ПРИЛОЖЕНИЕ К ПОЭТИЧЕСКОМУ КОНКУРСУ, Упорядоченные комментарии

На конкурс комментариев!

Обсерватория. Часть 2.

С земли и до небес квадратный интерес
К стихам на Ярпортале!
Чему-то «ноу!», в целом «йес!» -
Наш конкурс пятибаллен!

Широкий спектр мнений и оценок
Стихотворений «в тему!»
Одно из них и шедеврально и бесценно,
Затрагивает мир, его систему!

Натали-я! Ну где Вы, право?
Я не ошибся? Ваше «Браво»?!

На конкурс комментариев
Автору 3.7

Далась тебе «Бродячая собака»?!
Не поэтичнее её «гав-гав»
Стихов твоих, однако!
Кого читают – тот и прав!

Эти стихи, подумал я, поистине сильны.
И сильны они своими примечаниями. Из них мы знакомимся с творчеством Улюкаева и узнаем подробности нападения робота на человека. Нет, о том, что какой-то министр грешит стихами, мы чего-то такое слыхали и раньше. А теперь точно знаем, что это бедолага Улюкаев, и знаем сами стихи. И что-то про напавшего робота где-то попадалось, а сейчас все стало ясно. А заодно стало окончательно ясно, кто спасет нас от роботов с китайцами, от Улюкаева и от Хиллари с Трампом до кучи.
Потом мой голодный взгляд упал на

Это че за фунчоза?! - как воскликнул некогда японский поэт Басё в суши-баре, когда ему подали вместо заказанного набора роллов «Филомания» макароны по-флотски.
Не солоно хлебавши за утешением я отправился этажом ниже, в любовную лирику, где меня ждала

Не, я Ваших армейских макаронов, приправленных жеребячьими прибаутками вроде п-э-р-сик, стал мужчиной, три в одном, редко стоит – не хочу. Даже ковыряться в них не буду. Кушайте сами, мужчина. Кстати, товарищ прапорщик, кто Вам сказал, что Вы поэт? Да еще с большой буквы? Дайте ему щелбан от имени обманутого соседа и других жертв Вашего темперамента и Вашего рифмачества. Когда пьяный прапор на пенсии матерно хлещется, какой он мужик прям с детского сада и сколько он этих баб пере… под вино и закусь – это можно пережить. Но когда он начинает слагать об этом стихи, называя себя Поэтом – тут уж хочется, чтобы он снова ругался матом. По возможности, в прозе.
Обхамив сгоряча старенького, больного печенью лирического героя, я с удвоенной вежливостью раскланялся с его автором, взял лифт и поехал куда-то вниз-вниз-вниз, пока не оказался перед дверью с №3.3
Из-за нее доносилось бормотанье.
Кто-то колдовал.

Суть этих заклинаний – насилие. Бормотун-автор насилует своим трехстопным ямбом чита… Но обо всем по порядку. Все началось, кажется, со злополучного «Едут?» с ударением на «у». Поначалу автор, видимо, решился пустить в дело ядреное русское словцо, но с полдороги смалодушничал, рассудив, что хватанул через край. И оскопил слово. Это сыграло со стихотворцем злую шутку. Язык с этого момента начинает мстить коновалу. Ямб прямо на ходу насилует всех: несчастную бабку, превращая ее в бабкУ, беду – в бЕду, далее везде – не дОйдёт, Упадёт… Распоясавшийся метр не щадит даже себя самого, выбивая себе на подходе к последнему катрену третий зуб в нижнем ряду (по версии других свидетелей – ломает себе вторую стопу, что сути дела не меняет).
Хм, может, это не выбитый зуб, а опять же целомудренно пропущенный автором матерный взвизг, указывающий на таки падение главной героини: «Дойдет! …!!! Как всегда…». Это, кстати, не отменяет перелома стопы и потери зуба, возможно, последнего, которые записываем уже в актив (в смысле, пассив) бабки.
Нет, слишком тонко для нашего балагана.
На РУси, за напастьЮ, помОги…
Вину автора перед искалеченными словами может отчасти смягчить лишь справка о том, что вся телега его стихотворения катилась по родным обледенелым ухабам, и Спас в пути не помогал.
Бегом, бегом, прочь от этого, черт возьми, уже полюбившегося мне своей неуклюжестью заполошного бубнежа. «А не так-то прост и безыскусен этот бубнеж, - несется вслед. – Автор умело пускает в ход аллитерацию, имитируя тряскую дробную походку, а это бу-бу-бу-бульканье не что иное, как камлание шамана, заговор знахаря, вводящий читателя…». Нет, все, побежал! Лестничными пролетами вверх, вверх – аккурат к №1.6, где можно перевести дух и послушать исповедь художника.

