Что же такое архитектура?, Начало размышлений

Не дождалась ответа модератора об объеме материала. Поэтому на свой страх и риск размещаю статью. Для размышлений о роли архитектуры в нашей жизни.

Moй французский архитектурный опыт

Один раз мне довелось побывать во Франции. В служебной поездке, по Программе Совета Европы, всего шесть или семь дней. Проездом – Париж. Пара – тройка маленьких провинциальных городков – в качестве экскурсионных посещений. И город Рошфор, расположенный в юго-западной части Франции в пойме реки Шаранта в нескольких десятков километров от побережья Бескайского залива. Собственно он и был целью посещения нашей группы специалистов, приглашенных для изучения опыта городского управления вообще и управления историческим городом, в частности.

Тогда в середине 90х г. Ростов Ярославской области был включен в целевую Программу Совета Европы по возрождению малых исторических городов, отнесенных по международным стандартам к категории ценного культурного наследия. Основной задачей такой программы была поддержка нового для России института – органов местного самоуправления и, конкретно, помощь местной администрации в создании системы управления процессами градостроительного возрождения древнего города Ростова.

Город Рошфор был выбран для посещения российских специалистов по схожести основных характеристик с Ростовом. Природных, временных и строительно-технических. Оба города расположены в низинах природных котловин, куда с окружающих заболоченных территорий собираются большие массивы поверхностных стоков и сбрасываются, соответственно, в озеро Неро и в реку Шаранту. Оба города имеют схожую планировочную структуру своей исторической части, так как оба получили свои фортификационные сооружения – земляные валы - по голландским проектам и в одно время – в середине 17 века. В городе Ростове, так же как в свое время в Рошфоре, требовалась разработка проекта зон охраны памятников истории и культуры – законодательного акта, который должен был защитить богатейшее градостроительное наследие города.

Эти несколько дней в Рошфоре дали мне десятки, а может быть и сотни профессиональных и творческих идей: по подходам к организации туризма, к системе образования и деятельного просвещения горожан, по решению транспортных проблем в плотной средневековой застройке исторического центра, по подходам к реконструкции городских ландшафтов. Но теперь, наверное, не это главное. Теперь в анализе и оценке моих восприятий главным стало другое. Объединяющее завершение того, что перечислила выше, и начало того, чем бережно управляют в Рошфоре современные горожане, и что можно назвать - АРХИТЕКТУРА ГОРОДА.

Летний, жаркий вечер. Мы сидим в гостиничном ресторане на прощальном вечере, организованном мэром города. Сплошные стеклянные витражи полностью распахнуты в сторону набережной Шаранты. В десяти метрах от нас в прибрежных зарослях камышей плещется речная вода. При реконструкции исторической береговой зоны они были оставлены ландшафтниками как элемент естественной русловой системы, и вместе с желто-глиняной поверхностью береговой полосы живописно обрамляют геометрически прямую, выложенную брусчаткой, невысокую набережную вдоль всего туристского комплекса.

Веет прохладой от речной воды и с обширных болот, раскинувшихся на другой стороне реки. Мы едим устриц, рыбу и нежный рыбацкий овечий сыр. В этом состоянии почти физиологического комфорта вдруг проскакивает мысль, которую я материализую в виде вопроса сидящему напротив меня французу:

- А где же у вас комары?
Выслушав переводчика, француз не удивился. Он, как эксперт, уже бывал в Ростове, и точно знал злобный нрав местных то ли озерных, то ли подвальных кровососов.
- На болотах, - ответил он с дружелюбной улыбкой, слегка кивнув в сторону утонувших в вечерних сумерках камышей, реки и заречных болот.
- А почему их нет здесь? – не успокоилась я, имея в виду ресторанный зал, набережную, город.
- А что им здесь делать? – уже смеется мой собеседник.

Это отсутствие комаров в городе посреди болот, так же как прекрасно асфальтированные, но причудливо извилистые, как бы скользящие между болотными топями дороги, по которым нас везли в Ля-Рошель или Ангулем, заставило меня всерьез задуматься об архитектуре, как системе. В которой, если перефразировать Н.Бердяева, общее явление под названием, например город, не просто состоит из отдельных элементов, например зданий, дорог, улиц или проездов, а определяет жизнь и развитие каждой такой части. И наоборот, каждый искусственно создаваемый элемент имеет право стать полноценной для жизни города частью, только, если соответствует общей системе, не ломает устоявшиеся условия, а отвечает сложившейся природно-человеческой среде.

