Короткие и интересные рассказы, поднимают и закаляют дух

маленький рассказ о любви



Красавица и чудовище.


Сергей Князев до своих тридцати лет жил обыкновенной жизнью топ-менеджера и преуспевшего в жизни человека. Закончив с отличием парижский Ecole Normale Superieure и получив второй диплом, проучившись еще два года в лондонской School of Economis, он попал на работу в РАО ЕЭС к Анатолию Чубайсу, где быстро привлек внимание своего шефа, всегда ценившего молодежь. Не удивительно, что за несколько лет он сделал блестящую карьеру, став если не правой, то, по крайней мере, левой рукой главного электрика страны.

Как человек молодой и симпатичный, Князев входил в число самых перспективных женихов столицы, но сам связывать свою жизнь с какой-нибудь моделью или актрисой не спешил, довольствуясь бурными, но короткими романами.

Как тогда говорили, жизнь удалась.

Но однажды, сидя в Интернете, - а в нем он проводил почти все свободное от работы и бурных краткосрочных романов время, - Сергей зашел на один из так называемых социальных сайтов, которые в ту пору приобрели невиданную популярность – от сайтов, где находили себя одноклассники до сайтов, где находили себя однокамерники.

Скуки ради Князев рассматривал анкеты и фотографии девушек, и, войдя на очередную страницу, вздрогнул. Булгаков бы написал в этом месте: "Так поражает молния, так поражает финский нож" – и был бы прав, потому что сердце топ-менеджера было разбито в ту самую секунду, когда он увидел фотографию девушки по имени Татьяна.

Информация о ней была скромная, но Князева это не смущало. Самое главное, что жила Татьяна в Москве – а это упрощало дело чрезвычайно. Тут же сочинил он письмо, полное комплиментов и изысканных оборотов, вставив несколько слов на французском – что, как он знал, на женщин действовало чрезвычайно.

Ответ не заставил себя ждать. Татьяна, хотя и была моложе Сергея на несколько лет, заинтересовалась интересным мужчиной – хотя, естественно, ни про какое РАО в его профиле не говорилось, а значилось скромно: профессия – офисный работник. И, в конце концов, в этом не содержалось ни капли неправды.

С неделю шла их переписка, и чем больше Сергей узнавал про Татьяну, тем более он чувствовал, что наконец нашел ту, которую так долго искал и все не мог найти. Ни в коей мере не смущало его, что Татьяна происходила из простых и закончила какой-то не самый престижный институт Москвы. Повидал Сергей много дочек политиков и олигархов, и все они отличались крайней капризностью, вздорностью и глупостью. А Татьяна была умна, очень начитана, увлекалась спортом – и при этом, по мнению Сергея, чрезвычайно красива.

От быстрой встречи она, как и положено порядочной девушке, отказалась, тоже, очевидно, стараясь узнать о Сергея сначала как можно больше. Он старался не рассказывать излишних подробностей о себе, оставаясь в то же время в рамках более или менее правды – то есть работает, да, менеджером в области энергетики, учился несколько лет за рубежом. Естественно, о таких вещах, как почти законченный шикарный дом в Подмосковье в одном из самых элитных поселков он писать не стал, рассчитывая сделать Татьяне приятный сюрприз.

Однако пришел, наконец, и день их встречи. На свидание – а встретиться решено было в кафе на Арбате, Князев поехал на своей машине, но оставил ее на стоянке и до кафе добрался пешком. По дороге купил букет цветов – но, как у человека умного и по-европейски натасканного, букет этот был роскошен, но со вкусом, то есть не чрезмерен.

Татьяна в очередной раз не подвела его надежд, разговор у них – за кофе и мороженым – получился чрезвычайно приятный, и букет был оценен, и оба явно расстались довольные друг другом. Татьяна, – которая жила не в Центре, уехала на такси, за которое заплатила сама – а Сергею с трудом пришлось уговорить ее согласиться на то, что за кофе заплатит все-таки он. Естественно, никаких попыток увязаться за ней, набиваться в гости, не говоря уже о большем, не было и не могло быть!

И только расставшись, он уже начал ждать новой встречи. Которая воспоследовала через несколько дней. А потом еще одна. И еще. Однажды, после того, как они вышли из кино, Татьяна, вновь уезжая, поцеловала Сергея, и он потом плохо спал всю ночь, разрываясь между желанием и мечтами. Удивительно, что он при этом не позвонил никому из своих бывших подружек, может потому, что хотя эта мысль и посетила его, он почувствовал ее неправильность.

Шла неделя за неделей, как они встречались. Кино, театры, выставки, концерты. Однажды она пригласила его домой – и он остался у нее до утра. После этого стало ясно обоим, что жить друг без друга они не смогут.

Однако день для серьезного разговора пришел. Начинался май, погода радовала москвичей ранним, почти летним теплом. Однажды к месту свидания Сергей приехал на своей машине – и Татьяна очень удивилась, увидев ее. Тем не менее, она села в нее, и они поехали прочь из Москвы. В поселок, где был почти построен дом, который Сергей уже мысленно считал их общим домом.

Татьяна не удивилась, когда они проехали через ворота, охраняемые ОМОН-ом, хотя чем дальше, тем больше погружалась в какие-то свои мысли и молчаливость. Сергей не обращал на это внимания, возможно потому, что сам сильно волновался. Как ему казалось, сегодняшний день станет решающим в их отношениях.

- Вот, Таня, - сказал Сергей, выйдя из машины. – Это будет наш с тобой дом.

Таня посмотрела на дом – дорогой двухэтажный особняк, построенный целиком из финских стройматериалов, потом на Сергея.

- Ты жулик? – спросила она чуть ли не шепотом. – Или ты бандит? Дом, машина?

Князев засмеялся:

- Прости. Я не хотел тебе говорить. Я работаю менеджером в крупной корпорации. И я не врал тебе ни слова – действительно, в области энергетики. У Анатолия Борисовича Чубайса.

Интересно, что за все время их знакомства про политику они не говорили ни слова, так как Сергей знал из всего предыдущего своего опыта, что ничто так не далеко от девушек, как политика.

- У Чубайса? – переспросила Татьяна и вдруг с ней случилась какая-то странная метаморфоза. На такое милое и приятное до этого лицо вдруг дегла тень гнева, а в глазах, бездонных, как колодец с темной водой, зажглись какие-то огни.

- Ха! – сказал Татьяна чужим злым голосом. – У Чубайса! Зря же ты не сказал мне об этом в самом начале. Я вообще-то коммунист, Сергей, и думаю, что таких как Чубайс, нужно убивать – как бешеных псов. И, конечно, у меня не может быть ничего общего с его подручным – роскошествующим на украденные у народа деньги.

С этими словами она повернулась и быстрым шагом пошла пор дороге к КПП на входе в поселок.

Дальнейшее осталлсь самым унизительным моментом в жизни преуспевающего менеджера Сергея Князева. Он ехал на первой скорости за Татьяной, умолял вернуться или хотя бы разрешить ему отвезти ее домой, клялся, что уйдет от Чубайса завтра же, и завтра же вступит в КПРФ, сделает евроремонт в Мавзолее за свои деньги, еще какую-то чушь – все было бесполезно. Татьяна даже не оглянулась.

* * *
Следующие несколько недель для топ-менеджера РАО ЕЭС прошли в каком-то угаре – алкоголь, какие-то незнакомые девки, даже наркотики. И чем больше Сергей пускался в загул, тем отчетливее он понимал, что Татьяну ему забыть не удастся. Скажи ему кто раньше, что любовь может быть такой – он бы только посмеялся, а сейчас, попав под этот поезд, он готов был на все.

