БOG, толерантным не читать, одно расстройство

"И создал Боg человека, по образу и подобию своему…"

- Я прошу тебя: только не пей. Только не сеgодня, пожалуйста. Пожалуйста, только не пей! – просила еgо жена. Просила днём – а сейчас уже накатывал волнами томный gородской вечер припозднившеgося бабьеgо лета. Причитания жены в вопросительно-просительных интонациях, хотя и смахивали здорово на стервозное бабье пиление, были вполне обоснованы, и он снес их безропотно. Слишком часто бывало, что он возвращался домой… нет, не в слюни по стеночке, но… но плотно окутанный gустыми хмельными волнами и с покрасневшими блаgодушно белками – ни дать ни взять, пивоваренный цех Очаковскоgо завода. Это был gеморрой, уже переросший в вялотекущую семейную катастрофу – он редко, не чаще одноgо-двух раз в gод напивался так, что язык заплетался вместе с ноgами, а gлаза, как испорченные барометры, упорно не сходились в показаниях, показывая разное – один «сушь», друgой «дождь». Так вот, такоgо с ним почти не бывало, (к тому же, и банку он держал блестяще, леgко моg принять бутылку белой – и ни в одном gлазу.) а, даже коgда и случалось, удовольствия не приносило – он не любил потерю контроля над телом и действительностью. Не любил, коgда язык вдруg начинал выдавать не те слова, которые полаgаются, а мозg забывать полаgающиеся. В общем, опьянение как таковое ему не нравилось – тем gорше была необходимость в ежевечерних двух-трех (можно и четырех) бутылках пива. (Последний gод – крепкоgо) Это была конкретная физическая потребность – к своему четвертаку он по жизненному опыту, по количеству прожитоgо, равнялся двум-трем средним пятидесятилетним обывателям; в прожитом им были и наркотики – килоgраммами, кинематоgрафичными белыми gорами. Дважды он вылезал из мощной ежедневной «системы» - один раз gероиновой, второй раз, понятно, кокосовой. Выдюжил, вытерпел, и забыл. И забил. Но вот эти ежедневные (точнее, ежевечерние) две-три бутылки пива оказывались посильней любоgо gероина. И они были сильнее неgо. Выпивать не хотелось ни утром, ни днем, ни ранним вечером; выпивать вообще не хотелось: он был нормальным молчелом, падонком в отставке (потому что семейным) – он ходил на не самую скучную работу, gде терпели еgо опоздания и бритье раз в месяц, он gулял с собакой дважды в день и делал шоппинg по выходным, он любил жену. Он нормально функционировал - до тех пор, пока не наступал вечер. Поздний вечер, время отхода ко сну. Тоgда в нем просыпалось желание. В начале не сильное, не жажда, а просто желание, просто мысль, всеgо лишь мысль о gлоточке, о всеgо лишь gлоточке пивасика. За тридцать-сорок минут мысль превращалась в иссушающую жажду, в дракона, оgненным дыханием выжиgающеgо нутро. Он знал по опыту, что в следующие полчаса жажда, если её не удовлетворить, превращалась в шизофреническую навязку – она вытесняла мысли, чувства, совесть, не оставляя внутри ничеgо. НИ-ЧЕ-GО кроме страсти по двум-трем (можно и четырем) бутылочкам пивасика. Опыт также gоворил, что лучше не доводить дракона до крайности. Потому что, как это не унизительно, но занять денеg у соседей или выклянчить у жены всё же лучше, чем украсть у неё же из кошелька. А такое уже было – один раз он даже взял последний полтинник, оставив на следующий день жену дома: ей не на что было доехать до работы.

Так что солнечным сентябрьским днем он вышел из дома в леgком раздражении, даже в озлоблении. Он был зол на жену, зол за то, что она вытребовала у неgо это вонючее обещание не пить. Еще, не будучи всёж законченным деgенератом, он злился на себя за эту злость. Днем ему пить и не хотелось, обещать было леgко – но её молящий тон и бесконечное повторение вызвали в нем все эти мысли, пробили всё то, что он, не будучи дураком, и так понимал о себе. Но в природе человека заложена такая защитка: подверgать забвению неприятные, царапающие болезненно мысли. Забываются, чтобы не происходило саморазрушение личности - у учёных, у психолоgов это называется «вытеснение». Он учился в своё время на психиатра и знал, почему о дерьме, о собственном дерьме, так леgко не думать. Также знал, что вытеснение не значит, что неприятности не существует. Тем не менее, «Всему свое время» - злился он… – «На фиgа раскапывать вечернее дерьмо почти утром?!!!! Весь день заgажен!» - …на жену, и от тоgо, что заgажен день был еgо собственным gуано, а не чьим-то друgим, было ни фиgа не леgче. Настроение и, вообще, день (имеющий все предпосылки тоgо, чтобы быть/остаться прекрасным выходным днём) был изрядно подпорчен всеми этими уничижениями.

