Восстание / мятеж в Ярославле 1918 года

А Зимний брать поедите?

Поедем поедим!

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ РУКОВОДИТЕЛЯ ТВЕРИЦКОГО УЧАСТКА
ОБОРОНЫ ЯРОСЛАВЛЯ ГЕНЕРАЛА К. ГОППЕРА «ЧЕТЫРЕ КАТАСТРОФЫ»

1920 г.

http://www.dk1868.ru/history/yaroslavl/gopper.htm

В первых числах июля приехал Б.В. Савинков, от которого зависело определить точно день выступления. В эти же дни, поодиночке, прибывали из Москвы и Калуги члены нашей организации, которых ожидалось около 200 человек.

При перечислении наших сил я не упомянул о солидной поддержке, которая нам была обещана и которая, по моему мнению, должна была лечь в основание нашего выступления, а именно поддержка со стороны рабо­чих. Недовольство большевистским режимом среди рабочих в Ярославле было большое. По сообщенным нам данным, рабочие железнодорожных мастерских были поголовно готовы выступить против советов. Почти та­кое же настроение было среди рабочих фабрики Карзинкина. В разговоре с Б.В., который кстати остановился у меня, я пытался выяснить подробнее этот вопрос и настаивать на том, что рабочие в деле выступления должны подать инициативу, а наша организация явиться только поддержкой им и главной боевой силой. Если будет наоборот, то в итоге получится тот же результат, какой был уже в Тамбове и Пензе, то есть избиение офицеров и интеллигенции, оставленных в критическую минуту широкими массами. Б.В. по существу согласился со мной, но указал, что это практически не­выполнимо, т.к. за рабочими слишком сильная слежка со стороны рабочих же большевиков и что организовать их для выступления нет никакой воз­можности. Во время своего пребывания в Ярославле он беспрерывно сове­щался с видными и влиятельными представителями рабочих, которые в конце концов гарантировали, конечно, только — «словом» — свою по­мощь в следующем виде: через полтора часа после нашего выступления присоединятся к нам 150 человек рабочих одной железнодорожной мас­терской, через 4 часа прибудет еще 300 человек, а к вечеру того же дня еще 300 человек железнодорожников. Кроме того, еще надеются, что на следующий день присоединятся и рабочие фабрики Карзинкина, а рабо­чие остальных фабрик, если и не выступят на нашей стороне, то во вся­ком случае останутся нейтральными и ни в коем случае не выступят на стороне красных.

Днем выступления было определено 5-ое июля. Накануне этого дня еще раз собрался наш штаб в номерах, в комнате Перхурова для оконча­тельного принятия плана и выяснения могущих встретиться вопросов и недоразумений. При окончательном подсчете наших сил для начала вы­ступления выяснилось, что имеется всего 300, вместо ожидаемых 400 офи­церов, т.к. не все ожидаемые прибыли. Приехало 30 чел. калужцев, 12 чел. костромичей и только около 50 чел. москвичей. (Моя вторая поездка в Ко­строму выяснила невозможность что-либо предпринять в настоящее вре­мя в Костроме, почему и было решено костромичей привлечь также для Ярославля.) Приходилось удовлетворяться этими 300 чел., которых было решено разбить на 3 отряда. Половина, то есть 150 чел., при двух орудиях должны были разоружить советский полк в кадетском корпусе, 80 человек с броневиками разоружить и арестовать коммунистический отряд и запе­реть его в большом театре. Остальным 70 чел. захватить большевистский штаб в доме губернатора, почту, телеграф, радиостанцию, казначейство и выставить там караулы. После этого два первых отряда должны выделить заставу за город, а в городе штаб приступает к немедленному формирова­нию отрядов. На сборный пункт собраться к первому часу ночи, т.к. по случаю белых ночей в Ярославле в это время почти до 12 часов еще свет­ло. Место сборного пункта — кладбище в одной версте от северо-запад­ной окраины города, поблизости от которого находились склады оружия и патронов, нападением на которые и должно было начаться выступ­ление.