Его проблема, кажется, в том, что в обычной жизни мастерит он ломом (этакий мастер-ломастер), отсюда и его неудачи на ниве изящной словесности. Не буду даже гадать, кто приходит за музами, куда и зачем их потом уводит, – суть в другом. В том, что пером мастер орудует так же топорно, как мастерит ломом. Обе рифмы, вышедшие из-под этого пера, такие нищие калеки, что поневоле начинаешь сомневаться: действительно ли автор не ленится менять орудия труда? Во всяком случае, это четверостишие написано явно ломом. Если же эта топорность нарочитая, то тем хуже для муз.
Может, мне со второй попытки в любви повезет? В любовной лирике.

Какой любовь бывает горькой! И любовь к высокому слогу, похоже, не исключение. Какие возвышенные, изысканные, казалось бы, давно забытые слова знает автор! Осколки сердца, шелк кожи, райское блаженство, мертвая душа, нагота, сердце глупое и злое… Корнет Лермонтов обзавидуется. Надо, наверное, встать на цыпочки, чтобы хоть как-то соответствовать совершенной красоте его возлюбленной и заодно понять, какой-такой высоты она стремилась достичь. Увы, этого не удается. Потому что из текста следует, что она «достичь стремилась высоту», а отнюдь не высоты. Как говорится, почувствуйте разницу. Вот и автор своим напыщенным слогом в сочетании с нагромождением безграмотных нелепостей достигает эту самую «высоту» вместо ее величества Высоты. Самозванка разоблачается мало-мальски грамотным читателем практически с первых строк.
А собравшимся в соседней комнате №2.5 вокруг холодной постели участникам и гостям тем временем было не до высоких материй. В постели ворочалась с боку на бок, пытаясь заснуть, та самая баба, которую все давно – тайно ли, явно ли – полюбили, единогласно выбрали Мисс Конкурс, и теперь громко спорили, как же ей помочь. Какой-то особо восторженный тип даже посвятил ей оду и начал нараспев, с ноющими некрасовскими интонациями, зачитывать, но это не возымело действия. Тогда он начал заваливать ее комплиментами. Дескать, уже сама попытка станцевать все стихотворение на одной рифме заслуживает уважения. И вообще женский вопрос актуален во все времена. Вот и Окуджава пел ровно про то же:

Девочка плачет, шарик улетел,
Её утешают, а шарик летит.

Девушка плачет, жениха всё нет,
Её утешают, а шарик летит.

Женщина плачет, муж ушел к другой,
Её утешают, а шарик летит.

Плачет старуха, мало пожила,
А шарик вернулся, а он голубой.

Только шарик – это ни о чем. А у Вас вот получилось по-взрослому, с описанием перипетий либидозного цикла – этих сложных теплообменных рокировок в затяжной изнурительной партии между бабой и постелью. Жалкий окуджавский шарик, оказавшийся на поверку к тому же голубым, заштопаем, приспособим для чего-нибудь стОящего – и вперед, натягивать постельную рифму на строчки раздумчиво-заунывного некрасовского амфибрахия (Однажды в студеную зимнюю пору…).
Не до сна в эту ночь было даже обитателям минус третьего этажа. Так, в спальне №3.4 секс в РФ был объявлен неэффективным, а граждане заклеймены как сексуальные ленивцы: «Что это мы, на самом деле?! Всё ленимся? - Уже в постели!». Не знаю, ленимся ли мы в постели, но в творчестве – точно. Если бы мы обнимались так же небрежно, как пишем стихи про это, то граждан в РФ давно не осталось бы вовсе.
В спальне №2.11 кому-то тоже не спалось:

