные. А попытка вывести военную тему на иной космический (или религиозный) уровень ограничилась буквальным ауканием божьими знаками из разных углов экрана: то божественное свечение, то слепящий глаза крестик, то горящая икона, то взорванный купол деревенской церкви. Невозможен разговор о душе без участия человека – и об этом хорошо знали учителя Никиты Михалкова: Достоевский и Толстой. Заменить человека человеческим типом можно в газетном фельетоне или в комиксе. Но комикс о великой войне - это уже оксюморон.

я, может, чего-то не понимаю или пропустила, но показ для журналистов был уже, что ли? когда критичная ксения Ларина его успела посмотреть так досконально?

Бенедикт

Позавчера.

а Ксения Ларина какой у нас орган представляет? она вроде на Эхо была, нет?

посмотрела - на ЭМ.
значит, ЭМ - против? хм-хм)))

еще один ветеран обороны Сталинграда))) и любитель документального кино. конечно, Михалков будет применять агитку направо и налево, если у него такие ВЕЛИКИЕ прокатные планы. артхаус он как-нибудь попозже снимет.
ЗЫ. оказывается, это ее папашка Андрей Баршев так чарующе на Ностальжи ностальжировал.

Это сообщение отредактировал Бенедикт - 19.04.2010 - 10:09

Грязные воспоминания о великой войне

«Я знал, что будет плохо, но не знал, что так скоро». Первый час «Утомленных солнцем-2» (УС-2) Никиты Михалкова (НМ) смотреть можно, если воспринимать их как комикс, мангу, хотя с «Первым отрядом», конечно, не сравнить.



У репрессированного комдива Котова (НМ) на левой руке – стальная перчатка, как у Фредди Крюгера, с выдвижными когтями-лезвиями. Последний писк моды: у нас, на Колыме, все так ходят. Взявшиеся явно из какого-то другого фильма цыгане пляшут вокруг оккупантов, выкупая конфискованных лошадей песней. Интересно, какой: «К нам приехал, к нам приехал оберштурмбанфюрер дорогой»? Вскоре два наци, как в Бермудском треугольнике, исчезнут в сарае, где некая сила, как в «Пятнице, 13», порешит их топором и вилами. Надя Котова (Надежда Михалкова) спасается с потопленного судна, уплыв на рогатой мине. За ту же мину цепляется безногий священник (Сергей Гармаш), который пользуется свободным временем (судя по сценарию, Надя проплавала не меньше месяца) и злоупотребл@ет служебным положением, чтобы крестить девочку. Штрафник перед боем привязывает к спине цельную дверь. Котов, покряхтев, поднимает за ствол немецкий танк.

Рано расслабились. В какой-то момент сценарий, точнее говоря, бессвязный набор эпизодов, суть которых в том, что что-нибудь более или менее эффектно взрывается, горит или тонет (в комиксе так положено), идет вразнос. Режиссера влечет другое – то, ради чего он и снял фильм. Это другое – человечье мясо: рваное, раздавленное, жженое. Долгими, жадными планами: подробно, еще подробней, крупно, еще крупней. Две, три, пять минут подряд. Во всех ракурсах. Одна оторванная нога курсанта, вторая нога курсанта, третья нога курсанта. НМ словно не владеет собой, «идет за мясом», как хищник.

Найдя сумку медсестры, подписанную «сержант Котова», комдив находит в ней обломок гребешка и принюхивается, определяя, пахнет ли она его дочкой. Пахнет! Котов прячет гребешок в карман и… Ну да, идет на запах, по следу Нади. Режиссер НМ ведется на запах крови. Бутафорской крови.

На это нельзя, да и не нужно смотреть. Непонятно, как в трезвом уме и здравой памяти это можно снимать. Это уже не комикс, а порнография. Порнография в дурном смысле слова. Порнография в широком смысле слова.

Начнем с узкого смысла. Порнография отнюдь не есть имитированный половой акт на экране: он может быть необходим в силу художественной логики фильма, как в «Поле Х» Леоса Каракса, и перестает быть порнографией. Порнография – выхолащивание любви, сведенной к движению поршней. Порнограф не умеет снимать любовь, он умеет снимать только механику. Порнограф отчуждает любовь.