На этом последнем заседании начальник автоотряда поручик С., о кото­ром я выше уже говорил, сообщил нам интересную новость, — что на быв­шем в этот день заседании в совдепе обсуждался вопрос о немедленном аресте нашего штаба, причем было названо пять фамилий: 3 полковников: Перхурова, моя и Масло, подполковника П., и капитана С., но что ему, по­ручику С., удалось уговорить отложить этот арест до более удобного момен­та, когда можно будет захватить весь штаб полностью. Очевидно, им недос­тавало Б.В. Савинкова. Эта новость нас, конечно, поразила. Мы никак не могли ожидать такой осведомленности большевиков. Но с другой стороны, мы также не могли сомневаться в достоверности сообщенного, т.к. С. видел на этом заседании меня и Перхурова в первый раз и, по крайней мере, моя фамилия ему не должна была быть известна. Во всяком случае, это не дол­жно было повлиять на решение о выступлении в завтрашнюю ночь, условлено только было еще перед вечером зайти в столовую общества официантов около 17 часов, но заговорить между собою только в том случае, если у кого-нибудь явится какой-нибудь важный вопрос. В эту столовую на следующий день кроме меня пришли только двое: капитан С., занявший место отказав­шегося от командования полком полковника И., и начальник автоотряда поручик С. Последний, посидев несколько времени за своим столиком, по­дошел ко мне и обратился с вопросом, почему на вчерашнем совещании не было ничего сказано о том, что будет предпринято против эшелона красных, стоявшего в поезде на вокзале. Ни я, ни кто-нибудь другой из членов штаба не имели ни малейших сведений о каком-то эшелоне, поэтому я удивленно спросил, что это за эшелон и почему об этом он не сообщил на вчерашнем заседании. С. ответил, что он был убежден, что про это уже нам известно, т.к. эшелон стоит уже 3-й день и отдано уже распоряжение о приискании для него квартир. На вокзале, собственно, не один, а два эшелона: один из 470 штыков пехоты, а другой в 280 чел. конницы. О цели прибытия этих войск он не знал.

Меня это известие окончательно ошеломило: это была такая сила, с ко­торой мы справиться не могли. Отложить выступление без ведома Перху­рова мы не были вправе, поэтому решили разыскать последнего. В ожида­нии А.П. я сидел на бульваре, и тут произошла еще одна неприятная для меня встреча: за месяц времени я вообще успел присмотреться к Ярослав­ской бульварной публике, но за самые последние дни появились на буль­варах совершенно новые для меня лица, преимущественно молодые люди, элегантно одетые. Я подумал, что это, быть может, члены нашей прибы­вающей организации. На этот раз, когда я сидел сильно взволнованный в ожидании А.П., вдруг подошел ко мне один из таких молодых людей, бе­зукоризненно одетый и заговорил со мной по-латышски, извинившись за беспокойство, он спросил, разве я его не узнаю, так как он служил когда-то писарем в моем штабе на фронте. Далее он высказал удивление по по­воду того, что видит меня в Ярославле, тогда как он читал будто в газетах, что я уехал и поступил на службу к чехам. Я в свою очередь удивился и заметил, что, вероятно, это написано про кого-нибудь другого, так как на­вряд ли газеты могут мной интересоваться. Тогда он вытащил из кармана номер «Советских Известий» и показал мне статью про чехов, где между прочим говорилось, что контрреволюционные офицеры проникают через фронт к чехам, как, например, латышский полковник Г. уехал из Москвы и поступил на чешскую службу. У меня сразу возникло подозрение, что вижу перед собой агента красной контрразведки. В дальнейшем разговоре он, узнав, что я занят формированием в Ярославле дивизии, просил, не могу ли я определить в какую-нибудь должность его брата, бывшего сту­дента Рижского политехникума, который также приехал с ним сюда. Когда я это обещал, он далее спросил, когда может с братом прийти ко мне и, если я позволю, адрес моей квартиры. На вопрос, давно ли он в Ярославле и что делает, он ответил, что приехал только что из Москвы с целью заку­пить кожу — как раз тот самый повод, который выставляли многие наши офицеры как причину приезда в Ярославль. Я не сомневался более, что за каждым моим шагом снова следят, и даже боялся теперь встретиться с Перхуровым, почему ушел с бульвара.