Кто-то заметил на той же стене тень Окуджавы. Мне привиделись там и другие тени забытых предков. К примеру, тень поющей фаустовской Маргариты. И даже того, кто трижды спрашивал в одной популярной книжке перед смертью «Любишь ли меня?». А вон же, вон кошачья тень – изогнулась буквой W, намекая на Andrew Lloyd Webberа с его мюзиклом «Кошки». Я даже слышу вдохновенное мяуканье Гризабеллы:
Полночь,
Бледно светит луна. Ночь
Звездный плащ расстилает
Над пустыней дорог.
Желтым светом
Мерцают листья, вьются у ног
Ветер странствий
В путь зовет.

Память,
Дай же сердцу покоя,
И печально за мною
В этот час не ходи.
Что прошло, то прошло,
Быльем-травой поросло
И осталось позади.

Тьма редеет под мостами
В тишине осенней.
Ночь уйдет, новый рассвет настанет -
И унесет сомненья.

Утро, Подари мне надежду,
Я хочу, как и прежде,
Вновь бежать за мечтой.
Тени прошлого скроет
Свет грядущего дня
И поманит вдаль меня.

Все светлее горизонт,
Росой трава искрится,
Сумрак тает, город оживает,
В листве проснулись птицы.

Счастье, мимолетное счастье,
Долгожданное счастье
Наступившего дня.
Пролетая, легко своим волшебным крылом
Ты дотронься до меня.

Вон мелькнула тень Серафима Саровского с его «Радость Моя!», а за ней – тень отца Гамлета Романа под ручку с тенью рабы божией Жанны… И дело тут, может, не столько в кромешной тьме постмодернизма, которую кто-то углядел за окошком, сколько в традиции, встающей в изножье всякого текста, претендующего на что-либо (в нашем случае – на внимание участников литконкурса).
Не гасили в ту ночь свет и в горнице №2.7

Глоток родниковой воды в июльский полдень. Стоило, стоило продираться через завалы мертвого хлама и строительный мусор, чтобы выйти к двери, за которой пульсирует жизнь. Препарировать ее не хочется. Все возможные небрежности и нестыковки автору легко прощаешь за то, что он прямо здесь и сейчас будит чувство, тревожит сердце, мучает и сам готов разделить с вами эти адские муки, эту горечь не-сказанного слова, не-прозвучавшего крика, а то и уберечь от них. Никогда ни о чем не жалейте вдогонку – утешал другой поэт, как бы отпуская грехи и при этом льстя (но еще гениальнее слушали вы). А тут - не крикнувшим тогда покоя нет и каждой ночью дальше выключатель… Этот выключатель, уползающий все выше по стене и все дальше в прошлое, особенно хорош. Не будем и мы гасить свет, шагнув из окна совершенно прекрасной комнаты №2.7 прямо на улицу, в ночь, чтобы снова не заплутать в коридорах, этажах, номерах и прочих помещениях нашего на удивление многоквартирного дома.

Предчувствия меня не обманули
Волшебный пендель был как раз ко дню
Объявлен конкурс, приз - киндзмараули
Отлично, я готов писать меню
Щепотку соли - в каждую тарелку
Кусочек мяса - шлёп, под майонез
Салфеточку на шею, в ноги грелку
А по утру - на электрофорез
И чтобы не вставать ещё два раза
Короткий, но полезный мудрый тост
Мы рождены, чтоб делать всё и сразу:
Любви нам в сердце, денег впрок и в шишку - рост!

Подкралась смерть старушка
И шепчет мне на ушко
Пойдем касатик к богу
Я покажу дорогу
А я ей молвлю, рано
Ведь мне ещё по плану
Достроить дом, вернуть долги
Нагуталинить сапоги...
Ну вот за ночь и управляйся
Оставь свой дом, и ерунду
И перед смертью нагуляйся
А утром я тебя найду