Тутаев или Романов -Борисоглебск ?, какое имя носить г. Тутаев

Еще скажите тень отца Гамлета.

Еще одно постановление из той-же газеты, благодаря которому некоторая часть форумчан с уверенностью заявят о КРАСНОМ ТЕРРОРЕ в Романов-Борисоглебске:

Обязательное постановление.
Предписывается всем помещикам с их семейством в 7-ми дневный срок выехать из пределов Ром.Борисоглебского уезда, а также и всем лицам, проживающим в городе и уезде, но не занимающихся трудом.
Председатель административного отдела Н. Панин.

Сантим, о белом и красном терроре и последствиях хорошо написано вот тут : http://www.sudar-mb.narod.ru/page/book5/history5.htm Михаил Сударушкин РАССТРЕЛЯННОЕ ДЕТСТВО
советую тебе прочитать, автор не коммунист

Для затравки:

"Прежде чем вернуться к истории необычного рейса «Фултона», сделаю еще одно отступление в историю Ярославского мятежа. Речь пойдет о барже смерти или водяной тюрьме, на которую после захвата власти перхуровцы отправили около сотни (по другим сведениям – около трехсот) сторонников советской власти и случайных людей, попавших, как говорится, под горячую руку. Первое название – баржа смерти – было в обиходе в советский период, второе – водяная тюрьма – стало усиленно насаждаться в наше демократическое время. Соответственно в корне изменились и оценки этой страницы ярославской истории: в советских источниках заключение на барже расценивалось как акт изуверской жестокости перхуровцев, в настоящее время кое-кто пытается представить его как акт гуманности, рассчитанный на то, чтобы спасти арестованных от расправы со стороны возмущенных горожан. Сомневаюсь, что авторы этой версии сами верят в нее, однако она становится чуть ли не официальной версией, хотя ни логики, ни правды в ней нет ни на грош.

О «комфортных» условиях пребывания на барже смерти сохранилось немало воспоминаний, но сначала я хотел бы процитировать отрывок из воспоминаний моего прадеда И.Н.Нефедова о том, как он был арестован:

«В ночь перед мятежом я ночевал в отделе Губтопа. Вечером в отдел прибегал мой агент по заготовкам предупредить меня о неблагополучном положении в городе, поэтому я был настороже, спал не в своем кабинете. Перед рассветом в дверь ворвались четверо вооруженных, спрашивали у курьера, «где ваш комиссар». Не удовлетворившись ответом курьера, что я только что вышел, пошли искать меня по комнатам. Я в это время через окно выбрался из дома и пошел к Варваринской церкви, где увидел трех вооруженных людей, пытавшихся меня задержать. Уже представляя себе ситуацию, я сделал несколько выстрелов, перебежал через площадь и скрылся в дровах. Выждав время и осмотревшись, пошел по Варваринской улице. В переулке увидел начальника милиции Грекова, обрадовался – свой человек. Ничего не подозревая, подошел к нему и первое, что услышал: «Руки вверх!» Греков оказался предателем. Меня тут же обезоружили и повели в первое отделение милиции на Ильинской площади».

В настоящее время здание первого отделения милиции, в котором позднее размещалась областная библиотека, не сохранилось – на ее месте сейчас стоит здание Администрации Ярославской области, бывшего обком КПСС.

Потом всех арестованных и подлежащих отправке на баржу стали сводить в гимназию Корсунской на Богоявленской площади, где первоначально разместился штаб перхуровцев.

Полное название документа, в котором под номером 25 значится фамилия моего прадеда, звучит так: «Список лиц, заключенных на барже, стоящей на р. Волге, и подлежащих переводу в ведение начальника комендантской роты, с зачислением их содержанием за военным судом». Ниже стоит неразборчивая подпись судебного следователя, дата – 14 июля 1918 года – и следующая приписка:

«Прошу г. коменданта г. Ярославля перевести в ведение начальника комендантской роты, с зачислением содержанием за военным судом значащихся в препровожденном при сем списке 82 человек, находящихся ныне под стражею на барже, стоящей на реке Волге».

Как видим, документ был написан по всей форме, но в нем нет ни слова о том, почему арестованных решили держать в дровяной барже, пришедшей до этого на кожевенный завод Эпштейна из Мологи. Такие баржи делали кое-как, на скорую руку, поскольку и сами они в конце рейса разбирались на дрова. Узник баржи И.А.Гагин в книге «В пороховом дыму», вышедшей в Ярославле в 1986 году, вспоминал:

«Мы очутились в трюме плоскодонного, заваленного дровами судна. Длина его составляла метров семьдесят, высота – около двух метров. Такие баржи в просторечии звались «гусянами»…Как плавучая тюрьма, «гусяна» была крайне опасна. В любой момент она могла развалиться и затонуть. Для людей она вовсе не была приспособлена – надпалубных построек на ней не было. Людям негде было укрыться ни от палящих лучей солнца, ни от ночной прохлады. Чтобы разместить арестованных, из носовой и кормовой части «гусяны» выбросили дрова, на дно баржи бросили несколько охапок соломы. От тесноты даже больным и раненым лечь было невозможно».