В моих глазах эшелоны на вокзале явились слишком серьезным препят­ствием, чтобы его игнорировать; с другой стороны, я не решался без ведома Перхурова изменить принятые уже решения, а отлагать решение еще далее уже нельзя было, так как не успели бы известить всю организацию о том, что выступление откладывается. Через полчаса офицер, посланный на розы­ски А.П., вернулся ни с чем, так как Перхурова нигде не нашел. Тогда мы решили все-таки немедленно дать приказ, что сегодня выступление не со­стоится. Это было уже около 8 часов вечера и распоряжение отчасти запоз­дало, так как не всех удалось оповестить, и все-таки около 60 человек яви­лись в эту ночь на сборный пункт, прождали там до рассвета, а потом ра­зошлись.

На следующее утро я был вызван в условленное место, где я встретил полковника Бредиса, который сообщил мне следующее: он приехал из Рыбинска ночью и уже виделся с Перхуровым, который вчера не показы­вался нарочно, имея основание предполагать, что будет схвачен. Эшело­ны на вокзале хотя и серьезное препятствие, но уже изменено ничего быть не может. В Рыбинске все готово и ждут только Ярославского сиг­нала.

В следующую ночь начался Ярославский кошмар: беспрерывный бой продолжался шестнадцать суток и днем, и ночью. Большевики, очевидно, что-то узнали и приняли меры предосторожности, так как по всей окра­ине города были расставлены посты и по городу разъезжали конные дозо­ры. Это обстоятельство помешало многим членам организации прийти на сборный пункт. Я направился туда вместе с офицером из Московской ла­тышской группы, поручиком Бирк. Для предосторожности мы отправи­лись окружным путем мимо Земской больницы, но на окраине города за земляным валом мы наткнулись по очереди на три дозора. От первых двух мы отделались большими обходами, но третий, конный, заметив нас, вы­слал в нашу сторону всадника, который двигался на некотором расстоя­нии за нами и таким образом заставил вернуться в город; вступить с ним в объяснение было бесполезно рисковать, а нападение могло испортить все дело. Мы вернулись в город и присоединились к отряду, только когда последний, уже захватив склады оружия, пришел в город, что было около 5 часов утра. Оказалось, что на сборном пункте собралось всего 100 чело­век, которые под командой полковника Перхурова и выступили. Но это число было слишком недостаточно, чтобы справиться со всей задачей, которая требовала внезапности и одновременности. Был полностью разо­ружен и арестован коммунистический отряд, захваченный после корот­кого боя с караулами; заняты все советские штабы; захвачены на кварти­рах некоторые комиссары. В том числе и Нахимсон, которого немедлен­но на улице же прикончили; но не доставало сил для разоружения советского полка. Поэтому Перхуровым было отдано распоряжение всту­пить с ним в переговоры о добровольной сдаче и временно занять оборо­нительное положение против них в сторону реки Которосль, отделяющей пригород, в котором находится кадетский корпус, от города. Переговоры сначала давали было надежду на добровольную сдачу полка, но когда полк. Перхуров потребовал их разоружения, тогда они ответили нежела­нием, пока они не выяснят, станут ли на нашу сторону рабочие. Но не прошло и двух часов, срок слишком недостаточный, чтобы выяснить этот вопрос, как со стороны их были открыты активные действия. С этого мо­мента и начался настоящий бой.

Я постараюсь, по возможности, не касаться внешней стороны этих боев и всех ужасов, творившихся в то время в Ярославле, так как об этом уже много было написано в периодической печати, а попробую только осветить весь ход этого дела с точки зрения наших интересов и целей.

Все наши наличные силы были двинуты маленькими заставами по всем улицам в сторону кладбища и железной дороги, ведущей на железнодорож­ный мост. Не успели заставы дойти до окраины города, как встретились с наступающими красными со стороны железной дороги. Это обозначало, что эшелоны, бывшие на разъезде, при разветвлении железной дороги на Боло­гое и на Вологду, вступили в действие. Во что бы то ни стало надо было выдержать этот напор. Наше положение, хотя в данный момент и критиче­ское, мы все-таки не считали плохим по следующим соображениям: 1) жи­тели ликовали, с самого утра целые толпы осаждали наш штаб с целью запи­саться в организующиеся отряды, и можно было надеяться составить из них довольно солидную силу; 2) в течение дня мы ожидали прибытия 700—800 ра­бочих; 3) можно было рассчитывать на помощь из Рыбинска; 4) большеви­кам неоткуда было ждать скорой помощи, так как дорогу на Петроград за­граждал Рыбинск; дорогу на Москву взялись испортить железнодорожники, взорвав мост в районе Ростова; из Костромы они ничего не могли взять, т.к. могли ожидать восстания и там. Не могли также и предполагать, чтобы они могли что-либо снять с чешского фронта и привезти по Вологодской желез­ной дороге. Поэтому первый, второй и отчасти третий дни восстания были наполнены радостными надеждами. Но уже вечером первого дня нас пос­тигло первое огорчение: рабочие не явились, но надежда на них еще не была потеряна, т.к. мы узнали, что между ними все еще продолжаются совещания и прения, но зато прибыло с утра 80 человек железнодорожников. Прибыв­шие ждали до вечера и, увидя, что товарищи не приходят, стали постепенно исчезать, а вечером ушли все.
Следующий день в этом вопросе не принес ничего нового, определенных сведений мы не имели, но ходили слухи, будто рабочие на митинге вынесли постановление оставаться нейтральными.

