1. О детстве, о семье

Большая бомбёжка в начале июня 42 года застала всех неожиданно ночью. Никто не успел убежать в убежище. Все стояли в подъезде. Зенитки стреляли непрерывно. После каждого взрыва бомбы, особенно близкого, женщины в подъезде кричали и плакали, а мы, мальчишки, как-то не осознавали опасность. И даже, когда кончалась эта короткая ночь, выбежали за угол дома – посмотреть, что там творится. В это время немецкий самолёт, очевидно, выходил из пике, летел так низко и, казалось, врежется в крышу. Нам даже показалось, что мы видели лётчика. Утром узнали, что одна бомба попала в соседний дом, а образцово-показательный (гордость проспекта) дом № 11, на крыше которого стояли зенитки, развалился аж в двух местах.

Зенитки, кроме того, ещё стояли в скверике на углу Советской и проспекта (где сейчас находится детская больница) – там тоже были воронки от бомб, а одна, пробив в асфальте круглое отверстие удивительно правильной формы, не взорвались. Мы, дураки-то, заглядывали туда, пытаясь её рассмотреть. Во многих местах были пожары. Но особенно сильно, тревожно и грозно горел Резино-асбестовый комбинат. Всё было покрыто огромной чёрной стеной дыма, из которого временами выплёскивались языки красного пламени. Кроме того, оттуда летели огромные чёрные латухи пепла. Они, спокойно раскачиваясь, ложились на землю. Это было так необычно, что я запомнил на всю жизнь. Говорят, они долетали до центра города.

Это сообщение отредактировал AlbertN - 12.05.2011 - 20:33

...

Это сообщение отредактировал kapitan-metan - 3.04.2019 - 09:22

Да уж, спасибо за воспоминания, сегодня вечером буду читать их детям. За душу берет.

bystroff
MakcK
спасибо


Вечером того же дня, не знаю, по совету властей или по собственной инициативе, за город потянулись вереницы семей. Помню, что это было в первой половине июня, везде торчали ростки картошки, а ей тогда были засажены все дворы и газоны. Несколько дней мы, дети, ночевали в кустах (то место называлось «серомолка»). Днём матери ходили в город за хлебом. Через некоторое время все вернулись в город.
В то время на каждом крупном заводе был ОРС (отдел рабочего снабжения). В его ведении был продуктовый хлебный магазин, столовые и пригородное заводское хозяйство. Такое хозяйство было и на Асбестовом заводе, куда вновь после тюремного заключения поступила старшая сестра. Это хозяйство располагалось в 25км от города. Надо было ехать до станции Лютово, потом 10км пешком мимо села Сеславино. Примерно в 1км от деревни Харлово стояла церковь с кладбищем. Называлось это место Ременница. Очевидно, в начале 30-х годов её духовную деятельность прекратили и, разделив тёсом и фанерой на комнатки, превратили в общежитие для работников хозяйства. Само хозяйство находилось, примерно, в 1,5км от Раменницы.

В хозяйстве был один трактор, очевидно, «Форзонд», который несколько лет чинили, а когда починили, он при первом же своём торжественном выезде свалился в овраг, где и остался лежать. Была конюшня – лошадей пять. Стадо коров 28 штук, столько же, примерно, нетелей и бычков, и 28 телят. Сестра, окончив курсы, числилась трактористом, но поскольку «Форзонд» лежал кверху колёсами, запрягала в плуг лошадей. Вот она и пристроила меня туда пастухом. Так я городской мальчишка, без деревенских корней, стал пастухом, пася вначале 28 штук телят. А на второй год с двумя ребятишками постарше меня – всё стадо, около 75 голов. Иногда летом скотина, доведённая зноем и слепнями до отчаяния, бросалась в заросли, не обращая внимания на наши крики и кнуты. Иногда отбившихся от стада и заблудившихся телят мы искали до глубокой ночи. А было несколько случаев, когда не находили, и тогда, если они под утро по росе забредали на клеверное поле и переедали влажного клевера, у них в животе почему-то происходило разбухание. Живот неимоверно раздувало и они издыхали. Их быстро разделывали, и тогда в вегетарианские обеды коллектива добавлялось мясо, но это были редкие случаи.