У человека есть два не отчуждаемых достояния: любовь и смерть. «УС-2» – порнография смерти, что опаснее, страшнее и отвратительнее порнографии любви. НМ подменяет эмоции, которые вызывает смерть, ее механикой. Подменяет сладострастно – некрофилия, как и было сказано.

Нет образов – только физиология. Нет ужаса – только отвращение. Ну, еще неловкость, почти стыд за профессионалов грима, мастеривших все эти шевелящиеся кишки, лопающиеся ожоги. Час экранного месива – и даже шока не испытываешь. Тебя насилуют – а тебе по барабану, привык. Это приговор режиссеру; даже не приговор, а диагноз. Режиссер все-таки художник. Художник создает образы – это акт любви. НМ уже, похоже, не в состоянии их создавать, он может только насиловать зрителей. Впрочем, отвратительней всего не месиво, а компьютерный снег, красиво-красивенько его заметающий.

Мне то что, у меня нервы крепкие. Как говорила изнасилованная героиня Клаудии Кардинале в «Однажды на Диком Западе» Серджо Леоне: «Еще одно грязное воспоминание. Приму ванну, и всё пройдет». Ужаснее всего были лица ветеранов на премьере. Телегруппа пыталась узнать их мнение о фильме и терялась, слыша: «Пытка», «Плевок нам в лицо», «Так снимать нельзя». Да, время стирает в памяти физиологический ужас войны. Но если бы в экранном ужасе была хоть крошка правды, ветераны не говорили бы того, что они говорили. Слава богу, никому из них не стало плохо в зале.

Впрочем, что ж я так о НМ?! Порнография в узком смысле тоже присутствует: анально-фекальная фиксация, некрофилия и – финальный апофеоз – голая грудь Нади. Чуть не забыл: догнав сбежавшего «языка», Котов играючи хлещет его ремнем по заднице, а «язык» требует, чтобы руки ему связали не спереди, а за спиной. Где ваше дилдо, товарищ Котов? Немецкий партнер любит жесткач.

P.S. Наверное, сказав это, не имеет смысла копаться в мелочах. Тем не менее…

P.P.S. Замысел «УС-2» безумен по определению – после того, как в «УС» НМ убил всех героев. Финальные титры сообщали: Котов расстрелян, жена погибла в лагере, дочь сгинула в детдоме. Финальная сцена удостоверяла: провокатору Мите Арсентьеву (Олег Меньшиков) удалось свести счеты с жизнью. Режиссер – если он режиссер, а не НМ – вправе убивать и воскрешать героев. Но не всех же скопом!

Жаль, в «УС» никто не делал аборт. Был бы шанс в «УС-2» встретиться с чудесным образом выжившим ребенком. Хотя, судя по мимике героев, все они – зомби. Судя по фильму, НМ тоже.

Упорствуя в желании снять не другой фильм о других героях со схожими, типичными судьбами, НМ совсем запутался. Мыслимо ли, чтобы в 1937-м Арсентьев, чекист с белоэмигрантским прошлым (смертник без вариаций), не просто выжил в мясорубке и сделал карьеру, но и женился на вдове Котова (Ингеборга Дапкунайте чудесным образом превратилась в Викторию Толстоганову), и никто из начальства об этом не знал. Что за всемогущий Митя такой? Врет в глаза Берии и Сталину, что Котова погибла в лагере.

Мыслимо ли, чтобы Берия не знал о замене Особым совещанием (ОСО) 58-й статьи Котова на уголовную (почему, кстати, на «хищение» – могли заменить на «халатность», если обвиняли в диверсии, но Котов-то явно шел по «делу Тухачевского»)? ОСО возглавлял заместитель наркома, то есть Берии. Однако Берия узнает о замене статьи из бумажки, «найденной у убитого начальника лагерного пункта», которая в предыдущей сцене сгорела синим пламенем. Рукописи не горят.