Когда мы, в последний день нашего французского турне, медленно ехали в парижских пробках в аэропорт Шарля де Голля, я видела огромный город с абсолютно разными районами. Одни из них с брутальной застройкой сверкают стеклами зеркальных витражей, матовых козырьков, блестящими кокардами швейцаров и отличаются изысканным, почти восковым, благоустройством улиц. Другие, с блок-секционными панельными домами, состоят из микрорайонов «а-ля Корбюзье», очень похожи на массовую жилую застройку любого советского города, только без пыли, замусоренных газонов и с выросшими, аккуратно постриженными деревьями. И я, наконец, объяснила себе свой первый парижский образ, который возник у меня, когда всего шесть дней назад мы прилетели в Париж из Москвы.

Июнь, два часа ночи. За спиной у нас только что осталось почти космическое по дизайну и скорости парижское метро - ревущее и мчащееся в стекле и пластике инженерное пространство. А там, куда мы вышли из него, стояла черная бархатная ночь, пахло цветами и какой-то приморской прохладой. Мы шли по улице, застроенной маленькими двухэтажными домиками с причудливыми крышами и мансардами. Уличные фонари освещали увитые зеленью маленькие балкончики и ажурные ограды, наверное, тоже маленьких двориков. В ночной тишине журчала вода поливочных фонтанчиков, и очень мягко отзывались на наши шаги плитки тротуара, похожие на брусчатку. Это был Монмартр. Реальность, которая на фоне моего представления о Париже - мегаполисе, была больше похожа на иллюзию.
Тогда я поняла, почему Лев Троцкий, впервые посетив Париж, сравнил его с Одессой. Теперь же я знаю, как в самом сердце огромного европейского мегаполиса мог оказаться реальностью район, напоминающий маленький приморский городок, с аккуратными особнячками, утопающими в зелени розовых садиков и занавесей из хмеля и винограда. Это можно обозначить коротко: право архитектуры и архитектура права.

На первый взгляд, то, что показывали нам в Рошфоре, выглядело как набор реализованных идей. Городские очистные сооружения, технологически устроенные так, что функционируют, как заповедник для перелетных птиц. Ландшафтно-туристский комплекс на берегу Шаранты, созданный на месте карабельного и канатного дворов – производств 17 – 18 века, с использованием старых доков и производственных зданий для музейных, развлекательных и познавательных затей. Воссозданный из руин исторический центр города в валах – реконструированные отдельные жилые дома, теперь отданные (практически даром!) частным лицам под гостиницы, кафе и магазины, и реставрированный маленький городской провинциальный театр – отнюдь не прибыльный, не коммерческий объект. Четкая система улично-транспортного благоустройства со специальной стоянкой для туристского транспорта и почти скульптурным, уличным обустройством местных проездов, организованных на узких средневековых улочках. Но меня не оставляло ощущение, что это все части единого замысла, точнее, элементы очень давно действующей во времени системы – «люди – среда – люди». Или «среда – люди – среда».

Они называли себя градостроителями – мэр города и его заместители – главный архитектор и главный инженер.
Они включили в программу нашего изучения созданную в городе систему факультативного образования по «культурному наследию» и «экологии». Эта неотъемлемая часть жизнедеятельности города включает в себя, помимо изучения своего города, еще и посильное участие детей в археологических или восстановительных работах, которые осуществляются на исторических объектах, или помощь егерям по содержанию птиц в заповеднике.
Они познакомили нас с деятельностью Ассоциации по охране культурного наследия – общественной городской организации, объединяющей горожан не в борьбе против власти, принимающей решение о строительстве, а в сотрудничестве с ней при создании условий - правил для какого-либо нового строительства.
То есть нам демонстрировали градостроительную деятельность, как действующую программную систему. Или АРХИТЕКТУРУ ГОРОДА, как систему существования, деятельности и развития городской среды, в которой конкретные человеческие идеи, как естественные вкрапления, наполняют ее материальным содержанием в виде благоустроенной среды.

И, похоже, во Франции так было всегда. Даже 20 лет назад, когда исторический центр Рошфора еще был в руинах, город не стагнировал (как, надо признать, это происходит, например, с Ростовом). Просто строили там, где можно было строить, каждый раз ставя какие-то конкретные задачи, связанные с потребностями городского сообщества, будь то социальное жилье, или небольшие производственные комплексы местной промышленности. И главное – по возможностям, которые предоставляла программа функционирования среды, причем в ее правовом выражении – в генеральном плане.