Иногда грешили тем, что отвлекались от своих обязанностей – лазили в огород. Кроме больших полей клевера, гороха, и особенно картошки в хозяйстве был огород, в котором выращивались морковь, огурцы, репа. Искали птичьи гнёзда. Большим специалистом по гнёздам был Сашка. Он с матерью был беженцем из Белоруссии. Как он рассказывал, где-то их поезд разбомбили и они шли пешком, пока не прибились к этому хозяйству. Жили они в каком-то закутке прямо в коровнике. Второй, Вовка, был аборигеном Ременницы. Несколько семей там были не сезонными работниками с завода, а постоянными жителями Ременницы, у которых кроме фанерного угла с железными казёнными койками и тумбочками ничего не было. Кто они и откуда - я не знал. Особенно меня поразило, когда впервые в жизни я встретил среди них одну мою сверстницу и двух девушек лет по 16-17 - совершенно неграмотных, не умеющих ни писать, ни читать. Ведь мы тогда прекрасно знали, что с неграмотностью в СССР покончено.

Это сообщение отредактировал AlbertN - 12.05.2011 - 20:33

Вовка тоже с матерью и младшей сестрой были одной из этих семей. Его сестра, ей было 7 лет, болела, как тогда говорили, чахоткой. Бледненькая, худенькая, она как-то безропотно и обречённо угасала. Иногда, редко, с большим трудом, в соседнем Харлово ей покупали крынку молока. Зимой, когда ей исполнилось 8 лет, она умерла.

К осени 44-го Сашка с матерью отправились на родину, освобождённую к тому времени, а Вовку поставили выпахивать картошку. Я остался один, а вскоре мне в помощники дали деревенского мальчишку лет 9, которому я никак не мог втемяшить в башку, что я главный пастух, а он мой подчинённый. Он почему-то считал себя специалистом сельского хозяйства, а меня городским придурком, хотя я к тому времени тоже мнил себя специалистом и, во всяком случае, уверенно отличал корову от быка. Осенью, кстати, пасти стало полегче, зноя и слепней не было, стадо стало спокойней.

Одно только было плохо: штаны у меня были совсем худые, как решето. В них не только было холодно, но и стыдно. И когда было уж совсем невмоготу, сестра из старого байкового одеяла сшила мне штаны. Сшила – это громко сказано, просто кое-как разрезав одеяло, сметала на скорую руку два патрубка, но я был счастлив. В них было так тепло и уютно. Не то что довоенные мои «кюлотовские» с пуговичкой под коленом. И резиновые сапоги были не рваные, не промокали. Что ещё надо человеку? Я без юмора, без тени иронии говорю: «Я был счастлив».

Это сообщение отредактировал AlbertN - 12.05.2011 - 20:33

Т а т ь я н и н п р у д .

То пригородное хозяйство и ближние деревни Харлово и Яковлево я вспоминаю как родные места, особенно Яковлево – деревню большую и многолюдную. Я не только провёл там два лета пастухом. После этого несколько лет я организовывал команду наших дворовых мальчишек в те места за малиной. Малинники я знал хорошо, ведь пастбища там не было. Пасли по перелескам и ручьям. Ночевали мы, ягодники, обычно в небольшом заброшенном свинарнике около пруда.

В Яковлево было два пруда – один в деревне, второй в сотне метров у заброшенного свинарника. Этот пруд назывался «Татьянин пруд». Деревенские рассказывали «печальную повесть» о нём, которая нам мальчишкам казалась «преданьем старины глубокой», а на самом деле случилась в 1915 году, всего-то лет 28 тому назад.

Свадьбу справили осенью в четырнадцатом году. Наверно, они любили друг друга. Это бывает не только в солнечной Италии, а случается и под нашим «ситцевым небом». Один только медовый месяц они и прожили. Та первая мировая, как и вторая затягивала и безжалостно перемалывала молодых мальчишек, в основном из деревень.