К вечеру второго дня пришла делегация от крестьян двух Заволжских волостей просить оружие для принятия участия в перевороте. Эта весть нас сильно обрадовала. Условились, что крестьяне соберутся в селе Яковлевском — в верстах 3—4 за Волгой, а оружие будет привезено для них в Тверицу — Заволжскую часть города. На следующий день в Яковлевское были направлены офицеры-инструктора и нашли там собравшихся кресть­ян около 800 человек. Это комплектование уравновесило бы потерю столь­ких же рабочих, но в моральном отношении не было бы равноценным приобретением, т.к. не произвело бы должного впечатления на красные войска. Но и здесь постигла нас неудача. Крестьяне категорически отказа­лись принять участие в боях в Ярославле, а требовали только оружия, что­бы очистить от большевиков свои деревни. Когда в этом им было отказа­но, то они разошлись, и только человек 60—70 вступило в наши ряды. Мы, впрочем, не потеряли еще надежды составить из крестьян отряд для актив­ных действий, особенно рассчитывали на Толгскую волость, где один энергичный прапорщик из бывших сверхсрочно служащих фельдфебелей по своей инициативе уже сформировал отрядик в 30 человек, по количест­ву найденного им же в деревнях оружия, и оказал нам услугу, помешав красным переправиться через Волгу в районе Толги.. Мы отправили аги­таторов в две ближайшие волости, которые всех навербованных должны были направлять в село Яковлевское, в распоряжение назначенного туда офицера. Эта мера начала приносить уже результаты, т.к. дня через 2—3 снова в Яковлевском собралось человек 200—300 крестьян, для которых уже начали отправлять туда оружие. Но тут случился совершенно неожидан­ный налет красных со стороны Вологды, о котором скажу ниже. Чтобы не возвращаться больше к вопросу о попытках организовать крестьян, отмечу только, что все попытки в этом отношении не увенчались успехом, несмо­тря на настроение крестьян, бывшее в нашу пользу. Для этого необходимо было более продолжительное время и спокойствие. Сделать же это почти под выстрелами и наспех — дело невозможное.