Когда он пришел к ней домой, она не пустила его даже на порог. Когда он пришел к ней на работу, умоляя поговорить, она хлопнула дверью перед его носом. Сергей подумал, не купить ли ему ту маленькую фирму, в которой она работала, но, взвесив за и против, пришел к выводу, что это не поможет.

Чувствуя. что еще несколько таких дней – девки-выпивка-кокаин – и он вступит в фазу необратимого саморазрушения, Князев решил, что пора действовать системно.

Для начала взял себя в руки. Вышел из загула, хотя на работе этого и не заметили, потому что все молодые менеджеры только так – девки-выпивка-кокаин - и жили, сменил номер мобильного, чтобы отрезать от себя всех своих появившихся в большом числе приятелей и приятельниц, восстановил нормальный рабочий ритм.

Все вечера он вновь просиживал в Сети, но теперь уже на сайтах левой и коммунистической направленности. Еще во время учебы в Париже он научился работать с огромным количеством информации – и теперь эти навыки ему очень пригодились. Из лазерного принтера только что не валил дым, пол был усыпан распечатками. Выяснив, какая литература ему необходима, Князев связался по Интернету с букинистами, и скоро службы доставки начали привозить в его квартиру коробки. В коробках лежали полные собрания сочинений – Маркса и Энгельса, Ленина и Плеханова, Сталина и Троцкого. Днем, сидя на совещаниях, где обсуждались вопросы приватизации энергетической отрасли и расчленения оставшейся от Советской власти единой энергосистемы страны, ведущий топ-менеджер читал скачанные на смартфон статьи с сайта communist.ru, отправляясь в командировку на Украину, брал, кроме необходимых бумаг, свежий номер New Left Review, в ящике огромного офисного стола среди бизнес-планов затаился, как змея под камнем, "Манифест коммунистической партии", в MP-3 плэйер вместо песен были закачаны аудиофайлы с докладами и выступлениями теоретиков немецкой ПДС и английской Socialist Worker Party, а из Нью-Йорка службой Federal Express пришла посылка, полная видеодисков и видеокассет с выступлениями Фиделя Кастро Рус и Уго Чавеса.

Закончилось лето, и вначале осени Сергей закончил сбор информации. Вечером, расставив все книги на полки, разложив все распечатки в отмаркированные пластиковые папки-файлы, он взял чистый лист бумаги и написал обычной простой шариковой ручкой:

Что делать? Насущные задачи нашего движения.

И приписал по привычке:

Бизнес-план.

* * *
Так как всеобщая забастовка в полном масштабе заканчивалась только завтра, сегодня транспорт в Москве не ходил. И машин на улице уставшего от трехнедельного противостояния города было немного. Еще иногда пролетали с сиренами черные машины ФСБ и МВД, но это уже была агония режима. По единственному работающему каналу телевидения показывали обгорелые бумаги, вылетающие из окон зданий московской мэрии, Администрации Президента и ФСБ, выходящие из города колонны бронетехники, выезжающие колоны автобусов с шахтерам, из которых торчали красные знамена, остальное время - прямые репортажи с заседания Всероссийского стачкома и интервью с только что назначенными членами правительства Народного Единства.

Татьяна Новикова, член КПД - Комитета Прямого Действия Северного округа – координационного органа, взявшего на себя управление округом после отставки коррупционеров из префектуры, возвращалась домой. Три недели она толком не спала – и сейчас у нее не было сил даже поехать на Лубянскую площадь, где сегодня ночью должны установить обратно памятник Дзержинскому – так решило коммунистическое большинство КПД Центрального округа - несмотря на дикую ругань и отчаянное сопротивление делегатов-анархистов.

Метро не работало, но в последний момент ребята-правдисты, развозящие и раздающие москвичам и еще остающимся в городе сибирякам и уральцам экстренные выпуски газеты "Правда", подбросили ее до самого дома.

Татьяна вошла в подъезд, поднялась пешком на третий этаж – лифт тоже не работал.

- Привет! – услышала она за спиной.

Испуганно оглянулась.

На подоконнике пролетом выше сидел Сергей – мужчина, в которого она влюбилась несколько лет назад – и которого старалась забыть с тех пор. Правда, не очень получалось.

- Ты? – удивленно воскликнула она.

- Я.

- Что ты тут делаешь?

- Я приехал за тобой.
- За мной? Но мы столько лет не виделись…

- Ну и что. Я люблю тебя и не могу без тебя жить.

- Но… - Татьяна растерялась. – Ты ведь из этих – которые сейчас бегут через все границы – как крысы.

В ее усталых глазах опять зажгись так запомнившиеся Сергею огоньки гнева.

- Нет. Я теперь на другой стороне. Партийное имя Максим Комов.

Он сделал шутливое движение, как бы приподнимая над головой несуществующую шляпу.

- Комов? Так это ты... Тот самый легендарный Комов? Но я же видела фото... И по телевизору. Он же с бородой.

- Сбрил. По случаю победы революции.

- Но как? Но почему? Ведь ты…?

Сергей пожал плечами:

- Когда мы расстались, я еще поработал у Рыжего полгода. Потом перешел на нелегальное положение. Денег немного увел от него – через офф-шоры. В Москве что-то делать было бесполезно – а вот Урал и Сибирь были слабым местом в их системе – она же держалась только за счет ресурсов. Вот и начал там работу.

Татьяна не могла удержаться…

- Но почему я не знала! Ты же мог сообщить о себе!

- Нет, – сказал он серьезно. – Сначала я должен был сделать революцию. Чтобы ты поверила.

- Человек не может сделать один революцию, – упрямо сказала Татьяна. - Это не классовый подход.

- Верно, – сказал Сергей. – Не может. В теории. Но жизнь богаче любой теории, даже самой правильной. А я люблю тебя. И не могу без тебя жить. Ну и к тому же - в наше время революции нужны хороший менеджмент и хорошие менеджеры. Вот я и попробовал таким стать. И знаешь - вроде получилось.

Собрать бы вас всех, коммунистов проклятых, да отправить куда-нибудь в заповедник – и стройте там себе свой коммунизм.
(Из комментария в блоге).


Заповедник.


Около магазина стояла очередь. В основном женщины и дети. Люди стояли прямо под табличкой: ОЧЕРЕДЬ ЗА ЕДОЙ. На лицах лежала грусть, тем более что на двери магазина висела другая табличка: ЕДУ НЕ ЗАВЕЗЛИ.
- А чего они тогда ждут?
- А вдруг подвезут ну хоть какую еду, - охотно ответил Потапов. – Жизнь жителей Заповедника проходит исключительно в неоплачиваемой работе на номенклатуру и стоянии в очередях.
Хвост очереди уходил за ближайший дом.
- Часто здесь такое? – спросил Осипов.
- Да считайте каждый день. В Заповеднике ведь плановая экономика. Значит, ничего нет – только дефицит один. Крестьяне в колхозах работают спустя рукава – ведь денег они тоже не получают, только трудодни. Палочки какие-то. Ну и соответственно: с едой плохо.