Весной 15-го года пришла похоронка (не помню, как его звали, не буду придумывать). Как рассказывали: юная вдова не рыдала, не рвала волосы на себе (а надо бы, наверно, стравить давление). Она просто замолчала, отгородилась ото всех и каждый вечер уходила на этот дальний пруд, на их любимое место. Мальчишки видели, как она однажды, переодевшись в подвенечное платье, осторожно, потихоньку, как купальщики, которые боятся холодной воды, стала заходить в пруд. Испуганная мальчишня побежала в деревню за взрослыми, за помощью, но было уже поздно. Спасти её не удалось

Это сообщение отредактировал AlbertN - 12.05.2011 - 20:33

С тех пор этот пруд так и называли «Татьянин пруд». Деревенские бабы перестали там полоскать бельё, а мальчишки больше там не купались. Он постепенно зарос камышом, покрылся ряской. Только мы подгоняли туда своё стадо на водопой.
А недавно я купил атлас Ярославской области: обе эти деревни были обозначены. Но когда я увидел специальную пометку, что деревня Яковлево нежилая, т.е. никто в ней не живёт – сердце как-то ёкнуло. Значит, в людской памяти уже нет той «печальной повести», а может, и пруда того нет. Ведь прошло уже 60 лет. Наверно, с нашими деревнями много таких «печальных повестей» уходит в небытие.

Вторую большую ночную бомбёжку Ярославля летом 43 года мы хорошо видели из Ременниц. Звуки за 25 с лишком километров не доносились, а всполохи взрывов, зарево пожарищ, суетящиеся лучи прожекторов в ночном небе были видны хорошо. Нам казалось, что в этом огненном аду от Ярославля ничего не осталось.

Чтобы точно и беспристрастно зафиксировать то время своим, если можно так сказать, любительским снимком, хочу сказать несколько слов о той легенде, что при Сталине был железный порядок. Я – о том, что видел и слышал 12-13-летний пацан.

Иногда в хозяйство на пикник с ночёвкой наезжала ОРСовская элита: снабженцы, заведующие столовой и продуктовым магазином во главе с начальником ОРСа – фамилия его была Бронзэ. Приезжали они с вином и шикарной закуской. Помню, заведующая продуктовым магазином привезла с собой гитару. Гитара была не из простых: изящная, в каких-то красивых инкрустациях. Однажды на неё по пьянке кто-то наступил и сломал. Хозяйка, молодая, эффектная блондинка с папироской во рту долго материлась по этому поводу, повторяя время от времени: «Если бы вы, придурки, знали, сколько она стоит». Стоила, очевидно, она действительно очень дорого. О богатстве зав. магазином ходили легенды; говорили, что у неё только одни туфли стоят 30 буханок хлеба. Это производило тогда такое же впечатление, как сейчас новая 120-метровая яхта товарища Абрамовича. И хотя все знали источник этого богатства - молчали. И вообще вся эта ОРСовская элита жила другой жизнью. Я хочу сказать, что и тогда, при тоталитарном режиме, Сталин со своей мертвой хваткой с этим явлением ничего не мог сделать. Жили те, кто оказался ближе к корыту, остальные выживали.

Это сообщение отредактировал AlbertN - 12.05.2011 - 20:35

Кроме этих пикников Бронзэ часто приезжал на пару дней с молодой, очень элегантной и красивой женщиной. Говорили, что она жена морского офицера и числится у нас в хозяйстве не то зоотехником, не то ветеринаром, хотя к скотине она никогда не подходила. Они часто прогуливались на пару в окрестностях хозяйства. И, поскольку я своих телят пас тоже в этих местах - часто проходили мимо меня. А однажды даже остановились и о чём-то побеседовали со мной. Я после этого долго стоял, ошарашенный и опупевший от этакой благодати, свалившейся на меня. Мне казалось, что я побеседовал с Христом или, во всяком случае, с Иосифом Виссарионовичем. Настолько высока и недосягаема была личность продовольственного бога – товарища Бронзэ. А может я ещё опупел от этой сногсшибательной обаятельной «ветеринарки», которая первая начала разговор и о чём-то спросила у меня, а я, ошарашенный от неожиданности, ничего не мог ответить.

И хотя злые языки утверждали, что она его содержанка, и преследует только меркантильные цели, но я то видел, что у них была любовь. Я в этих делах был опытный человек, сам до 4-го класса любил мариваннину Майку, пока война не разлучила нас: её класс остался учиться в шляпной мастерской, а нас перевели, как я уже писал, в парикмахерскую мастерскую. На этом всё и кончилось. И это естественно – ведь мужчины очень ветрены, непостоянны в своих чувствах, как умные люди говорят - полигамны. Вот и у меня также: прошло всего только около 70 лет, а от моего высокого и светлого чувства ничего не осталось.