Невольно задаешься вопросом: назвали бы заключение на этой барже актом гуманности те наши «новые историки», кто провел на ней хотя бы день? Узники баржи пробыли на ней 13 дней. Служивший в отряде Красной гвардии Роман Антонович Ваверняк (в списке узников баржи он значится под № 48 и под фамилией Лаверня) вспоминал:

«От снаряда, попавшего в баржу, было несколько раненых и три трупа: без голов, без ног, куски мяса… Они быстро разлагались от жары. В Волгу сбрасывать запретили. Отхожее место – тоже на барже. Когда иногда с катера бросали хлеб, оп попадал нередко в нечистоты».

Несколько человек утонуло при попытке бегства. Подсчитать, сколько всего человек за время заключения погибло под обстрелом, умерло от голода и болезней, утонуло, невозможно, но то, что в таких условиях людские потери были большими, не опровергнуть самым изворотливым авторам.

Еще один узник баржи – Павел Дмитриевич Палкин – вспоминал, как в первый день заключения им выдали хлеб и масло. «Затем последовали голодные дни. Однажды два гимназиста, актриса Барковская и офицер-латыш подошли к барже на катере и бросили несколько буханок хлеба. Крохи… При возвращении офицер-латыш получил ранение осколком в голову и умер, не приходя в сознание, в Варваринском лазарете. После этого комендант Веревкин запретил катер на баржу». О «благотворительном» визите Барковской на баржу вспоминал и мой прадед.

Коменданта города генерал-майора И.А.Веревкина называют инициатором заключения арестованных на барже, хотя по другим источникам это была «идея» самого А.И.Перхурова. Полковник К.Я.Гоппер с самого начала предлагал держать их в городском театре, где позднее оказались немецкие военнопленные. Чтобы продолжить разговор об узниках баржи смерти, приведу весь список:

1. Плаксин Георгий Сергеевич

2. Куракин Михаил Матвеевич

3. Троицкий Федор Сергеевич

4. Большаков Федор Федорович

5. Душин Александр Флегонтович

6. Гарновский Ефим Иванович

7. Сахновский Александр Николаевич

8. Гришман Криш Симонович

9. Кусан Милан Миркович

10. Сварский Ефим Михайлович

11. Тихонов Григорий Александрович

12. Кравченко Виктор Павлович

13. Берденников Иван Георгиевич

14. Кушке Мартин Августович

15. Вагин Архип Дементьевич

16. Конторф Иосиф Витальевич

17. Петров Павел Николаевич

18. Алексеев Николай Дмитриевич

19. Пудзинский Гримьян Яковлевич

20. Бычков Евграф Яковлевич

21. Дребезгин Василий Михайлович

22. Попов Василий Лукич

23. Барыгин Иван Федорович

24. Карабач Александр Викентьевич

25. Нефедов Иван Николаевич

26. Виленский Евгений Александрович

27. Подъячев Яков Григорьевич

28. Борисов Алексей Константинович

29. Михайлов Александр Васильевич

30. Чечель Иосиф Прокопьевич

31. Ильичев Афанасий Федорович

32. Седов Константин Григорьевич

33. Васильев Андрей Васильевич

34. Гагин Александр Тихонович

35. Гаврилов Александр Михайлович

36. Путков Петр Филиппович

37. Кокарев Федор Николаевич

38. Михайлов Николай Иванович

39. Кошкин Алексей Иванович

40. Смоляков Федор Федорович

41. Ремизов Иван Алексеевич

42. Земит Вольдемар Иванович

43. Алексеев Филипп Алексеевич

44. Иванов Михаил Кузьмич

45. Ярославцев Константин Федорович

46. Вагин Александр Егорович

47. Яковлев Павел Ильич

48. Лаверня Роман Антонович (Ваверняк)

49. Букин Михаил Александрович

50. Лоскутов Александр Григорьевич

51. Воронов Пимен Ефимович

52. Дубровский Борис Александрович

53. Кононов Иван Николаевич

54. Станкевич Станислав Иванович

55. Соловьев Николай Федорович

56. Табаричев Сергей Алексеевич

57. Котломин Павел Тимофеевич

58. Барышев Василий Павлович

59. Зобнин Павел Васильевич

60. Фурштан Иван Францевич

61. Смирнов Иван Владимирович

62. Курнаев Евгений Васильевич

63. Зинкевич Андрей Степанович

64. Шихалеев Василий Николаевич

65. Гусев Александр Дмитриевич

66. Устинов Павел Максимович

67. Соловьев Павел Алексеевич

68. Кононов Сергей Федорович

69. Курнаев Николай Васильевич

70. Арщинов Василий Александрович

71. Лобанов Иван Степанович

72. Сипягин Алексей Владимирович

73. Баранов Федор Васильевич

74. Палкин Павел Дмитриевич

75. Голиков Александр Алексеевич

76. Роганов Михаил Николаевич

77. Чекушкин Александр Лазаревич

78. Ермолаев Василий Андреевич

79. Букс Фриц Фрицевич

80. Кулаков Василий Иванович

81. Балдин Алексей Васильевич

82. Широков Михаил Сергеевич

Пожалуй, самая одиозная фигура в этом списке – Федор Федорович Большаков (№ 4). Узник баржи Павел Дмитриевич Палкин (№ 74) писал о нем в своих воспоминаниях:

«Отпетый негодяй. Из солдат. Член Учредительного собрания. Из эсера перелицевался в большевика. Был ответственным губернским работником, причастным к обыскам и арестам… Уже после восстания выяснилось, что Большаков во время обысков и арестов нахапал около пуда золота – в портсигарах, часах, кольцах, медальонах, несколько пудов серебра, в том числе и серебряное паникадило из Рижской тюрьмы, эвакуированной в Коровники в 1915 году, 700 карат бриллиантов… Яргубчека после восстания приговорила этого негодяя, как тогда говорили, «к шлёпке». Но из-под расстрела Большаков бежал, воспользовавшись халатностью конвоя».

Появление среди вожаков советской власти проходимцев наподобие Большакова, конечно, ее не красит. И можно бы сделать такой комментарий к списку узников баржи: вот каких негодяев арестовала новая власть! Туда им и дорога! Всё правильно, но, скрывшись из Ярославля, Большаков бежал к Деникину (?!) и даже слал в Ярославль письма с угрозами.

Приходится только удивляться, за какие прегрешения против перхуровской власти стал узником баржи врач Федор Сергеевич Троицкий (в списке – № 3) – обеспеченный, уважаемый в Ярославле человек, одно время он был городской головой, владел одним из первых в городе автомобилей.

Военком Александр Флегонтович Душин (№ 5) по воспоминаниям другого заключенного – Павла Дмитриевича Палкина (№ 74) – после подавления восстания «переписал имена узников баржи и сказал, что они будут начертаны золотыми буквами в Ярославском музее». Своего обещания он не сдержал – в 1920 году Душин был арестован ЧК в своей родной деревне Борисовка Мышкинского уезда. Находка списка, составленного А.Ф.Душиным, наверняка дополнила бы историю баржи смерти новыми именами – в приведенный выше список явно попали не все ее заключенные.

Уже неоднократно отмечалось, что на барже образовался своеобразный интернационал: помимо русских, здесь были поляк Александр Сахновский, латыш Мартин Кушке, украинец Иосиф Чечель, еврей Криш Гришман, серб Милан Кусан, немец Фриц Букс. Отсутствующий в списке бывший солдат «летучего отряда» Леонид Петрович Макаров вспоминал: «Вначале германцы добровольно делились с нами, потом мы стали отбирать у них продукты». Всего лишь одна немецкая фамилия в списке заключенных лишний раз свидетельствует, что он далеко неполный.

Если непредвзято проанализировать имеющийся список, то придешь к выводу, что больше всего в нем ярославских рабочих, вся вина которых состояла в том, что они активно поддерживали Советскую власть [18]. Выдавать их за злодеев, которые получили то, что заслужили, по крайней мере, неэтично, если не сказать – глупо. Однако эта глупость, где явно, где подспудно, в последнее время усиленно внедряется в сознание ярославцев. Между тем, оправдывать злодейство в прошлом – это порождать его в будущем.

Кстати, еще один неприятный момент в новом отношении к Ярославскому мятежу: всячески поливая грязью тех, кто освобождал Ярославль от перхуровцев, «новые русские историки» напрочь игнорируют тот факт, что среди молодых красноармейцев было немало тех, кто защищал Родину от фашистской угрозы в 1941–1945 годах.

Сделав это отступление, возвращаюсь к рейсу парохода «Фултон»…"
http://www.sudar-mb.narod.ru/page/book5/history5.htm

"Именно детей, а не коммунистов и монархистов вроде красного комиссара С.М.Нахимсона и белогвардейского офицера А.П.Перхурова, следует назвать самыми трагическими жертвами Ярославского мятежа 1918 года. Именно дети являются настоящими мучениками и самыми беспристрастными свидетелями мятежа, потому что в них, без вины виноватых, стреляли и белые, и красные. И если когда-нибудь в Ярославле встанет вопрос о возведении памятника всем жертвам мятежа, а не только с «красной» стороны, который давно существует, то лучшим символом этого замысла станет скульптурное изображение ребенка, детство которого было исковеркано «защитниками» и «освободителями» многострадального города.

О том, как был подготовлен мятеж и о его «успешном» начале, в своих записках рассказал А.П.Перхуров. Эти записки, для обоснования своей правоты, использовали обе стороны противостояния, мы же постараемся взглянуть на них с третьей точки зрения – с точки зрения ярославских детей, не причастных ни к «мужеству» участников мятежа, ни к «героизму» тех, кто его подавлял.