***
Тремя днями раньше.

- Ты бывал в Заповеднике? – спросил генерал-майор Никулин, начальник капитана Осипова и руководитель Службы по борьбе с проявлениями антиконституционной деятельности. Говорят, звание, генерал-майора обошлось ему в кругленькую сумму, не меньше чем миллион евро. Такие сейчас расценки наверху.
- Какой заповедник? – не понял Осипов.
Никулин нетерпеливо поморщился:
- Заповедник уродов! На котором красные. Что ты о нем знаешь?
- А, вы про это. Ну, что двадцать лет назад, после подавления ГКЧП, группа фанатично настроенных коммунистов попросила Президента разрешения создать в одном из отдаленных районов страны самоуправляющуюся колонию. Ситуация в стране была острая – и им разрешили отправиться туда. Довольно много, помню, нашлось желающих. Вот и живут там, строят свой коммунизм. Говорят, построили какое-то жалкое подобие Совка – с райкомами партии, с дефицитом, с очередями. Но головной боли от них нет – тут воду не мутят – и на том спасибо.
- Правильно, Осипов. Потому их туда и отпустили. Хотя юридически они граждане Российской Федерации, но степень автономии у них очень высокая. Есть у нас там пара информаторов, и Федеральное представительство, с минимальным штатом. Но вот какая закавыка, Осипов, мы посмотрели статистику – за последние десять лет все федеральные служащие, работавшие в Заповеднике, пропали.
- Как пропали?
- А вот так. Вернулись сюда, на материк, пожили тут кто месяц, кто два, потом уволились – и растворились.
- И много таких случаев?
- Немного. Так там и работают всего несколько человек. Но разобраться надо. То ли статистическая погрешность, то ли еще чего. Может, коммуняки там героин делают, или еще какую гадость, а мы тут и не знаем. Так-то вот так. Нужно тебе, Осипов, туда съездить, посмотреть свежим взглядом.
Увидев страдальческое выражение лица подчиненного, генерал посуровел:
- Не кривись, не кривись. Давно из Москвы не вылезал. А ты у нас лучший по левакам и коммуниздам, знаешь их брата. И, если что там нечисто, унюхаешь.
Генерал подумал и добавил:
- Это приказ, кстати, Самого. А Сам – наш человек – раз что-то хочет проверить – значит, нужно проверить. Интуиция у него нечеловеческая.

***

На двери висела табличка: «КГБ. ПОДВАЛ». Табличка была старая и грязная. Прямо под ней висел пожелтевший листок бумаги с надписью большими печатными буквами: «Осторожно, крутая ступенька». Еще ниже висел наперекосяк ржавый замок.
- А вот тут палачи вершат свои черные дела! – с пафосом сказал Потапов и, чтобы выразить свое возмущение, плюнул на землю. – Ненавижу!
Осипов посмотрел на него. Потом на стоящий во дворе грузовик фургон. На фургоне была надпись: «ЧЕРНЫЙ ВОРОНОК». Правое переднее колесо у фургона было спущено.
- Что, не часто коммунисты запускают машину политических репрессий? – спросил Осипов.
Потапов посмотрел на фургон, на ржавый замок.
- Да, что-то давненько не запускали. Но уж когда запустят – тогда отсюда днем и ночью доносятся крики жертв палачей, черные воронки только и успевают по ночам привозить сюда, в пасть коммунистическому Молоху, новую и новую пищу.
- А что же потенциальные, так сказать, жертвы не уедут обратно на Материк? – спросил Осипов недоверчиво. – Ведь, согласно соглашению о создании Заповедника, въезд и выезд отсюда свободные?
- Пропаганда, - сказал Потапов. – Эти проклятые коммунисты так промыли людям мозги, что они думают: лучше пытки в кровавом подвале КГБ и десять лет лагерей в архипелаге ГУЛАГ, чем жизнь в капиталистической России. А я не уезжаю, потому что кто-то ж должен нести тут знамя Андрея Дмитриевича Сахарова и Сергея Адамовича Ковалева. Среди этих несчастных зомби.
Потапов снял очки и протер их несвежим носовым платком – очевидно, застеснявшись собственного пафоса.
- Ага, - сказал Осипов. – Очень, очень интересно.

***
Двумя днями ранее.

Осипов сошел с парома, огляделся. Над ангаром висел красный флаг с серпом и молотом и транспарант:

Да здравствует Первый секретарь партии наш дорогой товарищ Учкудуков!

- Круто, да? – услышал Осипов позади себя. Оглянулся. Сзади стоял немолодой мужчина в помятом костюме, очках и с чеховской бородкой на интеллигентном лице.
Он протянул Осипову руку:
- Потапов. Яков Маркович, здешний диссидент.
Осипов пожал протянутую руку.
- Вы первый раз в Заповеднике?
- Да.
- Ну, тогда, считайте, Вы попали в прошлое. В год, ну этак, 1984-й. Оруэлл в своем конгениальном романе был прав!
Потапов хохотнул.

***

- А сюда нас не пустят. – Потапов показал на красивый домик, над которым горела неоновая вывеска: «СПЕЦРАСПРЕДЕЛИТЕЛЬ». – Вход по партбилетами и спецпропускам. Тут отоваривается номенклатура Заповедника. Члены обкома, горкома и райкома. Продукты из материковой России и даже из-за рубежа, пиво и алкоголь, сигареты, жвачка, импортная одежда… Журналы «Playboy» и DVD-диски с порнографическими фильмами, - подумав, прибавил он.
Осипов заглянул в окно. То, что было видно, напоминало стандартный мини-маркет в любом российском провинциальном городе.

***

Осипов вошел на паром, где его приветствовала симпатичная молодая девушка в синей пилотке и сине-белой форменной куртке с белым медведем на синем фоне и надписью «МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ ЕДИНОЙ РОССИИ».
- Вы наш? – спросила она.
- Наш – это как? – спросил Осипов.
- Ну, из Свободной России?
- Из Свободной России? – переспросил Осипов задумчиво. – А, да, конечно.
- Я так и поняла, - радостно затарахтела девушка. – Представляю, как вам хочется поскорее вернутся домой, в нашу свободную страну. Я однажды пошла на экскурсию в их город – ужас какой-то. Серые несчастные лица, убогость… Одно слово – коммунистический рай. И как только люди могут добровольно согласиться жить такой жизнью!
- Да, - сказал. Осипов, - Вот и я чего-то не понимаю.

***

Через пять минут паром стал отходить от берега, и тут Осипов вдруг спрыгнул прямо с борта на берег. На пароме кто-то закричал, кто-то закричал из провожавших на берегу, но Осипов перепрыгнул через ограждение, через какой-то полуразложившийся забор и быстро понесся к воротам.
- Эй, лови, лови, - неслось позади него, а из будки ворот выскочил растерянный дед в фуражке, но Осипов грубо оттолкнул его – дед упал на землю. Но в город Осипов не побежал – а побежал прямо в лес, лежащий по правую сторону дороги.