Это сообщение отредактировал AlbertN - 12.05.2011 - 20:35

В январе 1945 года мать отдала меня в ремесленное училище. Метрики мои были утеряны, и для поступления она взяла справку в райисполкоме, где с её слов было записано, что родился я в городе Марьинск, Ченгаурской губернии 15 января 1931 года. Поскольку в этой справке всё было неправильно, я долго подозревал, что и месяц рождения был указан неправильно – принимали в училище с 14 лет, а 15 января был день моего поступления в училище. Город Марьинск я при получении паспорта исправил на Мариинск, а Ченгаурск так и остался в паспорте, хотя я такого города на карте не нашёл. Я думал, что это старое название Кемерова, в область которого входит Мариинск, но оказалось, что это не так – в 1931 году Кемерово называлось Щегловск. Уже будучи на пенсии я послал запрос в Мариинск Кемеровской области, и оттуда пришло уведомление, что я действительно родился там, и действительно 15 января. В ремесленное училище тогда мобилизовывали как в армию, в основном из деревень. Стране была нужна рабочая сила.

В нашей группе из Ярославля я был один. Было по одному человеку из Данилова и Любима, а остальные деревенские. Причём эти деревенские ребята до этого не видели ни поезда, ни автомашины, не говоря уж о пароходе. Многие даже не знали, что такое помидоры и первый раз увидели электрическую лампочку.

Для начала, в феврале месяце нас отправили на лесоповал. Помню, от какой-то станции Северной железной дороги мы до места назначения добирались пешком около 20км, имея за плечами в вещмешках хлеб, крупы для своего пропитания. Мясного ничего не было. В той деревне, где мы работали, на обед выдавали по порции щей, которые состояли из капусты и воды.

Мы должны были валить деревья, обрубать сучья, пилить, колоть и укладывать в поленницы. Нас разделили на группы по 3 человека и установили норму. А поскольку в нашей тройке оба моих коллеги оказались «моряками» (так называли тех, кто мочился во сне; почему-то, среди деревенских таких было немало), то наша работа начиналась часто с того, что мы разводили костёр и они сушили свои кальсоны. Да и физически они были хиляки – слабоваты для выполнения нормы, поэтому поленницы, которые у нас не дотягивали до нормы, мы дополняли дровами, таская их из готовых и уже сданных поленниц. Их было великое множество на делянке ещё до нашего прихода. Начальство не сразу обнаружило эти нехитрые махинации, а, обнаружив, распорядилось наносить росчерки цветными карандашами на торцах верхних рядов принятых поленниц, но мы ударом колуна удаляли росчерк, после чего полено с чистой совестью добавляли в свою поленницу, которая чаще всего всё равно не дотягивало до нормы. Валили лес февраль и март до 9 апреля.

В училище распорядок был такой: три дня в неделю по утрам работа в мастерской по 4 часа. Делали молотки, ножовки. Во второй половине дня – учёба в классах. В основном – политзанятия, история, русский язык, арифметика на уровне 4-го класса начальной школы. Остальные три дня в неделю – работа на производстве на ТЭЦ-1. Мы, несколько человек, попали в турбинный цех. Ремонтировали вентиля, задвижки больших размеров, многоступенчатые насосы высокой гидравлики, и, хотя нас заставляли делать самую грязную и трудоёмкую часть работы, мы были счастливы, что не попали в котельный цех – там было пыльно, дымно, жарко. Говорили, что там через пару лет можно получить туберкулёз. Мы в столовой смотрели на котельщиков, как на прокажённых и приговорённых к туберкулёзу. Они действительно резко отличались от турбинщиков. Если у нас спецовки были промасленными, чёрными, то их спецовки были серые, пропыленные. Все они казались нам истощёнными и измождёнными. Когда после окончания училища по распределению попал в котельный цех – я долго плакал, но что делать. Смирился. Ведь до чахотки было ещё долгих два года.