К тому же сеgодня был дерби-день, к тому же, дерби совпало с днюхой еgо ближайшеgо друgа, верноgо комрада, с которым не мало было пройдено. Комрад (звать Шаgал) был родственной душой, в том числе и по части проблем-зависимостей. Так, сеgодняшний день обещал множество самых разнообразных эмоций и радостей, и невозможность смазать их пивом (перемежаемым с добрыми стопарями водочки за здоровье именинника) раздражало и заставляло gрустить. И злиться. Сбивало с понта.
Не такой он был личностью-сверхчеловеком, чтобы ревностно исполнять обещанное. То есть, он старался, в принципе, не клясться без нужды и держать данное слово. Но только не в отношении бухла. Обещание «не буду милая, не буду пить!» - давно уже выскакивало у неgо автоматически, не затраgивая ни ума, ни сердца, он моg купить первый боттл едва выйдя из дома, то есть сразу после тоgо, как это произносил. Но сеgодня был особенный день. Сеgодня в натуре было нельзя.
Правильней сказать, что особенный день наступал следом за сеgодняшним, завтра. Но это завтра было столь значимо, что распространило своё влияние и на сеgодня. (Да и на вчера тоже.) С утра они с женой (ей ужасно шел русский платочек, добавляя к её красоте еще и миловидность), чинно взявшись под ручку, ходили в церковь, отстояли утреннюю службу, затем он, делая усилие и потея, исповедался, впервые за два gода. Прихреневший от перечисления набравшихся за 730 дней косяков батюшка в причастии ему отказал. Он, впрочем, не обиделся, даже не расстроился – скорее, после ТАКИХ признаний странным выgлядело бы приgлашение к причастию. Ответственный подход священника, наоборот, поддержал в нём общий настрой на серьезность предстоящеgо завтра. А дело было такое: несколько недель назад жена родила ему волшебноgо сына, и завтра они собирались крестить еgо. Духовная чистота родителей перед этим мероприятием была, по еgо пониманию, залоgом правдивости происходящеgо, и если с женой в этом отношении всё было в поряде, то сам он… В общем, как раз сеgодня бухать было ну никак нельзя.

И он держался – только приходилось стискивать зубы.
Приехал к кафе, gде, изображая стопроцентных анgличан, собирались хулиgаны еgо фирмы и параллельных банд. Сейчас, по трезваку, ему стала заметна натянутая надуманность ежедневноgо тусования в не самом дешевом кафе в Центре – ведь большинству это было откровенно не по карману. И уж точно 100% парней получили бы (и получали) не меньше удовольствия, если бы собирались «на пиво» gде-нибудь на лавочках или у коgо-то из них дома. Незаконные хулиgанские делишки там можно было обсуждать с не меньшим успехом. Однако пипл собирался только в кафе, называя еgо «Наш Бар» или «Наш Паб» - типа, лондонские кешлз такие. «Бля, ну что за понты дешевые!» - неожиданно для себя разозлился. Возможно, еgо внезапное раздражение было вызвано (во всяком случае, сейчас он объяснил он еgо себе так) тем, что случалось/приходилось ему медленно-медленно растяgивать одну маленькую кружку пива на несколько часов, думая при этом, что в маgазине на эти деньgи можно купить вожделенные три-четыре бутылки, а случалось и оставлять зарплату целиком – таким образом, место вызывало неприятные ассоциации. Он имел такую привычку, это было в натуре – копаться в себе, отмечая и объясняя эмоции и мысли – однако сейчас истинное и очевидное объяснение раздражения ему в gолову не пришло. А дело было банально в том, что все ПИЛИ ПИВО, а он – нет. И сеgодня ему это не светило.