***
Дом выглядел пустым. Осипов взял кирпич и без сожаления разбил окно. Сбил осколки, открыл окно настежь, пролез во внутрь.
Обыкновенная комната – как у него в Москве, компьютер на столе, телевизор с плоским экраном в углу. На полках в книжном в шкафу книги – Осипов быстро просмотрел корешки. Некоторые авторы были ему совсем незнакомы.
Включил телевизор. На фоне надписи «Ленинский факультет» плешивый мужчина гнусавил в микрофон:
- Итак, что же говорит в пятьдесят восьмом томе своих сочинений товарищ Бортник о диалектике переходного периода от капитализма к социализму? Как указывал еще в своем выступлении на Одиннадцатой конференции обкома партии Заповедника товарищ Учкудуков, без овладения диалектическим методом мы, товарищи, никогда не сможем повысить надои молока и сократить брак при производстве металлических болванок. Но, товарищи…
Осипов уже было почти нажал кнопку «Выкл.» на телевизоре, но тут вдруг изображение стало цветным. В кадр к плешивому мужчине подошел какой-то молодой человек в джинсах, похлопал мужчину по плечу и сказал, обращаясь в камеру:
- Так, товарищи, на сегодня с нашим дорогим товарищем Учкудуковым закончено. Спасибо вам, Михал Михалыч.
Плешивый человек, названный Михал Михалычем, улыбнулся до ушей, вынул из кармана носовой платок, вытер плешь.
- Уф, Вася, устал я с непривычки, - жалобным, но живым, человеческим голосом, сказал он.
- Спасибо, дядя Миша, отдыхайте. Скоро мы с этим цирком закончим. Ну а теперь – когда проверяющий из Москвы нас покинул – снова главная студия. Всем спасибо за терпение.
Изображение мигнуло, и в экране появилась обычная телестудия. За столом сидели несколько мужчин и женщин.
- Мы рады возобновить нормальное вещание телевидения Острова, - объявила молоденькая девочка-ведущая.
Осипов сел на пол, не отрывая взгляда от телевизора.
- Сегодня мы поговорим о работе добровольцев-островитян на материке. Кто начнет?
- Давайте я, - сказала женщина средних лет с очень приятным лицом то ли врача, то ли учительницы. – Как вы знаете, ситуация с детскими домами в материковой России очень тяжелая – капиталистический мир не проходит тест на гуманность по отношению к старикам и детям. И что вообще печально - к очень больным детям. Возможности Заповедника еще не очень большие, поэтому в программу помощи мы включили – чтобы не распылять наши средства - несколько детдомов в Центральной России и Калмыкии, которые находятся – вернее, находились до нашего прихода - в самом трудном положении. Особенно ситуация была трагичной в домах для детей с отклонениями в умственном развитии. В целях дезинформации силовых структур России мы действуем, как обычно, под вывеской фиктивных благотворительных организаций Запада. Приходится заниматься подкупом чиновников…
Осипов переключил канал. Там шел концерт классической музыки. На другом канале – спектакль какого-то московского театра, запись семидесятых годов двадцатого века. Каналов оказалось отнюдь не два, а гораздо больше – и спортивный, и детский, и всякие другие. На детском - к удивлению Осипова шел мультик про Чебурашку и крокодила Гену – но которого он никогда не видел дома. Из того, что он успел посмотреть, он понял, что по сюжету мультика Чебурашка и Гена организуют забастовку на заводе, которым владеет олигарх – старуха Шапокляк. Больше же всего поразила Осипова качество мультипликации и голоса мультгероев – абсолютно идентичные оригинальному мультфильму.
Был исторический канал – в телевизоре два профессорского вида седоволосых мужчины довольно яростно спорили о роли анархизма во время Гражданской войны, был научный канал с фильмом БиБиСи о спутниках Юпитера, на образовательном канале шел урок какого-то неведомого Осипову языка.
Осипов выключил телевизор.

***
Двое молодых ребят ехали по главной улице и снимали таблички и вывески «КГБ», «СПЕЦРАСПРЕДЕЛИТЕЛЬ», «ЕДУ НЕ ЗАВЕЗЛИ» с парадных дверей домов. Осипов некоторое время двигался за ними, потом свернул к дому, где жил Потапов.
А тот как раз шел по улице. Одет он был уже не в серый мешковатый костюм, а во вполне модные в этом году даже и в Москве ботинки, очень приличные слаксы и стильную куртку.
Осипов незаметно подкрался к нему сзади, приставил пистолет к боку и шепнул:
- Дернешься - пристрелю.
Потапов побледнел.
- Вы… Почему вы тут?...
- Ты что, думаешь, эту туфту, которую ты тут мне скармливал всю эту неделю, я проглочу?
- Но… почему Вы не уехали? – Потапов был бледен, как смерть.
- Я сотрудник Федеральной Службы Безопасности Российской Федерации. Теперь мы медленно отойдем в сторону и ты мне расскажешь, что за хрень творится в этом вашем грёбаном Заповеднике. И не вздумай мне гнать залипуху, понял?
- Понял, - кивнул Потапов.
- Кстати, учти. Если со мной что случится – через день от вашего Заповедника ничего не останется. Я послан по приказу самого Президента, ясно?
- Да, да, конечно.
Они отошли в сквер, сели на скамейку. Напротив стоял…

***
Поначалу жизнь в Заповеднике была трудная. Среди переселенцев преобладали люди среднего и старшего возраста, много интеллигентов и научных работников, не очень приспособленных добывать хлеб насущный руками. Но эту ситуацию организаторы переселения – или, как называли руководители проекта – Эвакуации – предвидели. И готовились к ней заранее. Была создана разветвленная сеть небольших и средних предприятий – в России, СНГ и даже в странах Запада и Юго-Восточной Азии – которая на первом этапе подпитывала Заповедник материально и финансово.
А дальше произошло то, чего не ожидали даже сами организаторы Эвакуации. Заповедник начал весьма быстро развиваться – и уже через несколько лет стал самодостаточен в плане обеспечения своих жителей. Объяснялось это тем, что все участники проекта вошли в него добровольно. И что все были крайне упёртыми коммунистами, для которых слово «долг» было выше слова «хочу».
Высокий же интеллектуальный уровень островитян позволил создать чрезвычайно высокий научный сектор – и еще через десять лет в Заповеднике появились физические лаборатории, биологический институт, софтверные разработки и даже производство микроэлектроники.
Это, как ни странно, вызвало огромное беспокойство среди организаторов Эвакуации. Они понимали, что возникновение лакомого кусочка из ничего разожжет аппетит у окружавших Заповедник капиталистов, в первую очередь у властителей материковой России и ее финансово-промышленных групп. И была запущена операция «Зоопарк» - благодаря которой фасад острова превратили в карикатурное подобие «советского ада» из антикоммунистических страшилок конца 20-го века.
Как известно, желающий увидеть непременно увидит – и редкие гости с материка, не говоря уже об официальных лицах, видели в Заповеднике то, что хотели увидеть – унылую серую уравниловку, примитивный быт, «неосовок».

***

Горожане собрались на площади. Машин было мало – зато было очень много велосипедистов.
Несмотря на ночь, между взрослыми носились дети. Царила какая-то напряженная, но в то же время торжественная атмосфера.
- Товарищи! – раздался голос в громкоговорителях. – Сегодня у нас праздник. Запуск в космос первой коммуникационной станции «Октябрь».
- В космос? – Осипов недоверчиво посмотрел на своего спутника. – А как же средства воздушно-космического наблюдения? Вас же заметят?
Потапов беспечно махнул рукой:
- Там наши физики придумали какую-то защиту – никто ничего не заметит. А через пару лет мы достроим Периметр – кольцо защиты Заповедника, накроем его силовым колпаком – и тогда катитесь и вы на Материке, и американцы, и китайцы, к чертовой бабушке. Разлагайтесь, выясняйте отношения, воюйте. А мы будем строить коммунизм, осваивать ближний космос, океан, помогать новым социалистическим странам Латинской Америки.
- Вы же русские люди, - как-то неуверенно сказал Осипов. – Вам что, на Родину начхать?
Потапов посмотрел на него, как на ребенка.
- Это вам там начхать. В столичных кабинетах. На все начхать, кроме денег. А наши добровольцы уже сейчас работают в России, на Украине, в Средней Азии и на Кавказе. Врачи, педагоги, спасатели. Пока анонимно. Это же вы превратили бывший Союз в помойку и гадюшник, и нам теперь куча лет понадобится, чтобы разгрести все то, что вы наворотили.
Осипов промолчал.
- Внимание, - сказал голос. - До старта ракеты остается несколько секунд.
Все замерли.
Медленно, но все выше и выше над головами островитян стала подниматься в небо красная звезда. Свет маршевого двигателя был столь сильным, что можно было разглядеть тысячи лиц и сияние глаз, жадно смотревших на небо.