Это сообщение отредактировал AlbertN - 12.05.2011 - 20:35

Котлы были, как тогда говорили, Шуховские. Топили торфом. Поэтому все фермы, конструкции перекрытий были загружены пылью. Однажды, когда в цеху прямо на котле решили попробовать новый паровой гудок (свои гудки тогда, как в царские времена имели все заводы, т.к. начинали и кончали работу по гудку), чуть не случилась беда. Через несколько секунд работы гудка, пыль от резонанса так заполнила цех, что стало темно, как ночью. Гудок сразу отключили. Но шок от этого ещё долго не проходил. Мог быть взрыв. Когда один котёл ремонтировали, а капитальный ремонт длился месяц, остальные работали и поэтому на нём также было пыльно, дымно и жарко - до 54 градусов (специально замеряли температуру). Во время ремонта работали в две и даже в три смены.

Но человек привыкает ко всему. Везде работают люди, и иногда даже хорошие люди. Начальником ремонтной мастерской котельного цеха был Николай Иванович Плеханов. Ему было 30 лет. На фронт его взяли с 3-го курса института. После войны доучился. Наверное, война, смертельная опасность облагораживает человека. Он был исключительно внимательный и душевный человек. Ко мне он относился очень хорошо. Приходил ко мне домой посмотреть, как живу, чем можно помочь. А вскоре он перевёл меня в бригаду, которая обслуживала дымососы и вентиляторы. В то время, очевидно, не было крупногабаритных роликовых подшипников и тяжёлые роторы дымососов вращались на подшипниках – довольно сложных сооружениях с постоянной подачей масла на шейку вала, а вкладыши верхний и нижний имели внутренние камеры, где постоянно протекала охлаждённая вода. Внутренняя часть вкладышей, на чём вращался вал, каждый ремонт заливалась баббитом. Окончательная подгонка баббитовой заливки производилась трёхгранным шабером вручную. Надо было не только пришабрить поверхности с большой точностью, добиться правильных зазоров, но и вышабрить масляные «карманы», через которые масло, подаваемое спецкольцами на вал, попадало на трущиеся поверхности. Через год-полтора я был единственным специалистом по этим делам. Меня вызывали в случае аварии этих подшипников в любое время суток и даже из отпуска.

Я весь засветился изнутри, когда однажды Плеханов, проводя экскурсию студентов (а большинство студентов были в те годы фронтовики) на вопрос одного из них «а что делает здесь этот мальчик» ответил: «Этот мальчик специалист высокого класса. Он выполняет самую ответственную работу на этом участке». Причём сказал это довольно громко, наверное, для меня.

Это сообщение отредактировал AlbertN - 12.05.2011 - 20:36

В сороковые годы пенсия была, можно сказать, символической. Поэтому многие рабочие слесаря, а бригада изолировщиков почти вся состояла из людей пожилых под 70 и даже за 70 лет, т.е. родились они в 80-90-е годы XIX столетия и значительную часть своей жизни работали ещё при царе-батюшке. Их рассказы я слушал с особенным вниманием. Понять, как тогда жилось, было трудно. Некоторые хвастались, сколько они зарабатывали, и какие копейки стоило мясо и другие продукты, а другие говорили о нищете.

Как-то мне попали в руки мемуары К.Е. Ворошилова. Обычно такие мемуары тщательно рафинируются и причёсываются определёнными органами, а тут очевидно, не решились – всё-таки Ворошилов. Так он хвастался, что на Луганском заводе, будучи молодым парнем, он зарабатывал более 100 рублей в месяц. Хромовые сапоги тогда стоили 5 рублей, а корова стоила, кажется, 20 рублей. Какому же освобождению рабочего класса он посвятил свою жизнь? Освобождению от больших зарплат?

В то время в котельном цеху работали пленные немцы. Один немец, молодой, крупный детина работал в нашей бригаде на дымососах. Работал он удивительно медленно, не торопясь, покуривая во время работы. На перекуры, что часто делала наша бригада, не садился. Когда мы выполняли одну и ту же работу, я ему старался показать, как нужно работать: «Вот, Ганс, ты обточил только одну деталь, а я уже три таких сделал». Ганс только улыбался в ответ, но темпа и размерности не менял.

В цеху работала ещё одна бригада немцев во главе с их старшим. Ремонтировали они вагонетки, на которых вывозят золу из под котлов. Работали они точно так же, как Ганс. Медленно, без перекуров, но ремонтировали очень качественно. Я не думаю, что это было национальной особенностью немцев, просто их отношение к труду воспитывалось в другой системе – капиталистической.