Всё еще во власти психопатической волны, он, едва поздоровавшись со всеми in-and-out, остался торчать на улице. Жажда сеgодня накатила раньше положенноgо, и он пытался унять её кока-колой, мрачно усмехаясь над тщетностью стараний.
Парни, собиравшиеся внутри и вокруg кафе-талисмана, вели себя прилично и аккуратно, как и полаgается хулиgанам, находящимся в СВОЁМ месте. К СВОЕМУ месту не стоит привлекать внимания – ничьеgо и никаким образом. И эта подчеркнутая тихость и интеллиgентность была частью хулиgанскоgо понта, крутизной для понимающих и для самих себя. Раздавалось лишь неgромкое gудение gолосов, перемежаемое звяками чокающихся кружек. Gудение постепенно нарастало, по мере роста количества щщей, и, одновременно, росло неявное, но ощутимое кожей напряжение. Нерв коллективноgо сознания вибрировал, рецепторы требовали адреналина.
Из gлубины кафе раздался замысловатый звучок мобилы, почти мgновенно прервавшийся возбужденным «Алло?!» - владелец трубки очень ждал этоgо звонка. Он еще не успел попрощаться с собеседником, а gолоса уже заgустели, стали сразу слышимо напряженными. Парням, большинство которых знали друg друgа не первый gод, и знали друg о друgе всю подноgотную, как моgут знать только люди, перенесшие вместе серьезные опасности и дравшиеся плечом к плечу… сеgодня этим парням не требовалось дополнительной вербальной информации, они уже поняли, кто это звонил и что, вообще, к чему. Один из их разведчиков выпалил вражеский моб.
Парни повалили на выход, давая выход возбуждению лишь в gромких возgласах, и gротескно аgрессивных проgнозах на предстоящий махач. Враgи собирали свой общак относительно недалеко, и решено было пройти до места верхом, не спускаясь в метро и не рассеиваясь в наземном транспорте. По дороgе из рук в руки раздали подробности – общак немаленький, рулят им, видимо, «Псы», находящиеся на месте в полном составе. «Псы» были их давними соперниками, сломавшими не один нос и не одну пару ребер в еgо фирме, так что общий настрой являл собой крутой замес из злобной жажды мести и адреналиновой эйфории оттоgо, что просто так победа не дастся – предстоит серьезная махаловка. Такая, которой можно будет gордиться.
До враgов оставалась пара улиц, коgда разgоворы и gоgот смолкли разом – впереди, вырулив из какоgо-то переулка, появился беgущий им навстречу чел. Их разведчик. По лицу еgо, и по тому отчаянию, с которым он печатал асфальт дороgими кроссовками, всё стало ясно без слов: скаута спалили, и сейчас за ним мчатся враgи, спешащие отобрать у неgо, не дать распространить, имеющуюся информацию. Сейчас, в ближайшие миgи, карательная экспедиция враgов наткнется на их моб. Драка случится раньше, чем они рассчитывали, их план начал трещать по швам. Нет, конечно, никто из них не сдристнул, не отступил - не те это были ребята. Да и что за gлупости - с чеgо им было отступать, бежать от тех, к кому они шчли сами? Обидно только, что они шли растянутой колонной, и, кажется, не успевали перестроиться в боевой порядок, определить фёст-лайн и резерв. Он, шедший во второй, дальней половине колонны, встретился gлазами с боевым лидером. Тот обернулся и спешно прыgал взgлядом по своим бойцам. Мысли, скакавшие в gолове лидера, были для неgо очевидно понятны, и он даже испытал некое сочувствие к нему – ну, на то и вожак, чтобы брать ответственность за решения в условиях цейтнота. Сейчас лидер прикидывал, gруппировать ли моб в боевой квадрат, или отправить несколько самых шустрыхбыстрых навстречу аванgарду противника, чтобы завалить их, не позволив вернуться к своим или сделать предупреждающий отзвон. Проблема выбора была в том, что самые быстрые не были самыми сильными, а точное количество преследователей скаута было пока неизвестно, они еще не показались на gлаза.

Всё разрешилось само собой и решение это было крутым: раздался вой в сто gлоток и из-за уgла вывернули враgи. Не пять и не десять, не аванgард и не развед-gруппа: полный состав, общак, бежал следом за скаутом. Впереди мчались «Псы», естественным образом оказавшись там, gде им полаgается быть в драке «состав на состав», то есть на первой «лидерской» линии. Державшиеся на фланgах, впрочем, выgлядели ничуть не менее острыми мальчиками – лидер «Псов» умел орgанизовывать людей, и сеgодня он превзошел себя, собрав всю элиту своеgо Движа.
Он почуял, что сейчас подумали все парни еgо моба, и сам подумал то же самое. Сложно было подумать что-либо еще, кроме: «Ну, пиздец! Ох, сейчас заварушка будет!» Ну, пиздец! Некоторые произнесли это вслух, и сразу после всплеска мятюgов, от предвкушения драки парни дружно взвыли, и их вой смешался с налетающим на них воем враgов. Вожак, лишь раз оgлянувшись через плечо, пока оставался стоять лицом к своим и спиной к налетающей половецкой орде. Наш gерой машинально отметил: «Я бы так не смоg!» - для столь демонстративноgо иgнора инстинкта самосохранения требовалось врожденное мужество. До первых, прилетающих из ниоткуда, из воздуха, ударов оставалось несколько секунд, от силы десять, и вожак старался использовать их на дело победы.
- Собрались, парни! Собрались! – орал он, вздувая вены на шее и делая приgлашающие жесты руками.
- Кучнее, блядь! Да быстрейёп! – есть маза, он надеялся перенести вперед заднюю часть растянувшеgося по улице моба силою своеgо крика. В сейчашней диспозиции «Псам» ничеgо не стоило растоптать соперника: их плотной gруппе под сотню щщей фактически пришлось бы по очереди, одну за друgой, валить небольшие, в 5-10 рыл, кучки оппонентов.
- Плотнее, парни! Кучнейплотней, ёп! – продолжал надрывать gорло вожак, впрочем, уже без надобности: вслед за ним, а большинство и одновременно, еgо бойцы просчитали расклад. Передние ряды пятились, задние бежали вперед, моб расползался вширь, преgраждая улицу. Вожак наконец обернулся и в одиночку бросился вперед, целясь в центральноgо «Пса». Еще мgновение – и они схлестнулись, потом, сцепившись, покатились по асфальту. Но и «борьба в партере» продолжалась считанные секунды: вожак ухитрился выщемить своеgо противника и успел вскочить, избежав gрада пинков и участи быть затоптанным «Псами». Еgо поединок едва замедлил беg вражескоgо моба, но как раз этоgо миgа хватило парням, чтобы сgруппироваться и, что важнее, собраться с духом. Их вой сменил тональность, превратившись в уверенный рёв, и плотной массой они ломанули вперед, перенимая у лидера победу. В завязавшемся плотном махаче всех и каждоgо охватила небесная эйфория.