И вдруг в толпе раздалось – сначала еле слышно, а потом все громче и громче:

Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов,
Кипит наш разум возмущенный,
И в смертный бой идти готов…

Красная звезда в небе стала уменьшаться, превратилась в одну из других тысяч звезд на небе, а на площади уже гремело:

Весь мир насилья мы разрушим,
До основанья, а затем,
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был никем, тот станет всем…

***
- Ну и как там, в Заповеднике? – спросил полковник Горлов, встретив Осипова, выходящего после доклада из кабинета Директора – как было принято называть начальника ФСБ еще с доисторических, то есть советских времен.
- Да ну, зоопарк, сущий зоопарк. – Осипов снисходительно махнул рукой. – То ли уроды, то ли сектанты.
- Ну, главное, чтобы не вредные, верно? - сказал Горлов.
- Да какой там от них вред, у них еда по талонам!
- И нравится же им так жить? – удивился Горлов.
- Сами выбрали. Никто их там силой не держит.
- А с этими, исчезнувшими, чего?
- Там забавная история. И не одна. Тамошние девушки на мужиков из Материка просто кидаются – у них же там бедность и серость, а наши с собой и духи французские привозят, и тряпки из бутиков. Потому там мужику в смысле бабья – ну просто раздолье. Вот наши чиновники на старости лет и начинают там жить – чтобы оторваться. Седина в бороду, бес в ребро!
Осипов подмигнул полковнику.
- Во как? Так и ты, небось, там времени не терял?
Оба засмеялись.
- Вечером – если делать нечего, позвони – можно нехило погудеть у меня на даче. Ты ведь там еще не был.
- Посмотрим, - сказал Осипов.
На самом деле никуда он и не собирался. Дел было много. За месяц, максимум два, нужно было организовать уход со службы, который бы не вызвал недоуменных вопросов – и тихое исчезновение из Москвы, опять же – чтобы без лишних вопросов.
В Заповеднике даже для него – человека без профессии – потому что какая же это профессия – быть держимордой у буржуев? – найдется работа. Нужная людям.

Изгнание Карла Маркса.

Кризисно-святочная история.

- Вот, батюшка, - сказал олигарх Иванов идущему рядом с ним священнику. – Тут я его и видел.
Шли они по длинному коридору огромного здания корпорации «Росэнерго», торчавшему воткнутой в небо элегантной стрелой на западе Москвы. Коридор был пуст, потому как в воскресенье офисный народ отдыхает.
- Карла Маркса? – уточнил недоверчиво священник.
- Его, его! - энергично кивая головой, сказал олигарх. – Шел прямо ко мне навстречу – и даже кулак показал, сука!


Священник укоризненно посмотрел на Иванова. Тот поперхнулся:
- Прошу прощения. Само вырвалось.
- И давно он… э-э-э-э… является?
- Да уж с месяц, батюшка. То тут мелькнет, то там. Секретарш пугает: выйдет из стены, пройдет через офис, в другой стене исчезнет. По коридорам, опять же, ходит.
- И молчит?
- Молчит, батюшка. Но то кулак покажет, то пальцем погрозит. И ведь страшно – бородатый такой. А представьте – ну как если Сам приедет, Владимир Владимирович. Да хотя бы и Дмитрий Анатольевич. А ему такое навстречу из стены выйдет. Конфуз будет.
- Ну, - сказал священник. – Нужно освящать здание. И, конечно, помещения окропить святой водой.
- Окропить – это хорошо, - радостно сказал олигарх. – Это очень правильно!
- Здание-то у вас немаленькое, - задумчиво сказал священник. – Да и этот Карл – дух зловредный. Так просто не изгонишь.
- Заплатим, святой отец, - сказал олигарх. – Ради того дела сколько скажете, столько денег переведем – и вас не забудем.
- Святые отцы у латинян-еретиков! - строго поправил олигарха священник.
Иванов, который в церковь ходить не любил, хотя в последнее время отмазаться от посещений храмов по церковным праздникам было невозможно – весь политический и экономический бомонд ходит, начиная с президента и премьера! - даже покраснел:
- Простите, батюшка.
Они дошли до конца коридора, Иванов услужливо нажал кнопку лифта.
- Ладно, - сказал священник. – Завтра приеду. Проведем освящение здания – все как положено.
- Спасибо! – искренне и с воодушевлением сказал олигарх. – А то уж мочи нет от него, немца проклятого.
- Крови он иудейской, а потому особо зловреден! – со значением сказал священник.
- Я понимаю, ага! – сказал Иванов, мысленно прикидывая, во что ему изгнание духа проклятого автора «Капитала» обойдется. Выходила кругленькая сумма.
Между тем прибыл лифт.

Олигарх Иванов сидел в своем офисе в пентхаузе «Росэнерго». Дело было вечером, скоро отправляться домой, а пока он болтал по телефону с приятелем-олигархом из «Русстали».
- Да, кстати, - сказал приятель-олигарх, - Этот, Карлуша который, больше не беспокоит?
- Не, - довольно сказал Иванов, - Как отрезало. Нет больше гада. Так что от попов толк реальный есть. Не зря я баблосы зарядил. Кстати, немалые.
- Мне, что ли, освятить свою контору? И тачку свою заодно. Ты мою тачку новую видел?
Они поговорили про машины, про баб, про планы на лето – про политику и экономику не говорили, потому что знали – Контора все слушает и пишет, потом попрощались.
Иванов выключил ноут-бук, погасил свет, вышел в приемную. Там никого не было. Ни референтов, ни секретарей. Иванов вышел в коридор – он был пуст, хотя там полагалось сидеть двум охранником.
И еще было очень тихо. Так тихо, как… как на кладбище, вдруг подумал олигарх и у него засосало под ложечкой.
Он быстро пошел к лифту, нажал кнопку. Бесполезно. Лампочки не реагировали. Иванов стал бить по кнопкам кулаком – никакого эффекта.
И вдруг – даже не ушами, а спиной – он услышал шаги за спиной. Тяжелые – как будто шагающий экскаватор. Поворачиваться не хотелось – но пришлось. По коридору, прямо к нему, шло что-то огромное, зеленое, слизкое, бородавчатое, почти бесформенное, хотя нечто вроде головы, рук и ног угадывалось.
Спасительная мысль пришла в голову олигарха. Он вынул из кармана пиджака от Версачи мобильный телефон, набрал номер.
- Отец Георгий, помогите! – закричал он в трубку.
- Какой такой отец Георгий? – раздался глумливый гнусавый голосок из элитного швейцарского мобильника «GoldEgo» - Емельян Ярославский у телефона.
Олигарх растерянно отключил телефон. Какой такой Ярославский? Что еще за Ярославский?
Тут от соседней стены отделился человек. На человеке была серая шинелька, за спиной у него висела винтовка со штыком, а в правой руке он нес старый закопченный металлический чайник с длинным носиком.
- Любезный, - сказал человек олигарху, - Где тут кипяточку набрать?
Иванов оторопело смотрел на человека с ружьем, потом снова на медленно приближающееся чудовище.
Человек с ружьем проследил за его взглядом.
- А, вот и оно. Явилося, родное. Ну, ты парень и влип.
- Да кто же это? – истошно воскликнул олигарх.
- Крызыс, - сказал человек с ружьем. – О котором тебя товарищ Карл Маркс честно и предупреждал, да ты к его предостережениям не прислушался. А еще и попов натравил на него. Жадных и коррумпированных. Так что теперь хана тебе, мужик.
Человек потряс чайником:
- Однако, любезный, пойду я кипяточек искать.
И исчез в другой стене.
Чудовище – или кризис – между тем приближалось. От него отделилось что-то вроде гадкой лысой обезьяны с хвостом, которая подбежала к олигарху, стукнула его очень больно кулачком в ухо и – противненько хихикая – убежала, слившись снова с огромным комом бугорчатой слизистой плоти. От которой еще и пахло неким странным зловонием, в котором смешивалась что-то крайне мерзкое и смрадное с запахом отборного коньяка, элитных духов, новой кожаной мебели, и даже, что было особенно ужасно, дорогих женщин.
А потом чудовище сказало:
-В прямом соответствии с ростом стоимости мира вещей растет обесценение человеческого мира.