За несколько дней до начала мятежа в Ярославль приезжал руководитель «Союза защиты родины и свободы» Б.В.Савинков, сообщивший Перхурову, что он посылает ему более двухсот человек из московской военной организации. Таким образом, ясно, что костяк выступления составляли приезжие офицеры, для которых жизнь ярославцев – пустой звук, которым ради свержения большевиков можно пренебречь. Да, сразу после начала мятежа ряды заговорщиков пополнили многие ярославцы (называют цифру в 6 тысяч человек), однако в основном это были люди, далекие от понимания ситуации, в которой окажется город буквально через несколько часов после начала вооруженного выступления, когда жертвами мятежа станут их собственные дети. Но это прекрасно понимал Перхуров:

«На мой вопрос: «сколько же времени надо удерживать город до подхода подкрепления и присылки артиллерии и снарядов из Рыбинска?», Савинков ответил, что союзники категорически обещали не позже как через 4 дня после начала восстания высадить десант в Архангельске и двинуть его через Вологду в Ярославль».

Из этого заявления следует закономерный вывод: все надежды руководителей мятежа были связаны с интервенцией, а не с всенародным восстанием. Поскольку в то время высадка десанта в Архангельске так и не состоялась, жертвы, которые понес Ярославль и ярославцы, оказались бессмысленными. Почему союзники не высадили десант? Напрашивается ответ, который дал на суде Савинков и который мы уже приводили выше: «Русские подерутся между собою, тем лучше – чем меньше русских останется, тем слабее будет Россия».

До понимания этой истины даже опытные в политике Перхуров и Савинков пришли не сразу, что же говорить о ярославцах – рядовых участниках мятежа? Большинство из них взяли в руки оружие, надеясь на чудо: за Ярославлем на их сторону перейдет Москва, восставшим «поможет заграница» – и власть большевиков исчезнет, как утренний туман. Но советская власть, увы, оказалась сильнее, чем ее оценивали противники. И более жестокой.

У Ярославского мятежа было мрачно символическое начало – заговорщики (106 человек – как пишет Перхуров) собрались на Леонтьевском кладбище, находившимся неподалеку от артиллерийских складов, с взятия которых началось восстание.

По замыслу Перхурова, успех выступления должен был обеспечить захват железнодорожной станции Всполье и артиллерийских орудий. Но станция сразу же оказалась в руках красных, а со складов удалось вывезти только два орудия и к ним по 180 снарядов. Вооруженное выступление всё больше превращалось в самоубийство его участников и убийство ни в чем не повинных жителей Ярославля. Уверен, Перхуров понял это уже на следующий день, но кровавое колесо насилия было уже не остановить, его иступленно раскручивала как одна, так и другая сторона.

Вскоре перешел на сторону большевиков и обещавший Перхурову нейтралитет расквартированный в Ярославле 1-й Советский полк.

О том, как красная артиллерия «утюжила» жилые кварталы города, в последнее время написано немало. Но возникает вопрос: кто первым применил артиллерию? Ответ дает сам Перхуров:

«Вскоре раздался один орудийный выстрел, а затем пришло донесение, что стреляли по гостинице Кокуева, после чего находящиеся там сдались».

Заметим: в этой гостинице жили советские работники, их жены и дети. Стреляли по ним не ради каких-то военных, стратегических целей, а для устрашения и мести. Этими же чувствами, чуть позднее, когда Ярославль оказался в огненном кольце, стали руководствоваться красные артиллеристы из Москвы, Вологды, Иванова. Разрушать город, в котором у тебя нет родных и близких, легче, чем стрелять по зданиям, в которых ты родился, вырос, учился, в которых живут твои родные и близкие.

Вся Закоторосльная часть Ярославля, где располагалось крупнейшее предприятие города – Ярославская Большая мануфактура – и жили в основном рабочие семьи, не присоединилась к мятежникам. Это еще больше усугубило ситуацию – линия фронта проходила поперек Ярославля. По одну ее сторону был Ярославль каменный, благоустроенный, по другую – рабочие бараки. Каменные здания, конечно, были прочнее, но по ним день и ночь стреляла красная артиллерия, в том числе и шестидюймовые орудия, которые пробивали стены насквозь. У мятежников было всего несколько орудий, но деревянные бараки «хорошо» горели. Выгорел целый район города – от станции Всполье до Сенной площади, который потом долго, в памяти нескольких поколений ярославцев, носил мрачное название «Гари».

Еще одна трагическая особенность Ярославского мятежа – первоначально штаб Перхурова расположился в гимназии Корсунской на Богоявленской площади, которая сразу же попала под усиленный обстрел красной артиллерии. Просторные классы, где до революции «сеяли разумное, доброе, вечное», превратились в военные казармы, склады, кабинеты военспецов, следователей, допрашивавших арестованных и тут же решавших их судьбу. Позднее из-за постоянных обстрелов Перхуров вынужден был перевести штаб в здание государственного банка на Варваринской улице.