Он попытался понять, что с ним происходит. Чертовски неудачное время для психоанализа, но что поделаешь, такова натура. Всё пошло неправильно с самоgо начала, всё еgо поведение: взять хотя бы еgо движение в середине моба, в мнимой безопасности (ему ли было не знать, что если «Псы» валят, то валят всех). Пока только еще шли к драке, он думал про себя, что может себе позволить не бежать вперед, как gлупый молодой пёс, рвущий поводок – все и так знали, что он не трус. Ветеран, он доказал это в first-line’e множества предыдущих баталий. Но потом, коgда враg показался впереди… он сам не хотел верить в это, не хотел верить в своё тело… Однако еgо ноgи, вопреки мыслям хозяина, ничуть не изменили темп, не бросили тело вперед. Да и мыслей никаких не было. Нет, он не остановился и, уж конечно, не развернулся – он просто продолжал идти как шёл. Только попал под серию толчков, наступлений на ноgи и скользящих ударов по лодыжкам – все еgо комрады дружно бросились вперед, и он, со своим пассивным импотентским шаgом, стал препятствием для них. Он не избеgал драки, он не струсил… Он просто её не хотел. The point was, что ему не хотелось вообще ничеgо. Ничеgо, кроме двух-трёх (можно четырех) бутылочек пива.
…Получив несколько ощутимых тычков, толчков он пропустил вперед себя всех своих – и старых камрадов, некоторым из которых приключалось прикрывать еgо задницу в самых неожиданныхзамысловатыхтяжелых ситуациях, и йанgстеров, смотрящих на неgо как на Боgа. (И бросившихся сейчас в драку именно в подражание Боgу). Так он оказался на gалерке этоgо театра, впервые за мноgо лет наблюдая махаловку со стороны. Как и ожидалась, сеча шла лютая: примерно равный состав и стопроцентный fair-play только добавлял драйва и жесткости. Дрались не хуйкины, и ни одноgо из них нельзя было положить в два прыжка. Вой перешёл в тяжелое сопение, с рявкающими выдохами при атаке и тявкающими – коgда кто-то не выдерживал gрада кулаков.

Зрелище было завораживающим, он пожалел, что у неgо (и ни у коgо) нет видеокамеры. И опять обратил мысленный взор на себя, внутрь. Сожаление о фактурном материале, пропадающем без документалиста, оказалось единственной эмоцией, которую он испытывал. И свои, и враgи держались плотно, храня линию и не разбиваясь на gруппки-пары. Линия атаки выgибалась то в одну, то в друgую сторону, теснили то «Псы», то свои. Это была разбушевавшаяся стихия, это, бля, было по-настоящему круто! До что там круто – это был настоящий пиздец! Человек, ощущающий себя частью дикой стихии и, одновременно, этой стихии создателем, чувствует себя Боgом.
Он смотрел на то, частью чеgо являлся до сеgодняшнеgо дня, и что было её, жизни, большущей составляющей, приносящей друзей и враgов, радости и проблемы, и gорести и весь прочий спектр - между этими полюсами. Смотрел и думал, что адреналиновый выброс вызвал изрядную жажду: бутылочка пива сейчас была бы в самый раз. А Боgом быть не хотелось.
…Кафе бурлило, и бурлило пространство вокруg. Радость была неподдельной и мощной, и она захватила, выплёскиваясь, ближайшие квадратные метры Gорода. Парни пили, не пьянея, и в то же время казались абсолютно пьяными – с румянцем на щеках, с расширенными зрачками и хаотичной gромкой речью. Они победили, смяли «Псов». Чистый fair-play – ни один вражеский трепач не наберется наgлости пиздануть на объединенной gостевухе (fanats.ru/gb) или даже на каком-то из мЕньших по авторитету форумах, что, мол, «дело было нечисто», что, мол, «подстава была, и оппоненты на дерьме были». Чисто всё было до стерильности! И в равной схватке мы смяли этих дворняg смердящих с их Приблудами! Со всей дури еgо хлопали пудовыми кулаками по плечу, еgо обнимали, нещадно сgибая рёбра, сминая ливер, ему ржали в ухо – люди радовались вокруg, и считая еgо одним из своих, равным среди равных, делили с ним свою радость. Но он не видел лиц вокруg, они были затёрты каким-то ластиком – он видел только пивные кружки с живым янтарём и жемчуgом пены в них, и маленькие стопки с алмазами и яшмой. Он не чувствовал бешеный запах мужскоgо пота, охуительный запах адреналина и драки – парни скинули одежду, насколько позволяли приличия СВОЕGО места, и заполнили этим солдатским духом всё помещение; но он чувствовал только нежно-щекочущий аромат хмеля, и ядреный запах перебродившеgо пшена. Сеgодня ему было нельзя.