Лагерный пункт a propos недалеко от границы: вряд ли не то что на третий, но и на 103-й день войны немцы бомбили Колыму, где должен чалиться комдив. В прифронтовой полосе тюрьмы были – лагпунктов не припомню.

Мыслимо ли, что среди кремлевских курсантов – сын расстрелянного муллы, соблюдающий намаз? Что дочь Котова вожатая в пионерлагере, где и начальник, и пионерки – родня расстрелянных «врагов народа»?

Кстати, сколько лет Наде в «УС»? Ну, от пяти до семи. В 1941 году ее уже должны принимать в комсомол. Принимали, как сейчас помню, в четырнадцать. А в пятнадцать она уже сержант? К двадцати до генерала дослужится. Да и грудь, какую мы созерцаем в финале, никак не 15-летней девочки.

P.P.P.S. НМ прочитал тысячи документов о войне, включая засекреченные. Но не самые засекреченные, из которых узнал бы: постановление ГКО о создании СМЕРШа Сталин подписал 21 апреля 1943 года. В фильме же упоминается, что в декабре 1941 года Котова СМЕРШ допрашивал спустя рукава. И что это за хрень: «Особый отряд СМЕРШа»? СМЕРШ, кто не знает, это военная контрразведка. Какой, на фиг, «особый отряд» в особом отделе? И уж наверняка у СМЕРШа были дела поважней, чем поголовный опрос мужского населения на освобожденной территории. Да, прав был товарищ Сталин, лично придумав название СМЕРШ: такое красивое слово, что употребл@ют его ни к селу ни к городу.

Это цветочки. Ягодки – штрафбат чокнутых урок и окруженцев, в котором Котов в декабре 1941 года сражается под Москвой, где-то прошарившись полгода. Ну, не было тогда ни штрафбатов (для офицеров), ни штрафных рот (для рядовых и сержантов): их учредили 25 июля 1942-го (приказ № 227, кто не слышал). В 1941 году окруженцы проходили проверку в фильтрационных лагерях, и, если проходили, направлялись на фронт. Читайте «Живых и мертвых»: Константин Симонов знал войну не понаслышке.

Котова не раз хотели из штрафбата прогнать, сняв судимость, в армию – и даже наградить, а он отказывался, и управы на него никакой не было. Холст, масло: барин Котов возлежит в штрафном окопе, особисты на цырлах просят дозволения наградить его или хотя бы освободить. А он: «Уйдите, противные».

P.P.P.P.S. В свете свирепого упорства НМ показывать растерзанные тела советских солдат изумляет его целомудрие по отношению к немецко-фашистским трупам: на них вуайеризм НМ не распространяется. Еще удивительней, что законопослушные немецкие летчики ограничиваются психической атакой на пароход под флагом Красного Креста. Только когда контуженный пассажир убивает выстрелом из ракетницы одного из них, мстительный ас, презрев истерические вопли командира звена, сносит шасси (наш немецкий цирк!) голову капитану, и бедным наци приходится потопить посудину, чтобы…

Чтобы что? Чтобы СССР не пожаловался в женевский офис Красного Креста, во Всемирную лигу сексуальных реформ, в «Международную амнистию»? Чтобы начальство не заругалось? Не только в Польше и Югославии, но и во Франции, будущей витрине единой нацистской Европы, никакие Красные Кресты не мешали люфтваффе косить на бреющем полете колонны беженцев. И Геринг ножками не топал.

P.P.P.P.P.S. На этом удручающем фоне православное кликушество НМ было бы невинной шалостью, если бы не приобретало характер злобного шаржа. В «Адмирале» Андрея Кравчука молитва проводила русское судно через мины. Лубок? Лубок, ну и славно. В «Царе» Павла Лунгина икона, как торпеда, сносила опору моста, преградив путь злым ляхам: да ради бога. В «УС-2» стоит Наде, вцепившейся в разумную мину, помолиться, как лично за ней охотящийся самолет (все ВВС и танковые соединения врага погибли в обреченной вендетте с Михалковыми) рушится в море. Мина выносит Надю на берег. Воспитанная девочка благодарит ее и отпускает на волю волн. Мина делает книксен и тут же топит родной, советский пароход. Очень безбожный: на нем партархив эвакуировали, бюсты Сталина (сомневаюсь в реальности такого маразма) и пианино обкомовской жены. Ни Наде, ни НМ их не жалко. Но команда-то чем провинилась?