В июле 1933 года в Париже, в связи с 25-летием Ярославского восстания, в эмигрантской газете «Возрождение» были опубликованы воспоминания полковника Б.Веверна, который в частности писал: «Попавшихся в руки восставших комиссаров, разного рода советских дельцов и их пособников стали свозить во двор Ярославского отделения государственного банка. Здесь творилась кровавая месть... расстреливали без всякой жалости».

Позднее «без всякой жалости» стали расстреливать участников мятежа.

Удивительно, с каким пафосом «красные» и «белые» историки приписывают жестокость только противоположной стороне и всячески обеляют и оправдывают «своих». В 1997 году в ярославскую газету «Северный край» пришло письмо пенсионерки, которая была свидетельницей мятежа и видела убитого мятежниками С.М.Закгейма:

«На тротуаре лежал труп в коричневом костюме, рот и глаза были забиты пулями, меня, ребенка, трясло от ужаса».

В той же газете настоящую отповедь этой пожилой женщине дал автор статьи «Ярославское восстание: факты на стол» Е.Ермолин: «Это дело черносотенной стихии, которая в Ярославле, увы, имела место. Смерть Закгейма, увиденная детским взглядом, запомнилась на всю жизнь. А если бы девочка увидела расстрел «на месте» 57 членов городского штаба?» – ехидно вопрошал автор статьи, упрекая старушку, что она не то видела и не то запомнила [14].

Вместо прямого осуждения жестокости – арифметический подсчет, сколько убили «наших» и сколько «не наших». В том-то и состоит глубочайшая трагедия каждой гражданской войны, что гибнут только «наши», а выгоду от нее извлекают «не наши».

Но одно дело – погибать ради убеждений, другое – потому что ты ребенок и не можешь себя защитить.

История Ярославского мятежа знает немало примеров того, как страдали дети. Их «трясло от ужаса» при виде убитых, они умирали от голода, погибали под огнем, сгорали в огне пожаров. Воспоминания свидетелей мятежа, газетные публикации и документы позволяют узнать, что видели и слышали в эти дни детские глаза...

– В подвалах Духовной семинарии на Которосльной набережной укрывались погорельцы – старики, женщины, дети. Они теснились в душных коридорах в антисанитарных условиях без воды и пищи. Начались болезни. Измученные женщины направили делегацию к одному из перхуровских заместителей, председателю городской управы В.С.Лопатину за хлебом. «Нет хлеба», – заявил тот и выгнал женщин...

– Ректор семинарии протоиерей Дороватовский отслужил молебен и объявил голодным людям об отпущении грехов на случай смерти...

– Мы сидели в подвале на Волжской набережной. Подвал был набит женщинами и детьми. Все сидели голодные и без капли воды. Приходилось ходить на Волгу за водой, и многие погибли за ведро воды...

– Нередко трупы мертвецов находились до последнего разложения в подвалах, где были и живые люди. Жизнь в городе замерла, только царствовала смерть...

– Дети падали из рук матерей, сраженные шальной пулей, отцы в суматохе бегства теряли детей, а на глазах бедняка горел его последний скарб...

– Полуразрушенный подвал с такой же полуразрушенной от старости кроватью посредине; сквозь неровное отверстие в потолке просвечивает голубое небо, в полумраке, в углу возится семилетняя девочка...

– Груды развалин, почерневшие печные трубы, поваленные столбы, исковерканное железо. Кое-где неубранные трупы людей и лошадей. Горели дома, склады. Тушить пожары было нечем – городская водокачка не действовала. В зареве пожаров, среди треска и взрывов иногда слышались безумные крики, хохот. Это бродили по развалинам больные люди, сумасшедшие – психиатрическая больница, где они находились, тоже сгорела, и больные разбежались...

– Общая картина города была так необычайно тяжела, что производила потрясающее впечатление даже на людей, бывавших раньше на фронтах и встречавших разные виды хаоса и разрушений...

– Белого красивого Ярославля более нет. Нельзя сказать: нет Ильинской улицы или погибла в огне Владимирская улица. Нужно сказать: погибло всё, кроме куска центра и вокзальной части...

– Нет почти ни одного дома, не пострадавшего от обстрела – большинство их разбито, разрушено или выгорело. Выгорели и разрушены целые кварталы и представляют собой груду развалин. На этом пепелище одиноко бродят повылезшие из подвалов обыватели и из груды мусора вытаскивают какие-то чудом уцелевшие домашние вещи...

– Ярославль горит. От самой Костромы видно громадное зарево. Жители сгоревших помещений лагерем расположились в окрестностях города...

Рядом с этими свидетельствами кощунственно выглядят всякие политические спекуляции, вроде вот этой, взятой из той же книги Р.Балашова «Пламя над Волгой»:

«На могилах павших в борьбе с врагами товарищей рабочие Ярославля клялись в верности пролетарской революции и делу борьбы за социализм... В ходе борьбы с белогвардейцами трудящиеся массы еще теснее сплотились вокруг ленинской партии. В борьбе против внешних и внутренних врагов революции рабочий класс и трудовое крестьянство под руководством Коммунистической партии одержали всемирно-историческую победу» [15].