Sooner or later, до неgо дошло, что единственное, чем он может хоть на кроху умалить свои страдания – убрать с gлаз своих долой эту алкоgольную карусель. Анниgилировать полный кабак расслабляющихся хулиgанов было не в чьих либо силах, и он решил анниgилироваться сам. Вяло попрощался, пожав первые попавшиеся клешни, и свалил. По дороgе домой, снова прихлёбывая жалкую кока-колу, вспоминал сеgодняшнюю баталию и прежние. Сейчас, « в Нашем Пабе», никто ни словом не обмолвился о еgо действиях, не было ни единоgо косоgо или просто невнятноgо взgляда. Удельный вес еgо личности в мобе был утвержден в десятках драк до этоgо. Только еgо личный, секретно-приватный авторитет в собственных gлазах вдруg стал мельчать и качаться неустойчиво – вдруg он вспомнил и отметил, что за последние несколько лет – то есть за все время, которое он звался top-boy, он ни разу не дрался трезвым. Вернее, и пьяным он никоgда не дрался, ведь он не любил состояние алкоgольноgо опьянения, (не в последнюю очередь потому, что драться было gораздо сложнее) но пара-тройка (или пара троек) бутылочек пива (лучше крепкоgо) для тонуса – уж это было святое. Святое и обязательное. Это помоgало ему быстрее исполнять одно своё know-how.

Он задыхался в подземке, но коgда вышел вверх на своей станции, вечерний осенний воздух ожидаемоgо облеgчения не принес. Дышалось с одышкой, он по прежнему задыхался – пейзаж вокруg состоял из ларьков, чьи окна-витрины были заставлены шеренgами алкоgоля. Он знал, что зависим, знал, что алкаш – но никоgда еще не сталкивался с суровой, блядь, реальностью вот так нос к носу. Слава Боgу, он не был СОВСЕМ ОБКОНЧЕННЫМ деgенератом – вняв масштабам своей страсти, он, наконец, заgорелся мрачным упрямым азартом. Решил перетерпеть во что бы то ни стало, просто из спортивноgо интереса. Хотя бы сеgодня. «Что, блядь, один день не моgу без бухла?!» На крестины и сына было уже похуй – пот сходил волнами, то gорячий, то ментолово-ледяной, хотелось курить, но зажженная сиgарета вызывала тошнотную изжоgу. Он осознал, что квёло сидит на лавочке на остановке уже добрые полчаса. Так можно было просидеть до утра. А можно и не просидеть – близость ларьков была опасной. Он заставил себя подняться навстречу подъехавшему троллеку. И оказался в волне общеgо движения, поднятой роgатым, которая прошла по толпе терпеливо ждавших современных муравьёв, спешащих к своим муравейникам. (Впрочем, сеgодняшним вечером, наверно, каждый муравей был не против и постоять на воздухе лишние десять минут, не сильно торопясь в номерную норку – столь мяgок и нежен был вечер, перекатывающийся уже из клюквенноgо в черничный.) Поднявшись с лавки, он ощутил, что на спине майки прилипла к телу, а под мышками течет пот, уже не впитывающийся в ткань. Та же история была и с носками. «Эко меня плющит…» озадаченно заметил он. Состояние было столь хуёвым, что даже удивляло; к тому же выпитые литры кока-колы болтались у самоgо gорла, gрозя вывалиться наружу какой-то единой заgустевшей массой. Он попытался объяснить слабость недавними всплесками адреналина и, одновременно констатировал, что это еgо первый вечер без привычноgо пенноgо дозняка за мноgо лет. Врубившись, что все эти потения – больше психолоgическая нахлобучка, он привычно раздразнил в себе злость – на сей раз к себе – и разом («Эй, слабак! Вставай, чмошник!») почувствовал себя почти в норме.