Клип на песню «Так фигли ж ботик потопили!»: «На нем был новый патефон, и два портрета Джугашвили, и курительный салон».

Логично. «УС-2» – сага о том, что Михалковы в огне не горят и в воде не тонут. Прочие насекомые оттеняют их душевные муки. Никого не жалко, никого… Черт с тем, что НМ не жалко никого. Но и зрителям – тоже. Когда НМ включает «психологию», это похлеще некропорно. НМ никогда крестиком не вышивал, но и топором еще не монтировал, как смонтировал всё более крупные планы глаз цыганской девочки и глаз фрица, палача табора.

Перекошенное лицо – главное актерское орудие: так не гримасничали и в немых мелодрамах, спародированных НМ в «Рабе любви». Даже перепиленные пополам, с вываливающимися кишками, герои не умрут, пока не расскажут всё, что думают о Сталине. Единственный актер, кто действительно работает, – Сергей Маковецкий в роли полупомешанного офицера СМЕРШа. Как же ему неуютно в этой фильме.

Пользуюсь случаем, чтобы извиниться перед Павлом Лунгиным и Владимиром Хотиненко за суровые отзывы об «Острове», «Царе» и «Попе». Когда я писал о них, я еще не видел «УС-2».

P.P.P.P.P.P.S. Не смея разбомбить пароход с ранеными, немецкий летчик решает хотя бы обосрать капитана. Его голая задница маячит на экране во всех ракурсах, пока в нее не всаживают заряд из ракетницы. Механическое анальное изнасилование как метафора Великой Отечественной?

Я знаю, почему отменили показ «УС-2» на Красной площади. Сурков прикрыл глаза, представил и вздрогнул: 9 мая над Кремлем парит огромная голая нацистская жопа. Достойный символ русского кино, поднявшегося с колен, чтобы встать раком.

Докопались до дна – снизу постучались.

P.P.P.P.P.P.P.S. В каннском конкурсе покажут сокращенную на треть, двухчасовую, версию «УС-2». По-живому так не режут – только по мертвому.

© Михаил Трофименков, Ъ

anchen
да? ну и бог с ней.
Михаил Трофименков смешно написал. меня прямо любопытство разбирает - да неужели так и снято? скорей бы хоть посмотреть.

я вот ни одной еще положительной рецензии не встретила) хотя даже бы и хотела, в глубине-то души.

ну, пну уж лежачего тоже, фигле.


Михалков на войне

В июле 41-го осужденный по 58-й статье комдив Котов (Михалков), избежав забота­ми таинственного покровителя расстрела и увернувшись от налетевших на лагерь юнкерсов, пешком торопится к линии фронта в компании недоразвитого уголовника Вани (Дюжев). Два года спустя неприятно заматеревший Митя (Меньшиков), теперь полковник НКВД, муж котовской жены (Толстоганова) и приемный отец его дочки Нади, получает от страшного Сталина (Суханов) наказ разыскать во фрон­товой неразберихе бывшего комдива, воюющего рядовым в штрафбате, и вручить ему запертую на замочек особую папку. Потерявшаяся при эвакуации пионерлагеря Надя Котова (Михалкова) тем временем плывет по морю на говорящей мине, принимает над бездной крещение от безногого священника (Гармаш), становится медсестрой, узнает, что война, кроме прочего, — Божья кара.