Получается, что мятеж сделал доброе дело: сплотил рабочих и крестьян вокруг партии, проверил на прочность их верность социализму и революции. Ни сожаления о случившемся, ни сочувствия к жертвам. Но книга вышла в 1984 году, когда эта самая партия была единственной и господствующей, так что читать такое неудивительно. А упоминавшаяся выше статья В.Козляко–ва «Служба эта была для России...» вышла уже в новых, «демократических» условиях, когда Россия «вернулась в мировое сообщество», «приобщилась к гуманистическим ценностям» и т.д. И вот что пишет автор:

«Начатая война с большевизмом окончилась неудачей, но Ярославль сделал всё, что мог, принеся себя в жертву. Достойно проявили себя и те, кому судьба предложила нелегкий выбор. Советская власть не успела к лету 1918 года уничтожить традиции городского самоуправления, и оно приняло на свои плечи самые трудные заботы по обеспечению жизни восставшего города... Сегодня мы должны по достоинству оценить этот выбор настоящих граждан Отечества в пользу свободы. Их жертвы были не напрасными» [16].

Кто спрашивал у мирных граждан Ярославля, согласны ли они принести себя в жертву? А если бы и спросили, то ни один нормальный человек не согласился бы оказаться в том трагическом положении, которое уготовили ярославцам мятежники. О каких успехах городского самоуправления пишет автор, если у того же председателя городской управы В.С.Лопатина, который выгнал из кабинета голодных женщин, этого хлеба просто не было? Даже при всем своем желании в условиях полного окружения города он не мог решить этой проблемы. Не было не только хлеба – не было и воды, поскольку городская водокачка была разбита в первые дни мятежа, вышли из строя все водонасосные фильтры. Голод, тиф, холера, сотни раненых и бездомных – вот что было тогда в Ярославле. А что читаем? «Городское самоуправление приняло на свои плечи самые трудные заботы по обеспечению жизни восставшего города...»

Надо до крайности ополитизировать свое мышление, чтобы сочинить то, чего не было и в помине. Развозили в грязных цистернах воду по улицам, но вряд ли этого было достаточно ярославцам для того, чтобы почувствовать улучшение работы городского хозяйства. Каждый день расклеивали на улицах многочисленные приказы, обращения, воззвания, которые устаревали и вступали в противоречие с действительным положением дел еще до того, как на них высыхала типографская краска.

Тот же В.Козляков сделал для истории Ярославского мятежа доброе дело – в альманахе «Ярославская старина» опубликовал все эти документы, но вряд ли он сам всерьез считает, что всё, что в них написано, соответствовало истине. И городская управа, и штаб «Ярославского отряда Северной добровольческой армии» врали горожанам чуть ли не до последнего дня мятежа. До взятия Ярославля красными оставалось всего три дни, у защитников города кончались последние патроны, местные участники мятежа уже разбежались по домам, горела половина города, жители голодали, мучались от жажды и болезней, а штаб с пафосом и показным оптимизмом продолжал заявлять о близкой победе:

«Благодаря энергичной и сплоченной работе всех общественных организаций снабжение граждан продовольствием, водой и медицинской помощью, несмотря на невероятные трудности работы, успешно налаживается. Необходимо собрать силы духа еще не на много дней, перенесенные испытания к этому обязывают. Торжество свободы близко» [17].

Но больше всего вызывают недоумение слова В.Козлякова о том, что жертвы ярославцев не были напрасны. Здесь он смыкается с автором книги «Пламя над Волгой», который тоже нашел в кровавом Ярославском мятеже светлую сторону, пусть и противоположную по сути. Не спорю, может быть, Нахимсон и Перхуров действительно погибли не напрасно, если так считают соответственно коммунисты и монархисты. Однако утверждать, что не напрасно погибли дети Ярославля – это уже кощунство. Нет такой политической цели, которой можно оправдать гибель детей. Если в России восторжествует точка зрения Р.Балашова и В.Козлякова, которые являются историками-антиподами только на первый взгляд, только по внешним признакам, то наша страна опять окажется на краю пропасти.

В мою задачу не входит описывать весь ход мятежа, но последняя страница его истории заслуживает внимания.

Дело в том, что до мятежа в Ярославле оказалось 1200 немецких и австрийских военнопленных, которых разместили в Спасских казармах. Согласно Брестскому договору, они должны были быть отправлены на родину. С этой целью в Ярославль прибыл немецкий лейтенант Балк. Когда Перхуров взял власть в городе, он объявил, что Северная добровольческая армия, в состав которой формально вошел Ярославский отряд, находится в состоянии войны с Германией. Из Спасских казарм военнопленных перевели в здание Волковского театра, некоторые из них оказались на «барже смерти»: может – за сочувствие большевикам, может – за нарушение установленного Перхуровым более строгого, чем при большевиках, режима.