И тогда олигарх Иванов закричал. Тоненько и страшно.

После того, как его нашли, его поместили в хорошую психиатрическую лечебницу. Где он до сих пор пребывает. Весь седой, он сидит в своей палате и бормочет:
- Учение Маркса всесильно, потому что он верно. Учение Маркса верно, потому что оно всесильно. Учение Маркса всесильно, потому что он верно. Учение Маркса верно, потому что оно всесильно…
И так целыми днями.

А в здании «Росэнерго» сейчас Дворец юных техников имени Первых Советских Космонавтов. Да.

рассказ в стиле истпарт-НФ
Бухгалтер.

Рассказ-триллер.


Уток кормить Сидоров ходил в воскресенье, с утра. Утки плавали посередине небольшого пруда - или озера? - и вообще пугались людей, потому что мальчишки иногда кидали в них камнями, не исключено, что и бомжи могли рассматривать их, уток, в качестве потенциальной еды.

Но Сидорова утки знали. Потому что, когда он появлялся, утки, гогоча, сразу подплывали к нему без боязни. А некоторые даже вылезали на берег и ели кусочки из специально и загодя купленного батона прямо с рук. Не все. Некоторые, особенно уточки, так сильно не рисковали, но Сидоров и их не обижал и кидал им кусочки в воду - где утки их тут же сметали, иногда отпихивая товарок. Впрочем, обходилось без серьезных драк.

Вот и сегодня всё шло по заведенному порядку, батон уже был наполовину уничтожен утиным воинством, когда Сидоров услышал позади себя шорох автомобильных шин. Хотя езда по маленькому городскому парку на машинах была в принципе запрещена, на практике этот запрет частенько нарушался - что возмущало Сидорова, потому как по дорожкам гуляли мамы и бабушки с детками, гоняли на велосипедах подростки, но неуважение к законам, как частенько говорил сам Сидоров на работе и домашним, стало просто основой нынешней жизни. Поэтому он даже не повернул голову, чтобы посмотреть на очередного автовладельца, не уважающего правила и других, не обремененных колесами, людей. А продолжал, сидя на корточках, кидать уткам кусочки хлеба.

И как, оказалось, зря.

Потому что через несколько секунд ему в затылок уперлось что-то металлическое и холодное, а хрипловатый мужской голос сказал:
- Очень медленно поднимаемся, резких движений не делаем, руки держим перед собой.

***

Черный минивэн, на грязном полу которого Сидоров лежал, остановился, грохнула дверь, один из захватчиков грубо пихнул его ногой:
- Вылазь, приехали.
Сидоров с трудом поднялся на колени, потом, полусогнувшись, встал на ноги. Руки оставались связанными пластиковой лентой. Вылез из машины.
Минивэн стоял в каком-то глухом дворе, по неполному периметру огороженному высокой стеной из красного кирпича. Поверх стены были мотки колючей проволоки.

Железная дверь в глухой стене дома - тоже из красного кирпича - со скрипом открылась - Сидорова втолкнули туда. Внутри, в коридоре казенно-зеленого цвета, был целый ряд глухих металлических дверей с окошками. В первую же дверь Сидорова затолкали.

Это был классическая камера - четыре стены без окна и железная табуретка, приваренная к железному полу. На потолке лампочка, закрытая железной решеткой. Больше ничего.

***

Помещение, куда Сидорова впихнули через час, мало чем отличалось от тюремной камеры. Только к полу были приварены две табуретки и нечто металлическое и столообразное.
На табуретках сидели двое, очень похожие друг на дружку.
- Мне бы в туалет, - робко сказал Сидоров. - Писать очень хочется.
- ПотЕрпите, - сказал первый.
Сидоров пожал плечами.
- Советую не запираться, - сказал первый.
- А в чем? - робко поинтересовался Сидоров.
- Кто вы? - спросил второй.
- Я? Я Сидоров...
- Мы знаем ваше имя. Кто вы в системе?
- В системе? В какой системе?
- Чем вы занимаетесь? - рявкнул первый и ударил кулаком по столообразному сооружению.
- Занимаюсь? - Сидоров робко посмотрел на него. - Я бухгалтер. Работаю в "Мосгорводоканале".
- Не пудрите нам мозги... - начал первый, но второй оборвал его жестом ладони. Открыл лежавшую перед ним папку.
- 2 октября сего года ЗАО "Моссибнефть" перевело из банка "Восточный", Москва, в банк "Стратфорд Би" на Каймановых островах 112 миллионов долларов, где эти деньги в свою очередь были переведены на счета нидерландских банков по цепочке Кайманы-остров Мэн-Нидерланды.
Мы проследили все банковские операции от начала до конца с помощью специальных средств и программ, но при этом выяснили, что вся - абсолютно вся информация о денежных операциях параллельно прослеживалась какой-то третьей стороной.
- А мы - это кто? - полюбопытствовал Сидоров. - И какое это все имеет ко мне отношение?
- Мы - это мы, - сказал первый и продолжил. - Размотав длинную цепочку из экранов, файерволов, прокси-серверов и прочей компьютерной лабуды, мы выяснили, что эта информация прошла на ваш компьютер, установленный в вашем отделе "Мосгорводоканала" по адресу ул. Стромынка, дом 21, корпус 2, подъезд 1, офис 5
- Это же наш адрес! - удивился Сидоров.
- И ваш компьютер, Сидоров. Так что не стройте из себя дурачка.
Снова вступил в разговор второй:
- Нам стало интересно, Сидоров, зачем рядовому бухгалтеру Водоканала такая информация, получение которой у информационно-аналитического отдела нашей службы потребовало несколько сотен человеко-часов. И - представьте себе - обнаружилось, что это не единственный случай. Оказывается, Сидоров, на Ваш компьютер поступили данные даже о переводе денег госкорпорации "Росвооружения" на счета в Швейцарии - что является, Сидоров, информацией высшей государственной важности. Теперь, Сидоров, я повторю мой вопрос - кто вы и чем занимаетесь?
- Я бухгалтер. Просто бухгалтер. Что касается этих ваших файерволов - ничего не знаю, я в этом не разбираюсь. Какая-то ошибка. Может, случайность. А может - Сидоров даже просветлел - это троян такой. Я читал где-то. Сидит у человека в компьютере шпионская программа, делает что-то свое - а человек ничего и не знает, что у него в компьютере творится.
Мужчины переглянулись.
- Сидоров, не морочьте нам голову. Вчера ночью специалисты из нашей службы негласно проникли в вашу лавочку и вскрыли ваш компьютер. При подключении жесткого диска для копирования информации он загадочным образом самоликвидировал всю информацию. Чист. И нет никаких способов восстановить то, что на нем было.
- Ну вот, - уныло сказал Сидоров.- А у меня там по квартальному отчету все данные.
- Интересно, Сидоров, что программа, уничтожившая так лихо содержимое диска, была разработана, как мы узнали, в Массачусетском Технологическом Интституте доктором Гариком Азаряном, бывшим жителем Баку.
- И что с того?
- А вот к программе, которая отслеживает практически все финансовые транзакции, совершаевшиеся в последние несколько лет через как минимум три крупнейших российских банка - имеет явно отношение один криптограф-математик по фамилии Якобсон - бывший житель Ленинграда, а ныне сотрудник компании Google.
- Не знаю я никакого Якобсона, - сказал даже несколько сварливо Сидоров. - У меня был одноклассник по фамилии Мухаметдинов - так в нем не было ни капли татарской крови. Просто его отца, когда он остался сиротой после смерти своего отца - украинца, а мать до этого погибла в эвакуации, усыновил после войны его фронтовой друг-татарин, вот так и получился хохол Мухаметдинов. Мало ли на свете совпадений.
- Мое терпение не безгранично, Сидоров. Я повторяю свой вопрос: кто вы, каким образом на ваш компьютер поступает финансовая информация высшей категории секретности и...