Как я уже писал, было много пожилых рабочих, и они хорошо помнили не только двадцатые годы, когда на профсоюзные собрания, по их рассказам, народ валил валом – верили в начало более счастливой и справедливой жизни, но помнили они ещё и царские времена, когда можно было предъявлять свои требования через забастовки и добиваться результатов. И поэтому, хотя демократия в их сознании уже агонизировала, но по инерции ещё побулькивала. Этого позднее, в 60 и 70-е годы, когда развитой социализм смог воспитать полное равнодушие к выборам и выбираемым и вообще к понятию, что такое выборы, я уже не встречал.

Один мой знакомый, находясь на срочной службе в армии, попытался доказать, что выборы в СССР – не выборы, а фарс, и в знак протеста не пошёл голосовать. Его потаскали по кабинетам, в том числе по медицинским, но оставили служить. А лет через двадцать, когда он приобрёл «Запорожец» и хотел поступить на курсы водителей, ему отказали – в военном билете было записано что у него «вялотекущая шизофрения». Он этого не знал. Книжки любил читать, и даже домашняя библиотека была, а вот свой Военный билет не удосужился прочитать и до 40 лет не знал, что он, оказывается, дурак. Ну не совсем дурак, а полудурок какой-то, вялотекущий. Так посчитали военные врачи, да тут и без врачей понятно – двести с лишним миллионов знают точно, что это выборы, а он утверждает – не выборы. Дурак, конечно! Только ему почему-то об этом не сказали, наверно, чтобы не расстраивать, а потихоньку записали в Военный билет.

Это сообщение отредактировал AlbertN - 12.05.2011 - 20:36

Но я немного отвлёкся. Я просто хотел сказать, что тогда были ещё такие пробулькивания демократии, когда партком и администрация ТЭЦ подобрали на роль председателя завкома нужного человека, но на собрании, не смотря на агитацию и убеждения, переголосования протащить его не смогли. Коллектив был не такой уж большой - около 500 человек. В основном все знали, кто что из себя представляет.

То же самое случилось и с секретарём комсомольской организации (освобождённым). Тоже были убедительные речи, агитация со стороны парткома и переголосование, но на второй срок его не выбрали. Мало того, когда после этого его попытались восстановить на прежнее место работы бригадиром слесарей, бригада дружно проголосовала против этого. И начальство ничего не смогло сделать. Все хорошо помнили, как работал он, будучи бригадиром и как работает новый, самый почти молодой в бригаде 19-летний Костя Стручков. Он был всего на три года старше меня, но был такой, рано созревший что ли – решительный, уверенный, справедливый. Я им восхищался.

В 60-е годы и позднее я таких проявлений демократий уже не встречал. На профсоюзных и комсомольских собраниях, куда уже загоняли принудительно, дружно и единогласно голосовали за всех незнакомых им людей, которых привозил на собрания и выдвигал на эти должности райком партии или комсомола. Так же дружно и единогласно голосовали за депутатов всех рангов.

Это сообщение отредактировал AlbertN - 12.05.2011 - 20:36

В нашей, как я писал, «коридорной кишке» в одной из комнат жила молодая вдова Тоня с сыном. Муж, естественно, погиб на фронте. Вскоре после войны у неё появился сожитель, как сейчас говорят, гражданский муж. Это был деревенский, малограмотный парень, получивший в войну пару звёздочек. В деревне, недалеко от Ярославля у него осталась жена с сыном примерно такого же возраста, как и у нашей вдовы – 11 лет. Брошенная жена, узнав о новой семье мужа, привезла и оставила мальчишку ему. Пацан какое-то время жил у них. Тоня, естественно, эту обузу на свою шею принять не могла. Бить его она не била, но постоянные упрёки и ругань были. В конце концов, она уговорила своего сожителя увезти его обратно в деревню, что тот и сделал. Через какое-то время мать снова привезла и оставила его. Опять попрёки, ругань. Снова через неделю по настоянию Тони отец отвёз его в деревню. Так повторялось раза четыре. Бедный мальчишка, чувствующий, что он никому не нужен, в конце концов, не выдержал этих перебросок и повесился в деревне. Короткая телеграмма «Приезжай, сын повесился» сразу стала известна всему коридору.

Не помню, сколько прошло лет- 10 или 15 лет. Они уже давно не жили в нашей «кишке», я прочитал в газете о кандидате в депутаты районного совета Тоне Уткиной (фамилия и имя изменены), как о человеке очень чутком и отзывчивом.

