Улица имени Бориса Рыжего, может появиться в Екатеринбурге

Вера Полозкова, Виктор Шендерович, Тимофей Радя, Тимур Кибиров, Сергей Гандлевский, Захар Прилепин и другие деятели культуры подписали обращение к властям Екатеринбурга с просьбой назвать одну из улиц города именем уральского поэта Бориса Рыжего (1974-2001).

Сбор подписей под обращением к мэру и депутатам городской думы проводится на сайте Change.org по инициативе журналиста Владимира Раевского.

Переименовать в честь поэта предлагается одну из улиц в районе Вторчермет. «Улица, на которой вырос Борис, носит имя космонавта Германа Титова, но вокруг, по всему району, улицы носят имена негромкие, простые — Агрономическая, Военная, Умельцев, Далекая, Листопадная», — говорится в обращении.
Борис Рыжий прожил в Екатеринбурге почти всю жизнь, учился в Свердловском горном институте и на отделении геофизики и геоэкологии Уральской горной академии, работал младшим научным сотрудником Института геофизики УрО РАН, литературным сотрудником журнала «Урал», вел рубрику «Актуальная поэзия с Борисом Рыжим» в газете «Книжный клуб».

Автор более 1300 стихотворений, из которых издано около 350. Лауреат литературных премий «Антибукер» (номинация «Незнакомка»), «Северная Пальмира» (посмертно), участник международного фестиваля поэтов в Нидерландах.
Евгений Рейн называл Бориса Рыжего самым талантливым поэтом своего поколения. 8 сентября 2014 года ему исполнилось бы 40 лет.

Источник

Не слышала о таком...

со стихи.ру

Беженцы

В парке отдыха ярко
за деревьями светит закат.
Так глядят они жалко
и все вырвать из рук норовят

кока-колу с хот-догом,
чипсы с гамбургером. Итак,
все мы ходим под Богом —
кто вразвалочку, кто кое-как

шкандыбает. Подайте,
поднесите ладони к губам.
Вот за то и подайте,
что они не подали бы вам.

Тихо, только губами,
сильно путаясь, «Refugee blues»
повторяю. С годами
я добрей, ибо смерти боюсь.

Повторяю: добрее
я с годами и смерти боюсь.
Я пройду по аллее
до конца, а потом оглянусь.

Пусть осины, березы,
это небо и этот закат
расплывутся сквозь слезы.
А потом не сплывутся назад.

1998

Где обрывается память, начинается старая фильма,
играет старая музыка какую-то дребедень.
Дождь прошел в парке отдыха, и не передать, как сильно
благоухает сирень в этот весенний день.

Сесть на трамвай 10-й, выйти, пройти под аркой
сталинской: всё как было, было давным-давно.
Здесь меня брали за руку, тут поднимали на руки,
в открытом кинотеатре показывали кино.

Про те же самые чувства показывало искусство,
про этот самый парк отдыха, про мальчика на руках.
И бесконечность прошлого, высвеченного тускло,
очень мешает грядущему обрести размах.

От ностальгии или сдуру и спьяну можно
подняться превыше сосен, до самого неба на
колесе обозренья, но понять невозможно:
то ли войны ещё не было, то ли была война.

Всё в черно-белом цвете, ходят с мамами дети,
плохой репродуктор что-то победоносно поет.
Как долго я жил на свете, как переносил все эти
сердцебиенья, слезы, и даже наоборот.

Ничего не надо, даже счастья
быть любимым, не
надо даже тёплого участья,
яблони в окне.
Ни печали женской, ни печали,
горечи, стыда.
Рожей - в грязь, и чтоб не поднимали
больше никогда.

Не вели бухого до кровати.
Вот моя строка:
"Без меня отчаливайте, хватит -
небо, облака!"
Жалуйтесь, читайте и жалейте,
греясь у огня,
вслух читайте, смейтесь, слёзы лейте.
Только без меня.

Ничего действительно не надо,
что ни назови:
ни чужого яблоневого сада,
ни чужой любви,
что тебя поддерживает нежно,
уронить боясь.
Лучше страшно, лучше безнадежно,
лучше рылом в грязь.