Я упомянул, что уже с самого утра первого дня восстания наш штаб осаждала толпа желающих записаться в наши ряды. Выпущенные в пер­вый же день воззвание и приказ о призыве всех офицеров оказали свое действие, и запись шла весьма успешно. Я упомянул также, что спешно сформированные маленькие отряды отправлялись немедленно, чтобы за­нять заставами все улицы на окраинах города. Для этого требовалось не­мало сил, но этим нельзя было ни на шаг продвинуть вперед наше дело. Обстановка требовала разбить бывшие налицо большевистские войска, пока их немного, а для этого нужно было иметь хотя бы небольшой отряд для активного действия. Красные, окружавшие нас тонкой линией, не бы­ли сильны и безусловно не имели никаких резервов. Отряд в 200—300 чело­век, напав на какой-либо из их флангов и окружив его, мог легко повер­нуть все дело в нашу пользу. Ввиду этого все усилия штаба были направ­лены к созданию такого отряда, но увы — оказались тщетными. Первые дни я лично был занят этим формированием, но ни разу не удалось сфор­мировать более 50 человек, как поступали с фронта такие категорические требования о присылке поддержки, что нельзя было отказать. Это объяс­нялось двойного рода причинами: среди добровольцев было много эле­ментов, ни разу не нюхавших пороху, которые уже простой артиллерий­ский обстрел принимали за наступление и поэтому страшно грешили в своих донесениях. Главная причина состояла в том, что большинство явившихся на регистрацию, очевидно, полагали, что переворот уже кон­чен, но, когда увидели, что приходится еще драться, постепенно исчезали по своим домам, вместе с оружием, и уследить за ними в уличных боях не было ни малейшей возможности. Вместе с подчиненными исчезали иног­да и начальники застав и десятков, обнажая таким образом целые улицы и кварталы. Вот на затычку таких дырок и уходили положительно все си­лы, какие только удалось сформировать. Надо отдать справедливость крас­ным командирам, что они своими непрекращающимися ни днем, ни ночью яростными нападениями обеспечили себя от возможности с нашей сторо­ны атаковать их. Раз не удавалось сформировать отряда для активных действий из добровольцев в городе -- мы возлагали надежды, что это удастся сделать из крестьян либо рабочих, если они изменят свою такти­ку, но, как выше уже было сказано, усилия в этом направлении не приве­ли ни к чему. Такое — уже почти безнадежное положение и выяснилось на 4-й либо 5-й день восстания. Верные принятому на себя долгу офице­ры и добровольцы оставались на позициях и оказывали очень часто ге­ройскую стойкость и выдержку, но не могло же это положение длиться без конца, так как усталость от страшного напряжения давала себя чувст­вовать. Тогда было созвано совещание для обсуждения вопроса, что пред­принять нам дальше. На совещании с достаточной ясностью обрисовыва­лась необходимость эвакуироваться из города, пока не поздно, хотя были и голоса против. Эти последние все еще возлагали надежду на Рыбинск и на обещанную помощь десанта союзников из Архангельска. На десант лично я никаких надежд не возлагал, так как помощь эта фактически не выполнима вследствие громадной отдаленности. Я в то время еще не те­рял надежды на возможность организовать крестьянские отряды в Толгской волости, которые, переправившись через Волгу в районе старого ла­геря, могли бы напасть на красных с тыла. Решение было принято не окончательное. С одной стороны, решено было сделать все подготови­тельные распоряжения для эвакуации, а с другой, усилить деятельность по созданию крестьянских отрядов.

Мне памятно из этого заседания еще одно обстоятельство. Как меру про­тив постоянной «утечки» нашего фронта, благодаря чему таяли все наши с большим трудом образованные резервы, я предложил немедленное проведе­ние на фронте же строгой военной организации, без которой вообще не­мыслимо управлять участками. Уже в это время было пять участков с их на­чальниками, но сражающиеся на этих участках офицеры и добровольцы не были разделены на отделения, взводы, роты и т.д. Не было установлено ни­каких наружных знаков принадлежности к данному участку, люди между со­бой друг друга, конечно, мало знали, вследствие всего этого практиковались самовольные переходы с участка на участок, часто самовольные уходы, на­чальники участков не могли организовать отдыха, путем образования резер­вов и производства поочередных смен отделений на более трудных местах. Штаб также не имел возможности регулировать силы, занимающие участки, по степени их важности. Эта элементарная мера диктовалась крайней необ­ходимостью, между тем, предложение ее встретило довольно упорные возра­жения со стороны двух присутствующих на заседании офицеров генерально­го штаба — уже не в молодых чинах. Эти офицеры генерального штаба по­явились у нас не добровольцами, а вследствие приказа о призыве на службу всех офицеров, а до этого времени состояли на службе в красном штабе. В то время я не обратил почти никакого внимания на этот мелкий случай, но теперь, когда в течение двух лет у меня подобных фактов накопилось до­вольно много, у меня сложилось убеждение, что это была не случайность, а то, что эти офицеры работали не в нашу пользу, — почему я и упоминаю здесь об этой подробности.