Но вернемся к военнопленным, заключенным в Волковском театре. Сначала перхуровцы охраняли их, потом, когда положение стало катастрофическим, охрану сняли. В ночь на 20 июля, уже после бегства Перхурова из города, лейтенанта Балка вызвали в штаб белогвардейцев. Результатом этого неожиданного вызова стала церемония, состоявшаяся рано утром: на площади возле Волковского театра было выстроено карэ из вооруженных военнопленных, в которое по очереди входили офицеры белогвардейского штаба, бросали личное оружие под ноги лейтенанта Балка – и становились, по замыслу организаторов этой церемонии, пленными Германии.

Когда передовые части Красной Армии вышли на Театральную площадь, лейтенант Балк зачитал им документ, текст которого был расклеен на стенах уцелевших зданий:

«Допущенная на основании Брестского договора правительством Российской Федеративной Республики и уполномоченная тем же правительством германская комиссия № 4 в Ярославле имеет честь оповестить следующее: штаб Ярославского отряда Северной добровольческой армии объявил 8-го сего июля германской комиссии № 4, что Добровольческая армия находится с Германской империей в состоянии войны. Так как военные операции не привели к желательным результатам и дабы избегнуть дальнейших разрушений города и избавить жителей от неисчислимых бедствий, Ярославский отряд Северной добровольческой армии 21 июля 1918 г. предложил германской комиссии № 4 сдаться ей и выдать все оружие. Германская комиссия № 4 приняла предложение. Комиссия передает штаб в качестве военнопленных Германской империи своему непосредственному начальству в Москве, где дано будет все дальнейшее. Германская комиссия № 4 располагает сильной боевой частью, образованной из вооруженных военнопленных, и займет для поддержания спокойствия в городе Ярославле до получения решения из Москвы положение вооруженного нейтралитета. Для соблюдения порядка и восстановления нормального течения жизни комиссия окажет по возможности мирному населению должную поддержку. Да займутся обыватели многострадального города вновь своими делами и заживут с полной надеждой на лучшее будущее» [19].

Ссылка на Брестский договор не остановила командование Красной Армии – лейтенанту Балку в категорической форме было приказано немедленно выдать штаб белогвардейцев, что он, в конце концов, и сделал, подчинившись силе.

В советских источниках, посвященных Ярославскому мятежу, этот момент неизменно представлялся в ироническом свете. Однако, на мой взгляд, поступок лейтенанта Балка заслуживает другого отношения – ведь в Волковском театре скрывались не только члены белогвардейского штаба, но и мирные жители Ярославля, которых Балк хотел таким образом спасти от гибели под обстрелом. Да, ему не удалось уберечь от смерти офицеров штаба, но надо было обладать немалым мужеством, чтобы сделать такую попытку в условиях, когда в городе правили месть и жестокость. Кроме того, некоторых мирных жителей, в том числе и детей, он действительно спас от смерти, приютив их в Волковском театре. Таким образом, поступок Балка заслуживает признательности и уважения, поскольку попытка спасти человеческие жизни всегда достойней, чем их уничтожение. И не имеет разницы – ради чего: коммунизма, монархии, демократии. Немецкий лейтенант Балк в этой ситуации выглядит привлекательней, чем многие участники ярославского противостояния, поскольку никуда не деться от того сурового исторического приговора, что и белые, и красные стреляли в детей..."

http://www.sudar-mb.narod.ru/page/book5/history5.htm

Это сообщение отредактировал Bumbarash - 17.11.2015 - 13:49

Я привел текст местной газеты, а про красный террор ответил на провокационное заявление, что их расстреливал Илья Тутаев. )))

во первых, ни кого из заложников не расстреляли, так как после подавления Ярославского мятежа, контрреволюционных выступлений в городе( Р-Б) не было. , за исключением шаготской волости, где в самом деле несколько организаторов банды были ликвидированы.
А книгу советую прочитать

По поводу расстрелов к vitaminВ

"...Это наши кровные дети...
6 июня 1919 года на одной из ярославских пристаней провожали в рейс вниз по Волге пароход «Фултон». Все палубы старого, видавшего виды парохода, который естественней выглядел бы на корабельном кладбище, были усеяны детьми – худыми, одетыми кое-как, с голодным блеском в глазах. Сцена прощания была тягостной, народу на пристани собралось много. Провожать «Фултон» пришли не только родители и родственники тех, кто отправлялся в этот странный рейс, но и многие совершенно посторонние люди, узнавшие об отправлении «Фултона» из губернской газеты. И редко кто смог сдержать слезы – ведь детей провожали в места, объятые гражданской войной и крестьянскими восстаниями.

Но это были «хлебные» места, где детей можно было спасти от голода, от несчастий, поразивших Ярославль в июле 1918 года, когда здесь вспыхнул мятеж, оставивший тысячи ярославцев без крова над головой, без средств к существованию.

