Страшилки в России, кто любит, кто читал?

…..Потребность в ужасном была, даром что его хватало в реальности, — и больше того, книжно-выдуманное ужасное успешно отвлекало от того, что было за окном. Об этом вытеснении недавно хорошо написала Елена Иваницкая: врут, что люди «любят читать про страшное». Небось Виктора Франкла или Тадеуша Боровского — про концлагеря — или Шаламова, про Колыму, никто читать не любит. Любят читать про выдуманное. Это в высшей степени полезный, терапевтический жанр: нации, у которых много триллеров, психически здоровее или по крайней мере устойчивее. Они умеют вытеснить ужас жизни — с которым ничего не поделаешь — страхом перед липким монстром либо перед клоуном, похищающим детей. Наличие в американской литературе Кинга, Блоха, Блэтти — признак адекватности и душевной бодрости, вроде румянца. Если в культуре нет своего триллера — это чрезвычайно плохой признак. Это значит, что люди разучились выдумывать себе отвлечения от других, куда более катастрофических страхов; что они беззащитны перед реальностью. А она у нас не сахар.

Только что вышедшая антология американского страшного рассказа «999» наводит на любопытные размышления о том, почему у нас нет и в ближайшее время не будет ничего подобного. Эта книга переведена, конечно, с десятилетним опозданием — в Штатах главной темой сборника был миллениум, ожидание ужасного, попытка нащупать главные угрозы нового столетия; сейчас все эти угрозы обозначились (и у нас, и у них) — и актуальность сборника серьезно снизилась, зато нагляднее стали различия в подходах к этим самым вызовам. Стало понятно главное, что произошло с россиянином за эти десять лет, которые можно называть нулевыми, можно — путинскими, а можно — началом века. Русскому триллеру негде быть: щель, в которой гнездится книжный ужас, заросла. И это самое интересное.

В американской книжке представлены все разновидности страшного: классический бытовой ужас Кинга, очередной пароксизм экзорцизма от Блэтти, очень славная поэтичная готика от Джойс Кэрол Оутс, полицейская история про маньяка от Моррелла, постмодернистская стилизация от Геймана, антиутопия от Хоталы, гангстерский нуар от Ли, социальная чернуха от Гормана (едва ли не лучший рассказ в сборнике — «Энджи»), записки сумасшедшего от М.М. Смита, очень многое — вообще без мистики, в строгих реалистических границах. Не мудрено, что худший рассказ в книге — лишенная логики, написанная без всякого знания предмета фантазия на русские темы Кима Ньюмана («Мертвяки американы в московском морге»). Наляпано не пойми чего, оживление Распутина, Ленина, подземные бункеры, спецслужбы, мороз, водка — густой и бессмысленный винегрет из штампов последних ста лет; если пародия, то не смешно. Выходит, написать страшную историю о России не можем не только мы, но и они. О причинах этого кризиса я задумался и перебрал несколько вариантов.

Ну например: чтобы верить в страшилки, Россия слишком цинична. У нас задумывают страшно, а выходит смешно: повел я недавно сына смотреть школьный триллер «Юленька», — мальчик так ухохотался, что три остальных зрителя в кинотеатре «Октябрь» тоже начали посмеиваться. Вот, скажем, открывающий книгу рассказ Кинга «Дорожный ужас прет на Север», не лучший у патриарха, но достойный. Писатель, проезжая провинциальный городок, покупает на уличной распродаже тревожную картинку, на которой пассажир дьявольского вида едет куда-то на фоне ужасного грозового неба. Торгуется, наконец берет за 30 долларов вместо 45. Дальше, как подскажет любой знаток Кинга, изображение меняется — зловещий пассажир преследует писателя, едет по его следам, попытки выбросить несчастную акварель ни к чему не приводят, в конце концов ужасный тип догоняет писателя, входит в его кабинет — и?

И, если дело происходит в России, говорит: отдай мои 15 долларов, скотина.
Однако раньше цинизм нам как-то не мешал писать ужасное, верно? Написала же Петрушевская реально страшную книгу «Номер один» — про переселение душ, практикуемое северным народом энтти. Там интеллигент временно вселился в тело бандита, чтобы помочь семье, — но бандит оказался сильнее жалкой интеллигентской души: страшный гибрид пришел к горячо любимой жене и больному сыну — и, вместо того чтобы помочь деньгами, эту жену зверски изнасиловал. Написано было мастеровито, страшно, с массой современных реалий и словечек, — и работало, хотя «про сейчас». Так что дело не в цинизме и даже не в том, что все меряется бабками: бабки тоже могут быть темой триллера, не мешают ему. Но ведь «Номер один» написан задолго до публикации — на самом рубеже столетий.

Дм. Быков

Полностью: http://www.novayagazeta.ru/data/2009/078/23.html

никакие Кинги и Блэтти не сравнятся с "Бежиным лугом" Тургенева