Воскрешение убитых в первой серии героев, как ни странно, вызывает меньше всего вопросов: в Армагеддоне мертвым положено вставать из могил. Тем более понятно: Котов и Митя ценны для Михалкова в первую очередь как ходячие иллюстрации давней программной мысли — что в безбожное время злу служат все, только правильные мужики делают это честно, беззлобно и с огоньком, а чувствительные умники — с патологическим сатанистским мазохизмом. За 16 лет, прошедшие между двумя фильмами, расклад несколько задубел и утратил тонкость красок: Меньшиков теперь — совсем упырь, пусть мечтающий тайком об искуплении, Михалков — совсем герой, легко итожащий окружающий его хаос емким комдивовским «б…дь» из-под выстоявших даже в лагерной антисанитарии усов.

Михалкову дежурно изменяет вкус (а Волга впадает в Каспийское море), но ждавшие от фильма фейерверков фирменного бесстыдства будут разочарованы. Своего героя режиссер держит в узде (две трети фильма он за кадром, половину экранного времени — где-то в уголку). Акценты расставлены вполне по-человечески. Война — ад, но в первую очередь все-таки бардак; всем страшно, все матерятся, свои стреляют в своих, немцы где-то на горизонте (где им и оставаться бы — а то в какой-то ­момент на экран начинают забредать совершенно кукрыниксовские Ганс, Макс и Отто, один — обязательно в круглых очочках). Специфическая суверенная политкорректность орошает сценарий даже слишком старательно, будто специально для тех, кто, начитавшись газет, считает автора совсем уж хоругвеносцем: тут и симпатичный грузинский курсант, и мусульманская молитва в гибнущем окопе. Ничуть не меньший стихийный постмодернист, чем его закадычная немезида Тарантино, Михалков очень старается делать все правильно и всерьез, но спотыкается на том же, на чем Тарантино в «Бесславных ублюдках». Чувствуется, что при всех благо­леп­ных разговорах война для него — в первую очередь выразительный фон. Кумачовые штандарты-паруса над немецкими танками нужны потому, что хорошо рифмуют­ся с летающим портретом Сталина в финале первой серии. Михалковские литературные фактотумы, Моисеенко и Новотоцкий, услужливо разбавляют действие знакомыми еще по «12» хохмами для своих: Котов, скривившись, гонит от себя мохнатого шмеля (понимающие смешки в партере), Котов, узнав, что ему замени­ли политическую статью на «хищение в особо крупных», срывается на изумленное «Что я там украл? Подковы?!» (кажется, уже было, с той же интонацией, с трибуны какого-то съезда). Холодея, гонишь от себя мысль, что ведущий к страшным последствиям момент, где немецкий летчик на бреющем полете какает на бар­жу с умирающим Гармашом, на самом деле задумывался как масштабная реплика памятной сцены из «12», где на того же Гармаша гадит божья птица.

«Утомленные-2», возможно, окажутся небесполезны зрителям, до них не знавшим, что Сталин был человек неприятный, войну выиграл не Том Хэнкс, грузины — наши братья, а Бог есть. Но для тех, кто и так в курсе, — это в меру увлекательные два с половиной часа, оставляющие до странного равнодушное чувство (исключение — стоящий особняком мощно сделанный эпизод про штрафбат, который на­кануне гибели зачем-то усиливают ротой чистеньких, ничего не соображающих кремлевских курсантов). Не потому, что Михалкову нечего сказать. Скорее потому, что его самобытный розановский дискурс про духовный авторитаризм и особый русский путь плохо иллюстрируется конкретным историческим материалом. Реальность (даже редуцированная до набора сугубо частных военных историй) сопротивляется ему, так же как пару лет назад сопротивлялась американская пьеса про правосудие. А связь между произносимыми в кадре максимами и тем, что в этом самом кадре творится, на поверку гораздо менее очевидна, чем когда-то дек­ларировавшаяся комдивом Котовым связь между советской властью и мягкими детскими пяточками.

(с) Волобуев, афиша.

предупреждая реплики из зала замечу: Волобуев выглядит хорошо) а своим внутренним миром являет мущину моих грез

в кино понимает, да

Рецензии, надо сказать, неимоверно доставляют. )))

Вообще в последнее время любой новый опус Михалкова - всегда праздник. )))

Итак.