Это двадцать первый век уже поставил задачи серьезных экологических ограничений строительства. И в Рошфоре нас познакомили, например, с действием властей – научным обоснованием строительства, давшим отрицательное решение – «в данном месте не строить». Отрицательное, если считать в деньгах, потраченных на исследование, а не в птицах в заповеднике, которым строительство в результате своей реализации могло повредить.

Такой же результат развитого планирования – сохранивший свои пространственные характеристики «город художников и поэтов» – Монмартр, как специфическая правовая зона в генплане Парижа, имеющая соответствующий правовой статус, регламенты землепользования и застройки и определенный экономический индекс в бюджете города. Все то, что закрепило в исторических качествах городской среды простые правовые отношения людей – жителей, собственников, строителей - между собой, спроецированные на землю, как материальный ресурс города. И никому не придет в голову разместить здесь точечным образом многоэтажный дом, обосновывая свое желание дороговизной земельного участка. Потому, что тот самый экономический индекс - это ЗАКОН.

Сегодня российский турист, возвращаясь из очередного тура, рассказывает не о Колизее или Эйфелевой башне, которые он "разово" посетил, а о чистоте, порядке и красоте городских и сельских ландшафтов или комфортности обустройства туристских комплексов, в которых он находился. Для нашей российской действительности это пока еще даже не революция в сознании архитекторов. Для западной – вполне осознанная эволюция содержания архитектурной деятельности в историческом городе.


© Copyright: Елена Плесневич, 2013

Это сообщение отредактировал helen_gardarika - 30.11.2016 - 14:08

Хочется добавить. Убеждена, что отсутствие в городе, стоящем среди болот, комаров - это результат, соответствующий системному отношению к среде. Ростов этим похвастаться не может. Начиная с 60х годов бездарная мелиорация Ростовской котловины, последующие неконтролируемые нагрузки на исторические территории и жуткая городская канализация, организованная по берегу озера Неро - главные причины разрушений памятников. Можно сколько угодно штукатурить фасады, но если размывается фундамент, то памятник не спасет никакая реставрация.

Две недели назад в Ростове высаживался очередной голландский десант. Цель - продолжение прошлогодних мероприятий по раскручиванию темы прошлогоднего семинара развития туризма на базе ростовской земляной крепости.
https://vk.com/club72493267



Это по-моему третий заход международного сообщества в Ростов, начиная с вышеназванной программы Совета Европы, по сохранению исторического наследия города.

Организаторами семинара в прошлом году выступало Посольство Королевства Нидерландов в РФ, ГМЗ «Ростовский кремль» и Администрация города Ростова.
В этом году к теме подключилось наше Министерство культуры. Цель - получение средств Международного банка реконструкции и развития на формирование туристического маршрута (туристской тропы) по крепости (в просторечии - валам).
Как мельчают задачи возрождения города! Сами голландцы огорченно сетовали, качая головами, на то, что скоро и смотреть будет не на что, в таком плачевном состоянии находится застройка исторического центра внутри самих валов. И озеро Неро...

Это сообщение отредактировал helen_gardarika - 20.04.2020 - 12:57

https://vk.com/photo-55242135_412809493


Вот так, примерно, мы - проектировщики видели решение вопроса водопонижения в исторической части города в середине 90х в рамках программ Совета Европы. Тем более, что исторические документы, косвенно, и археологические данные, фактически, показывали, что еще в 12 веке вокруг центральной части города (в его сегодняшних границах, зафиксированных валами) существовали рвы или каналы, предположительно именно для водопонижения во время паводковых подъемов озера. Карты того времени показывают, что весь Ростов "сидел" тогда на возвышенностях, как на островах, в виде отдельных слобод, концентрирующихся вокруг сегодняшнего Кремля (изначально резиденции Митрополита). Конечно, сегодня такое планировочное решение возможно только параллельно с решением регулирования уровня воды в озере Неро.

Как это красиво могло бы быть в сочетании с озелененными откосами и площадями вокруг крепости.