Стряхнув с себя бутылочно-ларёчное наваждение, и оказавшись в общем людском движении, он заметил, что не в норме что-то с окружающей реальностью. Что-то не в поряде… Какие-то сиgналы тревоgи, звоночки, пытались пройти в сознание и раньше, пока он сидел на бомжовской скамейке: но занятый созерцанием пивных рядов, он не обратил на них внимания. Не меняя движение и не мотая gоловой, он стал быстро раскидывать взgляды по сторонам, ища источник напряжения. Впрочем, разgлядывать особо не пришлось, напряgатели были очевидны. Второй раз за сеgодня он ощутил стадность чувств людей вокруg. Только если в первый раз это было лихое отчаяние пассионариев, и оно ощущалось схожим, не смотря на опасность, на веселящий gаз, то сейчас коллективным чувством было тяgостное баранье молчание. Покорность. Каждый человек в этой толпе на остановке (не меньше чем на половину состоящей из крепких мужиков-работяg, с пудовыми черными кулаками и красными бычьими шеями) имел обособленное, «осадное» выражение напряженноgо лица. Каждый смотрел только строgо перед собой, каждый стоял подчеркнуто вежливо и индифферентно, и, от этоgо, заметно скованно. Пуgаные бараны - каждый из них боялся не то, чтобы задеть, а даже встретиться взgлядом с таким же бараном-соседом. Каждый – кроме двоих.

Эти не боялись никоgо. Во всяком случае, в этом gороде. Во всяком случае, здесь и сейчас. Он ощутил первый укол настоящей злости – это был ЕGО GОРОД, он жил здесь, возвращался сюда, он любил этот Gород. И еgо всеgда раздражало хамство – к нормальной человеческой реакции добавлялась «патриотическая ревность». А сейчас, хамство этих двоих, не просто раздражало: оно приводило в бешенство. Это было не совсем трезвое, но откровенно осознаваемое и прочувствованное поведение – двое чёрных не только презирали окружающих, всех до единоgо, но и демонстрировали это с изумительной непринужденностью. Они чувствовали себя безнаказанными, и были безнаказанными – волки в стаде баранов. Вот они двинули старуху с тележкой, вот ткнули кулаками в широкую спину работяgи, требуя прохода. Коgда мужчина возмущенно обернулся с раздраженным и злым лицом, они мgновенно изgотовились к драке. В этот момент они еще больше стали похожи на волков, и мужик, естественно, не принял gорящеgо в темных gлазах вызова; смешался, отступил и уступил, пропустив хачей к обочине. Двиgаясь, один из хачей шлёпнул по крутой заднице светлую девушку, и тут же придержал её за локоть, коgда она машинально дёрнулась в сторону. Правда, тут же отпустил и прошел дальше, но успев продемонстрировать власть и сказать в лицо какую-то пакость.

Он понял, что еще несколько секунд простоgо наблюдения за двумя «волками», и он слетит с катушек. Шансов на победу в драке «2-1» у неgо было не gусто – в друgой раз это вряд ли бы еgо остановило, но сейчас колени и так были ватными, и пальцы, тянущие сиgарету из кармана, дрожали. Он не бросился на них в первую секунду – значит, уже не бросится. Он не был gероем от рождения, но у неgо был свой рецепт, ноухау, блаgодаря которому еgо не считали трусом окружающие и сам он моg без стыда смотреть в зеркало. Know-how: «Если трусишь, то бей быстрее!» Если в уличной махаловке сила за тем, кто храбр, то можно/нужно заставить себя быть храбрым – после удара пути назад уже не остаётся, и проблема первоgо шаgа исчезает. Перед боем никоgда нельзя раздумывать и прикидывать, надо просто прыgать и бить первым – он знал это и бросался в драку, никоgда не давая себе секунд на раздумья – иначе они начинали давить на неgо трусостью и нерешительностью. Конечно, рецепт не универсальный, и не всеgда такое поведение возможно чисто технически… Но за спиной у неgо были и позорнейшие провалы, коgда он праздновал труса, позорно получая нахлобучины и не решаясь даже обороняться от нападавших. После таких случаев чувство gоречи внутри, отвращения к себе бывало столь сильно, что в какой-то день у неgо накопилась «критическая масса трусостей» - он понял, что еще одно «проявление блаgоразумия/осторожности/осмотрительности» - и он просто перестанет существовать, распадется, превратится в какое-то желе. Память об этом и толкала еgо в драки – он знал, что как ни больно потом избитому телу, но еще больнее бывает душе в неповрежденной оболочке - коgда не заступишься за женщину или за слабоgо, коgда не остановишь мерзавца. «Я не люблю себя коgда я трушу / или коgда при мне невинных бьют …», «Если руки сложив, наблюдал свысока /и в борьбу не вступил с подлецом, с палачом / значит в жизни ты был не при чём, не при чём…» Мда, великая это вещь - воспитание на Высоцком. Хотя и чревато излишним пафосом в воспитаннике.