И в этот момент стальная дверь пушинкой влетела в кабинет для допросов, припечатав с неприятным хрустом одного из похожих мужчин к унылой зеленой стене, вслед за дверью и грохотом в столбе пыли в комнату ворвалась группа людей в черном - с черными вязаными шапочками на головах и с оружием в руках. Второй человек - которого не расплющило дверью, успел даже встать, но тут же упал, потому что его буквально изрешетил поток пуль из оружия в руках людей в черном.
- Лежать! - заорали все они, направив автоматы на Сидорова и тот, вздохнув непритворно, покорно лег на железный пол.

***

Сидоров опять лежал на полу какой-то машины - какой - он не разглядел, потому что ему завязали глаза.
Повязку сняли только когда его ввели в огромный зал, похожий на какой-нибудь музей - с лепниной на потолке, статуями в углах и огромными витражными окнами. Посреди зала стоял диван. За диваном располагался то ли маленький бассейн, то ли большая ванна. Белая и в позолоте. А может и в золоте.
На диване сидел человек в халате. Рядом стояли мужчины в белых халатах, судя по всему - врачи.

Охранники остались стоять у дверей.

- Ну, здравствуй, Сидоров, - сказал мужчина на диване, не вставая. Во рту у мужчины оказались золотые зубы. Между ними он ковырял зубочисткой. Зубочистка была золотая.
- Здравствуйте, - вежливо сказал Сидоров.
- Давай, Сидоров, не затягивать. На кого работаешь?
- На кого? На "Мосгорводоканал".
- Шутник, - загоготал мужчина. - Настоящий шутник.
Мужчина ткнул одного из докторов, стоящих рядом с ним, кулаком в бок. Доктор сухо улыбнулся.
- Сидоров. Сейчас ты нам все-все-все расскажешь - на кого работаешь, откуда инфу получаешь, куда и кому ее передаешь. Потому что, Сидоров, у меня такие есть специально обученные люди - айболиты, которые из тебя вытянут даже то, когда ты первый раз вздрочнул. Понял, Сидоров?
- Честно говоря, не очень. Но нельзя ли мне ...эээ... в туалет. Очень...эээ... писать хочется.
Мужчина захохотал.
- Гляди-ка - сопля-соплей, а острит...
- Да нет, - заторопился Сидоров. - Действительно хочется. Очень.

- Хочется - перехочется, - философски сказал диванный сиделец. - Итак, считаю до трех, а потом тебе пИсалка может и не понадобится никогда: на кого работаешь? Раз, два, три...

Он начал делать знак своим "докторам", но в этот момент витражные стекла зала взорвались на миллионы осколков, и в них - во всех сразу - появились похожие на марсиан люди в черно-сером спецоблачении и в касках. И еще не коснувшись пола они уже открыли шквальный огонь из своих маленьких вороненых автоматов необычного вида, огонь, превративший всех, находившихся в зале - охранников, человека на диване, так называемых докторов-айболитов - в покойников. Всех, кроме Сидорова, который остался стоять посередине этого хаоса - трупы, кровь, летящий из дивана пух, пыль от расстрелянных статуй и лепнины - одиноко, как почерневшая труба над сожженной немецкими фашистами белорусской деревней.

- На пол! - раздалось многоголосое, когда утихла стрельба.

Сидоров вздохнул и покорно лег на уже не такой чистый, как во время его прихода, ковер.

***

В вертолет его внесли в буквальном смысле.
Как только дверца захлопнулась, черная машина резко набрала высоту и оставила внизу себя роскошный особняк - правда, из-за разбитых стекол уже и не так хорошо выглядящий - где вся эта кровавая драма происходила.

Во время всего полета Сидорова прижимали к полу сапогами. Реплики, которые подавали люди в спецодежде спецподразделений, были какие-то специфически жаргонные, поэтому он даже перестал пытаться вслушиваться, а только лежал, стараясь не слишком расслабиться, потому что мочевой пузырь готов был лопнуть.

Приземлились около какого-то леса. Площадка была залита прожекторами.

- Мужики, не дадите поссать - сдохну.
- Ну, ты это - не исключено и так сдо... - начал было один из отряда, но другой - похоже, старший, махнул рукой:
- Отлей!
Не отходя далеко от вертолета, залитый светом, как на съемочной площадке, под прицелами почти десятка автоматов - и при этом нисколько ничего не стесняясь, Сидоров сделал свое дело и, что парадоксально в его ситуации, испытал на секунду ощущение полного блаженства.

- Полегчало? - псевдоучастливо спросил кто-то.
- Ага. А то еще сейчас какие чечены по мою душу придут, а с ними не договоришься - дикие люди, горцы.
Это незамысловатая шутка вызывала у людей какую-то странную реакцию.
Сидорова сбили с ног, прижали к земле коленями и стволами автоматов, на затылке он вновь почувствовал холодный, тяжелый и металлический ствол.
- Откуда?
- Что - откуда?
- Откуда ты узнал про чеченов?
- Каких чеченов?
- Полчаса назад в районе Орла был посажен рейс из Грозного. В самолете пятьдесят до зубов вооруженных бойцов из охраны президента Кадырова. И знаешь, зачем они летели в Москву?
- Нет, - сказал Сидоров, хотя уже начал догадываться.
- За неким Сидоровым, бухгалтером "Мосгорводоканала".
- Мир сходит с ума, - сказал Сидоров.

***

Кто были следующие, Сидоров сначала вообще не понял. Он сидел один в какой-то казарме - ряд двухъярусных кроватей, аккуратно и единоообразно заправленные постели и тумбочки возле них, - прикованный наручниками к батарее, когда за окном вспыхнул яркий ослепительный синий свет и раздался нарастающий звук, который за несколько секунд от низкого гула превратился в резкий свист - и вдруг оборвался. Затем за окном послышалось громоподобное, явно усиленное какой-то мощной электроникой: "Кто шевельнется - прибьем на хрен!" На всякий случай он привычно лег на пол - это уже становилось привычным, хотя и несколько однообразным. Когда раздался топот шагов в проходе между кроватями, осторожно поднял голову. Вошедшие с оружием люди лиц своих не скрывали. К удивлению Сидорова, среди них - большей частью славянских лиц - был негр, узбек и даже парочка явно латиноамериканских индейцев. Во главе вошедших был немолодой человек без оружия, но в очках, похожий скорее на лектора общества "Знание", чем на боевика - а боевиков за этот день Сидоров уже навидался с лихвой.

- Здравствуйте! - сказал человек.
- Здравствуйте, - сказал Сидоров.
- Честно говоря, вы нам задали сегодня головной боли, товарищ Сидоров.
- Товарищ? - осторожно сказал Сидоров, словно пробуя это слово на вкус.
- Да, товарищ. Именно так.
- Эээ... - сказал Сидоров несколько ожидательно.
- Конечно, конечно, - сказал человек в очках. - Социализм - это учет, не так ли?
- Лучше меньше, да лучше, - автоматом отозвался Сидоров и впервые за весь день улыбнулся. - Здравствуйте, товарищи. И отстегните меня от этой долбанной кровати - ну и - дайте стакан самой что ни на есть пролетарской водки - сегодняшний день был довольно утомителен.