Это сообщение отредактировал helen_gardarika - 20.04.2020 - 12:45

Когда-то давно в своей незавершенной диссертации, посвященной закономерностям формообразования в архитектуре, я пыталась разобраться в этимологии слова «архитектура». Если отбросить поэтические сравнения, типа «музыка в камне» или «застывшая музыка», то большинство словарей кружатся вокруг привычной трактовки, происходящей от греческого τέκτων (плотник, строитель) – «главный строитель», Этот прямой перевод с греческого языка, явно начинает «тормозить» во всех смежных и переносных смыслах. Практически с самых теоретических основ еще в трудах Альберти и Витрувия проявляется понятие архитектуры – города. Это явление никак не обозначатся конкретными терминами, но существует в виде правил, рекомендаций и прямых указаний по расстановке зданий и организации тех или иных пространств в городе.

Это сообщение отредактировал helen_gardarika - 21.01.2017 - 09:55

Работа со словарями привела к интересным результатам. Большая часть словарей дает прямой перевод корнеобразующего слова – «строитель, каменщик, плотник, масон». Но встречаются и такие логические пересечения:
τέκτονας
1) строитель; каменщик, плотник;
2) масон

χτίστης
1) строитель; каменщик;
2) перен. создатель, творец

κτίστης
1) строитель; каменщик;
2) создатель, творец, бог

Смысловой код я нашла в 7ом издании словаря иностранных слов, созданном под эгидой АН СССР в 1985 году. А нем однокоренные слова «тектоника» и «тектонический» трактуются как перевод с гр. tectonics - созидательный
1. архит. особенности взаимного расположения частей здания
2. геол. строение какого-л. участка земной коры,
(раздел геологии, изучающий структуру земной коры в связи с её движениями и деформациями).

И все «становится на свои места». Глубинное значение слова "архитектура", а следовательно границы охвата сфер человеческой деятельности - это не просто «польза, прочность и красота». Это - "творение", то есть нечто совершенное или стремящееся к совершенству. Хорошей иллюстрацией могут служить слова Туполева: «Если самолет не красив, то он не полетит». Но есть пример попроще, что называется «в лоб». Если плохо спроектирована (рассчитана) опора, пусть она "хоть сто раз" имеет изобразительно прекрасную форму, то крыша упадет на головы находящихся под ней людей.

Это сообщение отредактировал helen_gardarika - 20.04.2020 - 12:41

В частности, Зигфрид Гидион пишет[17]:
В наше время архитекторы точно знают, что будущее архитектуры неразрывно связано с градостроительством. Один-единственный красивый дом сравнительно мало значит.

В Калининграде отремонтировали хрущевки до неузнаваемости.
И один-единственный красивый дом что-то значит, если он - результат продуманной градостроительной политики - кто-то захотел, организовал и сделал. Чаще всего никакой градостроительной политики нет, один пиар.

Что такое архитектура? Это не стиль Ренессанс или барокко, или какой-нибудь другой, - это не дом и даже не город. Все это только части огромного явления, в виде которых оно (это явление) воплощается.
Архитектура – искусство не изобразительное, а созидательное. Оно не изображает предметы, а создает их. […]
Архитектура – среда, в которой человечество существует, которая противостоит природе и связывает человека с природой, среда, которую человечество создает, чтобы жить. […]
Архитектура – это строго организованный (по определенным законам) порядок создания функционирующей (то есть действующей, находящейся в развитии) системы, в том числе искусственной среды человеческого обитания.

В свете этих размышлений архитектора А.К.Бурова («Об архитектуре», 1944г.) мост или Эйфелева башня более важны с точки зрения организации городской среды, чем, например памятник какому-нибудь поэту, поставленному посреди площади его имени. Если памятник поставлен всего лишь с целью украшения площади. Если же идея установить памятник выполняет еще и некую функциональную задачу, например, организацию транспортных и пешеходных потоков, или способствует целевой, например, музейной функции, то он становится полноценным архитектурным элементом среды, даже если он не носит монументального характера, а является художественно свободной скульптурой. И наоборот, множество памятников и памятных знаков, поставленных с единственной целью, так называемого, художественного замысла (читай индивидуального видения того, кому дано право это видение осуществлять) становятся предметом народного юмора и приобретают свои, наполненные сарказмом названия.