Однако сеgодня он упустил первые секунды. Вообще-то, ничеgо не мешало и сейчас подойти сзади, хлопнуть по плечу, потребовать извиниться перед девушкой, ударить в переносицу… (Или просто подойти – и ударить по затылку сложенными в замок руками) Но за секунды он ощутил всю слабость своеgо неверноgо тела, дрожь каждой мышцы, услышал нездоровое трепыхание сердца. А gлавное, он вспомнил лицо жены. «Пожалуйста! Пусть завтра у нас всё будет по-человечески!» - не часто она просила о чем-то ТАК. Зато он часто забивал на её просьбы. И он понял, что разукрашенная физиономия (а это было самое меньшее, что объективно светило ему результатом «урока воспитания вежливости») изgадит светлый день непоправимо. В друgой раз она простила бы ему синяки, ссадины и прочую непрезентабельность, и даже, возможно, поддержала бы еgо. Но только не сеgодня. «Блядь, мне сердце жены важнее, чем какая-то девка с остановки!» - заставил он решить себя так.

Если первым еgо желанием была драка, то вторым стало побуждение дождаться следующеgо троллейбуса: явно хачики собирались садиться в подъехавший сейчас, и поездка с ними в одном транспорте стоила бы ему изрядно нервных клеток. Но, решив так, он тут же сказал себе «Блядь, мне до неё дела нет! И до баранов этих дела также нет, пусть они хоть в жопу тут всех переебут!! Блядь, да здесь мужики пачками стоят! Хули, я один, что ли рыцарь!» - вымещая злость в безопасное пространство под черепной коробкой. Злиться было с чеgо – хачи чуть подвинулись в сторону от потока, двинувшеgося в открывшиеся двери, и обернулись к своему объекту. Девушка шла вместе со всеми. Она уже поднялась на первую ступеньку, коgда один из вайнахов протянул руку и снова ударил её ладонью ниже спины. И, переgлянувшись, они зашли в троллейбус следом за мини-юбкой.
«Блядь, да впряжется же кто-нить, если они совсем охуеют! Да и не будут они в троллике выебываться! А я домой спешу!» он двинулся следом и заскочил последним, едва успев между захлопывающимися створками. «Блядь, МНЕ НЕТ ДЕЛА! НИКАКОGО НЕТ ДЕЛА! Я ЕДУ ДОМОЙ! МЕНЯ ЖДЕТ ЖЕНА И НОВОРОЖДЕННЫЙ РЕБЕНОК. Мой волшебный сын!» - проgоваривая эту мантру, он отвернулся в окно, чтобы не видеть происходящеgо в салоне.
Отgородиться от настырной реальности, однако, не удалось - через несколько секунд раздался противный женский gолос (как будто их спецом отбирают по тембру), требующий приобретать билетики. Он показал, не оборачиваясь, проездной, gолос проплыл мимо. Но едва удалившись, снова врезался в барабанные перепонки – тётка, наверно, остановилась возле чьей-то спины и требовала прохода и билетов. А кто-то упорно иgнорировал её требования – и он уже знал, кто именно. Gолос становился всё gромче, ей отвечало неразборчиво и тихо, в два gолоса. Даже не зло, а с раздражением.
- Блиять, иди ты на хуй!
- Ваши билеты!
- Слышь, иди на хуй, билять!
- Проезд 15 рублей!
- Блиять, сука, йа на хую виртэл тваи билэтики!
Он стоял, слушая это, и gадал, окажется ли на целый салон хотя бы один нормальный мужчина. Одновременно он, не разрешая себе окунаться в собственный позор нерешительности, подумал, что правильно сделал, что не вмешивался. После короткоgо напряжения он стал слабее котенка, пот тёк уже, даже, кажется, из ладоней. «Вот мне только махаться сейчас…».
Хамство победило, тётка заткнулась, и gраждане пассажиры продолжали путь в молчании. Слышен был только gовор в два gолоса, но он заставил себя не слушать их, хотя и удивился тому, что gоворили хачи по-русски. Общее молчание давило на неgо, но, как ни странно, и укутывало каким-то зыбким уютом. «Вот и правильно, что я не впряgся. Ну что, портить праздник семье из-за какой-то мелочи?!» - так продолжал думать он и находил успокоение в том, что каждый окружающий ведет себя точно также. «Мне что, больше всех надо?! Всё равно одни бараны круgом, их и защищать-то западло…» - текли лоgичные и правильные мысли. Правда, от них мысли перекинулись к пиву – почти у каждоgо мужчины и у мноgих женщин были в руках эти gипнотизирующие ёмкости из палаток. Он снова сосредоточился на том, чтобы удержаться от бухалова – оставалось проехать всеgо несколько остановок, а дома они давно уже не держат спиртноgо. Корвалол, сразу весь фурик, и надежда на сон. «Ёлыпалы, а завязывать, по ходу, надо срочно… Что творится-то со мной!» - он вдруg «узнал» своё состояние. Он уже проходил через это, дважды. Это была самая настоящая ломка.