Я, как честный человек должен был написать куда-то о её «чуткости», но зачем?! Ведь миллионы молча кушали, что им выдавали, а высунься со своей честностью и принципиальностью - могут и «вялотекущую» пришить

И ещё один пример о пробулькивании демократии. В то время, как я уже говорил, котлы топили торфом. Эстакада, по которой завозили торф, и сейчас стоит бездействуя уже десятки лет. В торфе, как известно, содержится абразив. Его раскалённые частицы, пролетая с большой скоростью через дымосос, буквально «съедают» все эти шибера, регулирующие лопатки и сами кожуха дымососов. В каждый ремонт приходится ставить массу заплаток, а в капитальные ремонты менять все внутренние стальные покрытия (бронь).
Всё это связано с электросварочными работами. Слесарь должен какими-то струбцинами, клиньями, распорками подогнать свариваемые поверхности сварщику, а иногда просто придержать руками. На этих операциях слесаря, работающие со сварщиками, часто «хватали зайчиков» - так называли яркий луч электродуговой сварки. В глазах к вечеру и особенно ночью появлялась резкая, колющая боль. Глаза краснели, слезились. Иногда давали больничный. Мне, пацану, было обидно, когда я после такой работы мучился вечерами дома. Сейчас я инвалид II-й группы по зрению, может, тогда и было заложено начало глаукомы. Начальство тогда заставляло всех сварщиков перед тем, как коснуться электродом места сварки, командовать: «закройсь». Внедрялось это с трудом. Иногда просто забывали предупреждать, а были и такие, которых просто не волновали чужие проблемы.

Был такой электросварщик - Махов. Человек в годах. Пятеро детей. Нетерпеливый, скандальный, но он один имел паспорт на сварку высокого давления, и поэтому начальство его ценило и побаивалось. Долго его переламывали, просили, а когда наконец заставили предупреждать, он после команды «закройсь» обязательно зло раздражённо добавлял два широко известных матерных слова. Правда, это было не обидно. Они как бы усиливали эту команду. Вот этот желчный и раздражительный человек на какое-то время и стал нашим лидером. А получилось это так.

Значительную часть нашей зарплаты составляли премиальные за текущие и, особенно, капитальные ремонты котлов (до 80% к окладам). И вот однажды после очередного капитального ремонта, когда запускали котёл, редуктор, вращающий колосниковую решётку, оказался с браком, а редуктор (мощный, в рост человека) был получен с завода изготовителя новый. Нашей вины в том не было, но начальство решило иначе. Все рабочие, участвовавшие в ремонте котла, были лишены премии. Ведь котёл-то не был запущен в срок.

Махов начал борьбу за эту премию и не только за премию, но и за справедливость. Собственно, делать это должен был завком, но они тогда уже были придатком администрации. Надо отдать должное Махову - это ему стоило не только больших трудов, но и нервов. Для того, чтобы подать в суд на администрацию, надо было собрать подписи, а многие боялись подписывать. Да и начальство его уговаривало и угрожало. Но Махов добился справедливого судебного решения и всем выдали премию.

Махов со своей семьёй был из «счастливчиков», то есть жил в красном доме на проспекте и занимал со своей семьёй из 7 человек одну комнату в коридорной системе. Старший сын его работал на ТЭЦ, а остальным он очень хотел дать образование. С двумя из них я через много лет был знаком, с одним даже был в приятельских отношениях. После окончания мединститута один работал хирургом, другой гинекологом.

Позже мы узнали, как этому измотанному заботой и нуждой человеку было трудно самому, и с каким трудом он «тянул» семью. Вся его раздражительность и сварливость показались совершенно оправданными, а народный фольклор, добавляемый им к команде «закройсь»- так ведь без него в нашей жизни, наверное, нельзя было. Даже пленные немцы, когда раскумекали нашу Российскую действительность только им и пользовались. Им, очевидно, было трудно выразить по-немецки своё отношение к тому, что вместо стандартных электродов для сварки им выдавали проволоку, обмазанную жидким стеклом, а стандартные гайки почему-то не навинчивались на стандартные болты. Вот они и выражали это по-русски, по матерному, и всем было всё понятно.

Это сообщение отредактировал AlbertN - 12.05.2011 - 20:37