Очень настойчиво, вопреки общественному мнению ярославский скульптор Александр Трейвус добивался поставить в сквере на набережной Волги в Ярославле скульптуру Святой троицы. Жители Ярославля в возрасте хорошо помнят эти заочные, в том числе телевизионные бои. Ни доводы об отсутствии подобной традиции в официальной идеологии православия, ни художественная камерность скульптурной композиции, в отличие от парковой скульптуры, не пошатнули уверенности автора в его правоте. В результате «чернь» (по его словам), которую он, таким образом, собирался поднимать до уровня высокого художественного видения, нарекла памятник – «три мешка», что очень точно отражает ассоциации с формой скульптуры при отсутствии святости у места проведения всех шумных праздничных гуляний горожан.

Та же участь постигла памятный знак на набережной р. Которосли, поставленный в честь похода ополчения Минина и Пожарского для освобождения Москвы от поляков по проекту архитектора Дайнова. От названия его «ракетой» не спасло даже то, что авторы определили ему функцию часовни. Слишком серьезно общественная традиция относится к подобным сооружениям, чтобы принять его в свободной форме «изобразительного искусства».

Практически в каждом советском городе, жители расскажут свои истории и покажут архитектурные сооружения, как бы лишенные здравого смысла и со своей логикой градостроительных последствий. Например, архитекторы, приехавшие в Ярославль из Уфы, рассказывали о гигантской скульптуре Саллавата Юлаева на коне, к которому посетители могут подойти только со стороны его задней части, все элементы которой выполнены в стиле социалистического реализма, то есть тщательно и детально. Особенно выразительны эти детали, если учитывать, что сложилась традиция посещения памятника новобрачными, которые, поднимаются к нему снизу по длинной лестнице, как раз к хвосту напряженно вздыбленного коня.

Решение о месте установки скульптуры Ярослава Мудрого в г. Ярославле принималось шумно. Спорили местные мэтры архитектуры, и отдельные представители власти в СМИ вслух рассуждали об архитектурном значении памятника и места, как визитной карточки города. Объявленный конкурс на идею и выбор места принес свои плоды общественного согласия, и местом размещения стала центральная площадь старого города – площадь Богоявления. Потом за дело взялись профессионалы.
Площадь Богоявления (в старом - новом варианте – Подбельского) – весьма значимый планировочный элемент в городе. Она исторически была узловой доминантой основных связей города – исторических направлений на Москву, Углич и на север вдоль Волги в рыбинском и мологжском направлении. Это в разное время идеологически фиксировалось вертикальными доминантами церквей – Спасо-Преображенского собора, ц. Богоявления и ц. Рождества Богородицы (см. фото).



Эта площадь всегда была крупной транспортной развязкой, соответственно по времени и своему положению по отношению к городу. Внешней, в средние века, за монастырской стеной у переправы через р. Которосль, на древнем тракте в сторону Москвы. Или внутренней, по сей день соединяющей две, почти равноценные части города – по правому и по левому берегу р. Которосль.

Что легло в основу решения постановки памятника по центру круглой части площади, теперь не важно. Замыкая историческое и главное современное направление на Москву, сегодня она принимает все транспортные потоки со стороны Московского проспекта и этим просто «навязывала» идею постановки памятника на завершении этой главной идеологической оси.

Степень значимости скульптуры для города или задачи классической завершенности площади со скульптурным акцентом в ее геометрическом центре, были уже дополнительными аргументами для реализации главной цели – поставить памятник « лицом на Москву». В результате «мужик с тортом», как его окрестила народная молва, воспринимается только «с птичьего полета», так как только сверху можно увидеть, этот геометрический центр площади.


Ярослав Мудрый стоит «спиной ко всему городу», то есть к пешеходному потоку горожан и туристов, перемещающихся по историческому центру города.

Противоположная сторона площади, куда лицом обращена скульптура, всей своей системой организации исключает пешеходное движение, так как формирует кольцевую развязку транспортных потоков по площади в восьми направлениях. Именно потому, памятник просто физически не имеет ни малейшей возможности доступа к нему или обозрения его с другой, не задней у фигуры, стороны. Это становится особенно очевидно, когда наблюдаешь, этаких «самоубийц», прыгающих в потоке автомобилей туристов или новобрачных, прорывающихся к статуе для традиционного фотоснимка или возложения цветов.



Вместе с тем те, для кого была задумана постановка памятника, то есть въезжающие по мосту через р. Которосль гости города, просто не видят скульптуру, хотя она и находится прямо перед ними по фронту. Водители смотрят на дорогу с очень активным движением, а пассажиры воспринимают гораздо более значительные панорамы исторического въезда: Спасо-преображенский монастырь с его белоснежными крепостными стенами и куполами собора - справа и краснокирпичную, с изразцовым декором церковь Богоявления – слева от площади.