Ему оставалось полторы остановки до дома, выходить через одну. Двери открылись и он повис на ступеньках, чтобы не забираться вgлубь, дальше от выхода. Вдруg из второй двери салона выскочила та самая светлая девушка. В её движении было что-то неестественное, вылетев, она пробежала несколько семенящих шаgов, как будто gасила инерцию. Остановившись, она обернулась к дверям, и лицо её выразило gлубокий испуg. Следом, ей навстречу выскочили «волки», и, споро подхватив с двух сторон под локти, развернули и попытались двинуться с ней от дороgи, вgлубь близких дворов с чернеющими объемами кустарников. Он доgадался, что всю дороgу они пытались уgоворить её идти с ними, а на остановке просто столкнули со ступенек. Девушка упёрлась, но как-то слабо, и он понял, что они просто держат её на весу. «Опаньки! Вечер перестает быть томным!» - он дернулся, собираясь соскочить с подножки, но ноgи с ватно-мяgкими коленями почти перестали слушаться. «Бля, да что я лезу!» - он подался назад, в салон, в уют общей молчащей массы. До дома оставалось какие-то двести метров, 30 секунд езды – и дома ждали любимые, покой и тихость.
«Сейчас она закричит – понял он – и тоgда кто-нить поможет. Ну, или просто чурки её оставят, что с бабой верещащей-то делать…» На этой всеgда остановке сходило мноgо народу, еще больше стояло на тротуаре – без помощи девушка не останется. «Ну, дура! Ори давай!»
Он прикинул, что будет дома уже через минуту, и, трезвый и сдержавший слово(!), разом сделает счастливыми двух людей, большоgо и маленькоgо. А завтра они счастливые пойдут в церковь, и на еgо лице не будет ни следов похмелья, ни отметин жизни. Они - красивая пара, и на них будут оgлядываться прохожие. Жена будет катить коляску с волшебным ребенком… Он не изgадит им праздник, только потому, что не любит людей, родившихся в gорах. Никакие перевоспитанные хачи не стоят улыбки сына. «Да я и впрячься-то захотел не за девушку, а против них просто…» - в принципе, арgумент «просто против» был для неgо вполне самодостаточен по жизни. Но не сейчас. Ему стало почти что стыдно за свою gлубинную ненависть к пришельцам – раз она оказывается сильнее любви.

Двери дернулись, закрываясь. Девушка оgлянулась, и они мgновенно встретились gлазами. Мимо неё и запиравших её с боков gолемов текла река пассажиров. Каждый из них смотрел только перед собой, при этом тщательно стараясь не задеть никоgо из окружающих и не встретиться ни с кем взgлядом. Каждый из них спешил домой. Все они были хорошими семьянинами, все любили супруgов и детей. Они не моgли рисковать спокойствием и блаgополучием СВОЕЙ семьи ради какой-то девки с улицы. Кроме тоgо, возможно, у некоторых из них было похмелье, или даже больное сердце. И, вообще, драться приличным людям не пристало, а для защиты есть милиция.

Он почувствовал что еgо gолова вдруg стала ощутимо тяжелеть. «Это роgа. Бараньи роgа.» - понял он. И тоgда он выставил ноgу вперед и заклинил железку двери. Потом сдвинул её вбок и выпрыgнул на улицу. Он успел пожалеть, что сдержал слово и не пил – в любой друgой день у неgо в такой ситуации в обязат была бутылка пива в руке, и её можно было бы разбить о затылок одноgо из враgов. Потом мысли исчезли. Еgо кроссовки еще не успели коснуться земли, а он уже чувствовал себя Боgом.
PS Потом он объяснял, что выскочил из автобуса не для тоgо, чтобы заступиться за девушку, а "...ради сына. Чтобы бараном не стал.."
© Spiker

где то это я уже видел..
а вообше, быть боgом - неблагодарное занятие

что, впрочем, не отменяет необходимости им быть

Latygiev
оперативен, ничего не скажешь. Рассказ опубликовали два дня назад)

Не факт, что именно его, но нечто похожее было и не раз.
Или у меня дежа вю

И ЮГБ я тоже почитываю изредка

СЗОТ http://www.litportal.ru/genre18/author2943/book13685.html
"Команда" Дуги Бримсона доступна для скачивания.
Это вольный перевод "Куда бы мы не ехали" или другое произведение?

...у старины Дуги одна книга напоминает другую... но говорят "Самый крутой" - нечто новое и интересное