Некоторые из провожающих не считали нужным скрывать свои настроения и прямо заявляли: «Если умрут, то хоть не на наших глазах». Другие мрачно добавляли: «А если возвратятся, застанут ли нас в живых?». Увещевания тех, кто организовал этот рейс и отправлялся вместе с детьми, не вносили успокоения.

По обычаю того времени, тут же, на пристани, состоялся митинг. Выступления представителей партийных и советских организаций и губернского отдела народного образования были кратки, энергичны и проникнуты «революционным пафосом». Несколько отличалось от других только выступление члена Ярославского губисполкома О.И.Розановой, которая в сильном волнении сказала, обращаясь к воспитателям, сопровождавшим детей:

– Помните, сердцем помните наш наказ беречь детей. Это наши кровные дети, о них, кроме вас, некому будет заботиться вдалеке.

Заведующий Ярославским губоно Порфирьев, из бывших матросов, подошел к ответственному за рейс учителю М.А.Драчеву, покровительственно похлопал его по плечу:

– У тебя, братишка, сплошная полундра, крепкая зыбь, держись! – и сразу отошел в сторону, видимо, посчитав, что этим косноязычным напутствием достаточно ободрил учителя.

Именно благодаря М.А.Драчеву до нас дошли многие обстоятельства необычного рейса «Фултона», которые остались незафиксированными в архивных документах. Вот некоторые сведения о нем.

Михаил Алексеевич Драчев родился в 1884 году в селе Литвиново Бельского уезда Тульской губернии, в семье учителя. В 1911 году окончил Московский университет, со следующего года – преподаватель истории и географии в Ярославской гимназии. В 1917 году избирается депутатом Ярославского городского совета первого созыва. М.А.Драчев – один из организаторов высшего образования в Ярославле. В течение 30 лет был председателем Ярославской секции географов. За многолетнюю преподавательскую деятельность был награжден орденом Ленина, медалями «За трудовую доблесть», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

Но вернемся в 1919 год. В 12 часов 45 минут перегруженный «Фултон» дал последний гудок и отвалил от запруженной народом пристани. «Он был облеплен детьми, как виноградная кисть ягодами, – писал в своих воспоминаниях М.А.Драчев. – Стоявшие на берегу покачивали головами, и у каждого в голове была одна мысль: «Доедут ли? Как бы не было несчастья»« [1].

Действительно, со стороны, наверное, страшновато было смотреть на перегруженный пароход. Его вместимость была 450–500 человек, а детей посадили 1200. Да еще сотня взрослых сопровождающих и команда парохода. Поэтому шепотком, с оглядкой, говорили такие или примерно такие слова: «А пароход-то совсем развалюха. Помяните мое слово – перевернутся, как пить дать перевернутся. Будут в Волге трупы детишек вылавливать».

Военный оркестр заиграл «Прощание славянки». Пока «Фултон» медленно приближался к Стрелке, многие провожавшие бежали по берегу. Здесь остановились над крутым откосом и долго смотрели вдаль, пока пароход не скрылся из глаз...

О причинах и обстоятельствах необычного рейса «Фултона» и пойдет здесь речь. Помимо воспоминаний М.А.Драчева и архивных материалов я использовал в этой работе сведения, приведенные в книгах «Последний рейс «Фултона» Б.Сударушкина [2] и «В пороховом дыму» И.Гагина [4], а также воспоминания моего прадеда Ивана Николаевича Нефедова. В ярославской газете «Золотое кольцо» 27 мая 1993 года был опубликован список узников так называемой баржи смерти или водяной тюрьмы. И.Н.Нефедов значится в этом списке под номером 24 [3].

Знакомство с архивными материалами убедило меня, что без рассказа о том, что предшествовало рейсу «Фултона», не обойтись. Так я обратился к истории Ярославского мятежа..."
http://www.sudar-mb.narod.ru/page/book5/history5.htm

Еще бы они были, при наличии заложников........

Bumbarash достаточно возбудился для усвоения материала?
Тогда прочитайте одну фразу написанную выше:

Вас возмутили возможные выводы из текста газеты "современными" историками", а меня ее отсутствие в ЯХМ.

Сантим, хочу тебя огорчить, инфу размещенную в твоих постах я уже читал ранее, в журнале Романово-Борисоглебская старина где она была перепечатана из книги Ярославская Губчк начало пути. Почему этой газеты нет в ЯХМ я не знаю, а вот в архиве ФСБ она есть

Это сообщение отредактировал Bumbarash - 17.11.2015 - 15:22

Это сообщение отредактировал Bumbarash - 17.11.2015 - 15:59

Есть интересная книга про Ярославский мятеж 1918 года.
Автор: полковник Александр Петрович Перхуров.
Название книги: "Исповедь приговоренного".
Издательство: «Рыбинское подворье». 1990 г.

Скачать (в fb2) или прочитать книгу можно здесь.
Или скачать здесь (.djvu, .doc, .fb2)

Это сообщение отредактировал VoloduaV - 17.11.2015 - 18:00

И в Ленинке есть )))) А вот Ярославский художественный музей в лице Тутаевского филиала прос....