* * *

"Утомленные солнцем-2" - набор отдельностоящих короткометражек, механически связанных между собой и фактически не связанных с первыми "Утомленными солнцем". Это такой сборник "La guerre, je t'aime" (из фильма следует, что война хоть и пакость, но талантливому режиссеру с безопасного расстояния предоставляет исключительно широкие возможности).

Все короткометражки следуют одному сюжету.

Набрали известных артистов, одели их в лагерную униформу, и тут вдруг бдыщь! - налетели самолеты и лагерь разбомбили.

Набрали других известных артистов, загнали их на мост. Бдыщь! Мост взорвали.

Набрали опять известных артистов, загнали их на корабль. Бдыщь! Налетает фашистская авиация, корабль идет на дно.

Набрали снова известных артистов (их же до хрена), нарядили кремлевскими курсантами, выстроили в ряд. Бдыщь! Наехали танки и всех раздавили.

Набрали для разнообразия неизвестных артистов, нарядили их в деревенских жителей. Бдыщь! Набежали фашисты, согнали всех в хату и сожгли.

Можно продолжать и продолжать этот скорбный перечень.

Фильм идет три часа. По ходу дела Артему Михалкову отрывает ноги, Надя целуется с миной, а злобный фашист пытается покакать из самолета на судно с тяжелоранеными. Завершается душераздирающей сценой "Дормидонт смотрит на сиськи Нади и умирает". Бедный Тим Бертон, которому предстоит всосать эти три часа и как-то встроить их в свое мировосприятие.

И при этом в финале трудно не аплодировать. Человек реально изобрел собственный макабрический и истерический мир, он стал режиссером вроде того же Бертона или Альмодовара, - в том смысле, что у него абсолютно уникальный стиль, которому никто не сможет подражать; стиль, который готовит сюрпризы даже хозяину, не говоря уж о зрителях. Суждения из серии "плохо - хорошо", "умно - глупо", "пошло - изысканно", "тонко - грубо" в данном случае вообще не подходят. Подходит только простое "прет - не прет". Меня перло.

Михалков старается сообщить, что война взрывает мир, и мир в итоге выглядит абсурдным и свихнувшимся - но на самом деле он никакой войны не нюхал, и населяет мир "Утомленнных солнцем" исключительно своими фантазмами и чертями. Чем старше он становится, тем больше воли он им дает, тем смелее плюет на дурацкие условности. Получается охренительная сверкающая каша, которая особо ценна отдельными встречающимися в ней изюминками. Видели бы вы, с каким лицом там немецкий солдатик выбрасывает русскому солдатику под ноги шоколадку с портретом Гитлера. Видели бы вы, какая там внезапно появляется шикарная ложка с дыркой и надписью из серии "Иван, я жду тебя дома". Видели бы вы, с какой нежностью камера скользит по винтовке Артема. Видели бы вы ту же финальную сцену с Дормидонтом и Надей - она вообще вне этой реальности, никакому другому режиссеру и никакому другому человеку такое бы и в голову не пришло, а если б и пришло - он бы себя осадил. Михалков достиг того градуса остервенения, когда осаждать себя уже нельзя. Он своим, довольно оригинальным способом выползает за пределы этого мира - и он дико жжот.

© Отсюда.

я, пожалуй, еще разочек повторю))))
лытдыбр

ага, лежачего)))
вертел он всех
а рецензии смешные, да.
складывается впечатление, что журналистам принципиальным кажется именно остроумно высказаться. а не понравился ли им фильм на самом деле - ооооооо, это знает только ветер.

Бенедикт

Смешно. )))

Это сообщение отредактировал Basil IV - 20.04.2010 - 09:34

а я бы посмотрел... пусть там все бездуховно... но некрофилия, порнография... на фоне михалкова... что может быть лучше? ( некоторые конечно со мной не согласятся... )

фоты-

http://www.echo.msk.ru/blog/echomsk/673203-echo/

Валерий Золотухин, со Сталиным на лацкане, и Алексей Петренко... и т.д.





Это сообщение отредактировал спик - 20.04.2010 - 10:03