Упомянутую меру мне все-таки удалось провести в жизнь. На участках были составлены списки, сделаны соответствующие подразделения, орга­низованы смены, начальники участков наделены правами командиров полков — все это сразу придало стойкость нашему фронту, и штаб только с этого времени начал иметь возможность сколько-нибудь учитывать наши собственные силы. На 6 или 7 день восстания у нас на всем фронте под ружьем было около 700 штыков, что сравнительно с числом выданного оружия было очень немного, так как зарегистрировано и отправлено на фронт было более 2000 человек. Приблизительно в это время случился тре­тий, уже более серьезный налет красных на Тверицу со стороны Вологды. По нашим сведениям это была пулеметная команда 1-го Латышского Стрелкового полка, поддерживаемая отрядом коммунистов города Дани­лова. Свой первый налет они сделали тремя днями раньше. Приехали они поездом, в составе которого были две бронированные платформы с двумя орудиями и несколькими пулеметами. В первый раз они ограничились за­хватом Филино и ограблением деревни Яковлевской, где разогнали со­бравшихся крестьян, а затем уехали обратно. До этого времени у них на восточной стороне Волги были только заставы у деревни Савино, у стан­ции Филино, ст. Урочь и у железнодорожного моста. После этого мы уси­лили наши силы у ст. Филино, образовав целый новый участок фронта. Немного спустя красные повторили свой набег, во время которого постра­дала одна наша застава, составленная из группы латышских офицеров. На этот раз удалось прогнать красных благодаря движению начальником уча­стка небольшого резерва в тыл красных, через лес южнее Филино. В этот же день красным удалось овладеть западным концом железнодорожного мос­та, где они установили пулеметы и угрожали нашему сообщению через Волгу. Переезжая в этот день через Волгу вместе с полковником Масло и капитаном Скраббе, мы подверглись обстрелу пулеметом с конца моста, причем смертельно был ранен капитан Скраббе — один из самых деятель­ных участников Ярославского восстания.

Свой третий налет на Тверицу красные произвели, как видно, уже с большими силами; они вытеснили наших из ст. Филино и заняли также од­но время ст. Урочь почти у самого берега Волги. Это было уже слишком опасное положение, так как Тверица была единственным путем нашего от­хода из Ярославля и с занятием красными Тверицы у нас уже обрывалась всякая связь с внешним миром и прерывалась вся работа по организации крестьян, на которых мы возлагали свои последние надежды. В то время, как было получено это сообщение в нашем штабе, меня не было там. Я как раз объезжал весь наш фронт, с целью выяснить более пассивные участки, с которых можно было снять часть сил, для начала эвакуации. Когда я уже вернулся вечером в штаб, то застал там всех в полном переполохе. Полков­ник Перхуров поставил под ружье почти весь штаб до писарей включитель­но, а равно и телефонистов, присоединив к ним все сформированные в по­следние дни резервы, в общем собралось около 150 человек. Эту роту он по­ручил генералу Л. с приказом двигаться в Тверицу и восстановить прежнее положение. Но генерал Л. отказывался, ссылаясь на то, что он как артилле­рист недостаточно опытен, чтобы справиться с этой тяжелой задачей. Тогда Перхуров поручил это дело полковнику А. — пехотинцу, но и этот отказал­ся. После этого Перхуров поручил это дело мне. Я не возражал и отправил­ся, конечно, не ручаясь за полный успех.

Переправившись тогда через Волгу, мне уже не пришлось вернуться ни разу в Ярославль. Последние 5 дней, которые длился бой в Тверице, я мало знал положение, которое было в городе после моего отъезда. Прежде чем рассказывать дальнейшие события в Тверице, я вкратце упомяну о том, в каком положении я оставил город.

Наш фронт в городе тянулся от устья реки Которосль по берегу этой реки. На высоте Сенной площади он поворачивал к этой площади, пере­секал ее и выходил к земляному валу западнее губернской земской боль­ницы. Земская больница, как находившаяся за городской чертой, находи­лась между фронтами. Оттуда наша линия раньше тянулась к железнодо­рожной линии и мосту через Волгу, но в последние дни фланг был откинут назад и находился на высоте сожженного здания городского во­допровода. Кварталы к западу от Сенной площади были по большей части сожжены, т.к. красные по ночам подползали и, обливая керосином дома, поджигали их, чтобы заставлять нас этим путем осаживать. Кварталы по­близости водопровода были сплошь сожжены артиллерийским огнем. Все лучшие дома в городе начиная с Демидовского лицея и фабричные дома были также разрушены либо сожжены артиллерией красных. Несмотря на сильное разрушение кругом, защитники города чувствовали себя доволь­но бодро и уверенно. Когда до них дошли сведения о предполагаемой эва­куации города, то большинство заявило, что они ни за что не оставят го­рода, т.к. не могут бросить здесь свои семьи и родных. Более пассивный фронт со стороны реки Которосль можно было значительно ослабить, усилив соответственно район Сенной площади и район городского водо­провода, где красные производили беспрерывные атаки. На каждом из наших четырех боевых участков было в среднем около 6 пулеметов. В вин­товках недостатка не было, но начинал ощущаться недостаток в патронах, поэтому предполагалось перевооружать участки по очереди японскими винтовками, которых в складе было достаточно, с достаточным количест­вом патронов, оставшиеся же к этому времени ружейные патроны остав­лялись исключительно для пулеметов. Общим резервом для всех участков служил единственный броневой автомобиль (было в начале два, но один испортился), который всегда появлялся там, где положение стало крити­ческим и, надо отдать справедливость, своими действиями всегда восста­навливал положение. В этом положении остался город, когда я отправил­ся в Тверицу.