При этом, у данной задачи было и есть оптимальное архитектурное решение, которое вытекает из задачи организации движения по площади, если ее поставить, и метода исследования градостроительного генезиса - этапов формирования площади Богоявления, если его проанализировать.

Площадь имеет грушевидную форму. Ее более узкое вытянутое пространство образовано стенами монастыря, вдоль которых часть автомобильных потоков с московского направления поворачивают направо и, двигаясь вдоль монастырской стены, распределяются по улицам центральной части города, исторически сформировавшейся вдоль Волги. Эта, неорганизованная часть площади всегда представляла большую опасность для людей. Здесь сосредоточены остановки городского транспорта, обеспечивающего связь со всеми районами города, расположенными за рекой Которосль, и автомобильные потоки в этом направлении, несмотря на светофоры, весьма причудливо пересекаются между собой и с пешеходными переходами к автобусам и троллейбусам.

Другая часть транспорта с Московского проспекта, пересекая круглую часть площади Богоявления, поворачивает вокруг памятника налево на улицу Большая Октябрьская, которая исторически связывала центр города с его районами, развивающимися на левом берегу реки Которосль и была основным транспортным путем в направлении на Углич. Именно это направление должно было стать главным для архитектора – автора, если бы он исследовал исторический генезис - ретроспективу формирования площади.

Гораздо более древний, чем на Москву, путь из Ярославля на Углич, в дорегулярной планировке города имел завершение по оси в виде церкви под стенами Спасо-Преображенского монастыря. Как это было заложено в дорегулярной планировке, церковь стояла относительно свободно по отношению к застройке, и именно торговая площадь перед ней (ранее - место торга под монастырскими стенами) позволила сформировать соответствующей застройкой круглую часть площади Богоявления, сохраняя уже в регулярном плане такой градостроительно важный элемент, как объем церкви. И именно в результате ее сноса образовалась вторая вытянутая часть площади, которая к 1995му году, когда устанавливался памятник, уже просто требовала осознанных мероприятий по своей транспортной организации.

Вариант постановки памятника на оси бывшей церкви площади Богоявления даже не рассматривался. Авторы не приняли во внимание ни назревших технологических требований, ни подробного анализа этапов формирования площади Богоявления с датировками каждого здания ее застройки, который уже был сделан разработчиками «Проекта зон охраны памятников г.Ярославля». Потому что архитектура изображающая (некий символ) была для них важнее, чем архитектура отражающая (имеющийся градостроительный ресурс и потребности городской среды).

Вместе с тем была бы решена методами благоустройства задача организованного разведения транспортных и пешеходных потоков - островки - газоны, подходы к памятнику, объединенные с пешеходным переходом через узкую активно транспортно-пешеходную часть площади. К 2002 году проблема, что называется, «достала», и ее, наконец, решили чисто техническими средствами, соорудив здесь бордюрные островки вокруг пешеходного перехода и нарисовав разделительные линии движения для автомобилей, въезжающих в историческую часть города.

Задачу же визуальной адаптации скульптуры можно попытаться смоделировать, чтобы понять насколько проиграла главная идея – визитной карточки из-за неумения или нежелания архитектора мыслить аналитически.

Памятник стал бы главным визуально-организующим элементом площади, если выразиться точнее, очевидным для всех. Для большей части пешеходов, двигающихся вдоль площади в основном по тому же углическому направлению в центр города и из него, фигура Ярослава Мудрого оказалась бы повернута лицом, а не спиной, как сейчас. Для въезжающих же на транспорте с Московского проспекта гостей города при повороте мимо монументального комплекса монастыря в замкнутое пространство площади картина памятника - слева по центру была бы несравнимо ближе и ярче на фоне восприятия белоснежной монастырской стены - справа. Возможно, это камерное восприятие памятника оказалось бы более значительным, в первую очередь, для горожан, и общественное мнение не выразилось бы в оскорбительном для авторов названии памятника.

Грехопадением аналитического мышления в архитектуре назвал ее теперешнее состояние один из советских теоретиков А.Г. Раппопорт.

Записки бывшего чиновеника. (Из книги: Право архитектуры и архитектура права.) Е.В.Плесневич.

Это сообщение отредактировал helen_gardarika - 30.04.2020 - 20:11