Не знаю, вследствие ли переправы нашего отрядика через Волгу либо по какой-нибудь другой причине, но красные опять оставили занятые ими места в Тверице и уехали на своем поезде в сторону Данилова. Мы воспользо­вались этим, чтобы восстановить здесь наше положение. Но сил было слиш­ком мало, чтобы весь большой фронт от железнодорожного моста на Филино и далее к деревне Савино занять сколько-нибудь устойчиво, — из всего бывшего тут отряда около 180 человек мне удалось набрать всего лишь чело­век 40, к которым я прибавил прибывших со мной 150. Поэтому я иначе распределил расстановку наблюдения, ставя заставы в наиболее опасных на­правлениях, в верстах 2—3 впереди станции Филино велел разобрать рельсы, на расстоянии хорошего обстрела от разобранного места укрыл в двух на­правлениях, в замаскированных окопах по одному отделению с пулемета­ми, которые воспрепятствовали бы исправлению пути. Оставшуюся роту, силою около 80 человек, держал в кулаке, для активных действий, пользу­ясь местными укрытиями, которых тут было в изобилии. При себе на стан­ции Урочь оставил в виде общего резерва остаток Калужан — около 20 че­ловек, нуждавшихся в передышке после упорных боев. Такая готовность гораздо более соответствовала обстановке и такую на самом деле приняли на следующий день. Однако к вечеру генерал Л., который по своему жела­нию был оставлен командиром этой роты у станции Филино, без моего ведома, распорядился иначе, даже не донося мне об этом. Он снял две за­ставы, наблюдавшие разрушенный путь, присоединил их к себе и растянул всю роту по широкому фронту в лесу впереди станции Филино. Утром ра­но он за это был наказан, т.к. красные нагрянули сосредоточенным кула­ком и наша редкая цепь, хотя и встретила их огнем, не могла выдержать их напора и отступила. Насилу, при помощи моего резервика, удалось оста­новить отступающих уже на самой окраине Тверицы, и тут начался снова бой, продолжавшийся еще 4 суток.

Уже с самого начала этого периода боя я видел бесполезность такой обороны, если не будут приняты другие меры. Сносясь по телефону с полковником Перхуровым, я настаивал, чтобы весь отряд был переброшен в Тверицу, и, освободив путь на Данилов, отходил в этом направлении, с целью соединиться с французским десантом, двигающимся из Архангель­ска, но в штабе этого не пожелали, ссылаясь все на новые надежды на по­мощь рабочих двух небольших заводиков в городе, с которыми будто идут успешные переговоры. Мой отряд таял прямо-таки по часам, много выбы­вало ранеными; многие оставляли свои места самовольно, видя безнадеж­ность положения и чувствуя страшную усталость. В конце второго дня у меня осталось не более 80 человек бойцов. Тогда Перхуров обещал мне по­мочь «с другой стороны» своими силами, как он выразился по телефону. Из туманных пояснений я понял, что он намерен выехать ночью на паро­ходе с отрядом вверх по Волге и, пополнив свои ряды крестьянами, на­пасть на тыл красных в Тверице. Благодаря белой ночи, мы сами убеди­лись, что, действительно, пароход отчалил и благополучно проехал под мост, а затем скрылся в потемках. Всю ночь и весь следующий день, отча­янно борясь со слишком превосходным противником, мы поджидали обе­щанной помощи «с другой стороны», но напрасно. В конце следующего дня генерал Карпов, вступивший после выезда Перхурова в командование Ярославским отрядом, на мое донесение о безвыходности положения убе­дил меня продержаться еще сутки, т.к. Перхурова могло, может быть, за­держать какое-либо неожиданное обстоятельство, а в случае, если до ве­чера следующего дня ничего не последует, остаткам моего отряда переправиться обратно в город. На мое заявление о бессмысленности такого обратного переезда он напомнил нашу прежнюю совместную службу, где он был моим начальником на западном фронте, и я повиновался. Еще он пояснил, что он переходит на инженерную оборону.

Прождавши опять напрасно весь день, мы вечером стали уже дожидаться прибытия за нами парохода — перевоза. В час ночи отчалил пароход с того берега, и, когда он стал приближаться к нашему берегу, я со своим адъютан­том побежали, чтобы снять посты. Когда я вернулся с последними бойцами с постов и приближался к берегу, пароход отчалил, несмотря на наши крики подождать нас. Пароход находился под пулеметным огнем со стороны ст. Урочь и, очевидно, не мог больше ждать. Мы остались 16 человек в беспо­мощном положении на берегу, остальные, с постов, более близких к берегу, успели сесть на пароход. В последний день у нас осталось бойцов человек 35—40 и кроме того — человек 10 — заботившихся по хозяйству и разносив­ших патроны. Каждую минуту красные, заметивши наш отход, могли подой­ти к берегу и нас захватить. Мы стояли на месте, не зная, что предпринять. Более спокойная часть нашего участка была к югу, со стороны деревни Савино, откуда сегодня, почти весь день, не было стрельбы. Мы направились берегом в ту сторону. Но не отошли мы еще 300 шагов, как заметили, что с того берега снова отчаливает пароход, на этот раз другой, поменьше. Мы по­бежали навстречу. Осталось между нами уже не более 30 саженей, как по пароходу красные снова открыли сильный пулеметный огонь, почему паро­ход повернул обратно, и мы очутились в еще более худшем положении, т.к. красные, заметив нас, направили свой огонь вдоль берега. Тут уже приходи­лось бежать под свистом пуль, беспрестанно запутываясь в телефонную про­волоку, сброшенную разрывами снарядов со столбов. Скоро, однако, склад­ки берега нас прикрыли от пулеметного огня, и мы могли более спокойно продолжать свой путь, и так дошли берегом, а иногда и развалинами домов до деревни Савино, где, прикрывшись в маленьком овраге, произвели раз­ведку, как незамеченными пройти от берега в лес. Застава красных, бывшая в Савино, либо спала, либо была снята, так что нам удалось благополучно достичь громадного леса — болота, тянувшегося на несколько верст вдоль и от берега Волги. Тут мы почувствовали себя временно спасенными и зада­вались уже целью приискать сухое место для отдыха — ночлега. Еще в тече­ние 2-х дней после этого мы старались установить связь с Перхуровым, но когда и это не удалось, то пришли к необходимому выводу — распрощаться с Ярославлем.

***

Вспоминая теперь Ярославские события, мне приходят на память много подробностей, интересных встреч и разговоров, вспоминается много ста­рых боевых товарищей, впоследствии павших жертвой большевистской расправы в городе, и теперь снова ощущаю жуткость многих минут, но все это уже не имеет отношения к целям моих воспоминаний.
http://www.dk1868.ru/history/yaroslavl/gopper.htm

https://regnum.ru/news/2399613.html

какая толстая
надо будет взять

А уже в продаже?

http://gtk.tv/news/81508.ns

Beirut

сколько денег стоит?

где продается?

Полиграфия нормальная, или опять из жопной бумаги?

PDF-ная версия будет?

"Расстрелянный Ярославль", новая книга. Помню годах в шестидесятых в "Северном рабочем" была огромадная статья, как злобные белогвардейцы рушили Ярославль, как добрых большевиков посадили на "баржу смерти" и пуляли по ним из пулемётов. Даже были воспоминания выживших героев с этой баржи.
Сейчас (как следует из анонса), злобные большевики рушили Ярославль из прочих там орудий, как измывались и расстреливали добрых белогвардейцев.
Что называется-ПРИЕХАЛИ.

yuratimofeev

кто добрый а кто злой не знаю но вот то что город разрушен красными - факт

" вот то что город разрушен красными - факт " мамой клянусь, сам видел.

В общем, кто мимо книжных ходит, зайдите )
и если будет, сообщите, пож-та