Все - даже негр и латиноамериканцы - засмеялись. Кто-то побежал искать в ключи от наручников, а один латиноамериканец достал из вещмешка металлическую фляжко-бутылку с надписью RON CUBANO, что по-русски значило Кубинский ром.
- Сойдет - вместо водки? - спросил он на очень хорошем русском.
- Сойдет! - сказал Сидоров.

***

Трое очень старых людей шли с охотничьими ружьями в руках по тропинке. Обслуга спецобъекта - охотничьего хозяйства "Лесное 2", куда они привыкли ездить на охоту еще при жизни Леонида Ильича, а также охранники и персональные врачи, оставалась далеко, хотя и в зоне визуального контакта.

- Придется тебе, - сказал один из стариков, обращаясь к другому. - Других вариантов нет. Мы не успеваем.
Тот, к которому обращались, тяжело вздохнул.
- Ты же знаешь, что у меня со здоровьем приключилось. В этом отпуске проклятом.
Остальные двое закивали хмуро головами.
- Не углядели, факт.
- Долго я не протяну. Чазов честно сказал - год, максимум два, - продолжил старик.
- Я понимаю, Костя. Но именно столько времени нам и нужно. Ты же сам знаешь, сколько всего нужно сделать. Партийцы из Академии Наук составили все возможные модели развития - страна рухнет. Неизбежно. Идти на установление диктатуры против воли народа мы не можем - мы же коммунисты. Один раз пришлось, но издержки такие, что до сих пор нам аукаются. При этом даже в таком случае не исключен вариант перехвата власти врагами или авантюристами. Сомнительные элементы есть везде - а некоторые - вроде бывшего посла в Канаде или руководителя контрразведки Комитета, явные предатели. Сам Комитет полностью ненадежен - от Председателя до какого-нибудь мелкого плешивого лейтенантика-делопроизводителя в каком-нибудь богом забытом гарнизоне в Группе советских войск в Германии. Любые реформы приведут к обвалу - как постепенные, так и радикальные. Теневая экономика немедленно начнет искать политический ресурс - и нет гарантии, что она его не найдет. Какой-нибудь малоизвестный секретарь провинциального обкома вполне может стать во главе антисоциалистических сил...
- Вариант "Хорёк в курятнике" - вмешался молчавший до этого третий старик, который, хотя и был в бесформенном дождевике и болотных сапогах, явно был военным.
- Вот именно, хорёк. Нео-НЭП невозможен тоже - среди 20 миллионов членов партии настоящих коммунистов ничтожное количество. Поэтому сдерживать натиск буржуазных сил мы, как тогда, уже не сможем. Нас захлестнет. Поддержки в народе у нас нет - партийцы-социологи делали честные замеры - народ не будет активно сопротивляться реставрации капитализма, особенно молодежь. Мы ее потеряли почти полностью.
- Как же так вышло? - спросил тот старик, которого назвали Костей.
- Проглядели, - жестко сказал военный.
- Ладно, сейчас не об этом речь. Сейчас речь о том, чтобы спасти и сохранить. То, что спасти можно - науку, кадры, культуру, максимально возможную территорию, с которой можно будет начать снова. Согласно прогнозам, все будет разрушено, страна распадется как минимум по административным границам союзных республик. Республики - кроме России - войдут в сферу интересов других стран. Россия станет сырьевым придатком, промышленность и НИОКР будут потеряны. Форма привязанности к Западу может быть разная - или прямое управление Запада, или латиноамериканская псевдосамостоятельность перонистского типа.
- Неужели все-таки нет других вариантов? - почти умоляюще сказал Костя. - Вот китайцы...
- Нет, - сказал старик военный. - Крутили и так и этак. У нас даже их начальные реформы - какие-то кооперативчики, западные инвестиции, совместные предприятия, свободные экономические зоны - приведут к обвалу - и экономическому и политическому. При том, что у нас живут отнюдь не китайцы.
- А зачем тогда всё?...
- Мы коммунисты, Костя. Сложить руки и смотреть, как гибнет все, что создавали начиная с Ильича, не должны. Не можем.
- И не будем.
- И не будем, - подтвердил военный. - Поэтому придется тебе. Столько, сколько продержишься.
- Ведь позор будет. Когда помру. Люди анекдоты начнут про нас сочинять... Посмешищами станем. И я первым.
- Костя, про нас уже разговора нет. Кем и чем мы останемся в памяти народа. Уже неважно. Главное - дело, которому мы служим. В краткосрочной и среднесрочной перспективе - да, очень проигрышно для нас - сказал военный. - Но зато мы выиграем время. А потом уже пусть кого угодно Генеральным ставят - хоть пятнистого говоруна-комбайнёра, хоть ленинградца. Сохраним партию, сохраним советские мозги - сохраним и будущее. Неизбежно - через двадцать или даже больше лет - народ капитализмом наестся - и тогда не нужно будет начинать совсем с нуля.
Снова вмешался другой старик:
- И, конечно, когда начнется растащиловка народного имущества - контролировать до копейки - куда что уходит. То, что сожрут что-то, на шлюх спустят, на казино и прочее - жаль, конечно, ну, они заплатят потом за каждый потраченный рубль или доллар, а не они - так их детки-наследнички, но главное - чтобы партия знала, где что в какой стране в каком банке на каком счете лежит - чтобы, когда придется снова восстанавливать народное хозяйство, опять не пришлось картины старых голландцев и бриллианты из Алмазного фонда продавать.
- И поставить на это дело самых добросовестных товарищей, конечно, - добавил военный.

***
Старик вошел в квартиру. Детей еще не было - заседание ЦК закончилось рано, и они еще были на работе. Дома была только жена, Анна.
Она стояла в коридоре и с тревогой смотрела на мужа.
- Что решили?
- Избрали. Меня. Генеральным. Единогласно, - сказал старик.
Жена заплакала, обняла мужа, сквозь слезы стала повторять:
- Что же ты сделал?... Зачем ты пошел на это? Ну, зачем?
- Так надо, Анечка. К сожалению, так надо*.

***

Сидоров сидел на лавочке перед небольшим дачным домиком в Дальнем Подмосковье. Издалека показалась машина - много повидавшая на своем веку "девятка". Она остановилась прямо напротив домика, из нее вышел уже знакомый Сидорову человек в очках, похожий на лектора из общества "Знание".

Человек молча пожал руку Сидорову, сел рядом.
- Что решил ЦК?
- Шуму много. Нужно вас, товарищ Сидоров, перебрасывать за рубеж.
Сидоров вздохнул.
- Жаль.
- Жаль. Но ничего не поделаешь. Можете выбирать. Например, в Америку. В Колумбийском университете есть ячейка Партии, наши товарищи, математические экономисты, занимаются моделированием будущего социалистического общества.
- Ну, какой же из меня экономист?
- Тогда поближе. СНГ не подходит - там Вас могут найти. Не хотите, например, в Финляндию? Там есть наши люди - проверенные и надежные товарищи - и Россия рядом.
- Там язык уж больно трудный. Да и что я делать буду - я же без работы не могу.
- Будете зарабатывать - как сейчас говорят - в бизнесах - небольшие деньги для легально действующих компартий и левых организаций - понемногу и осторожно мы стараемся помогать им всем, хотя толку от этого и немного.
- А нельзя как-то в Ликвидационную Комиссию все-таки? Помогать... чистить? Мне ведь даже больно думать, что столько мерзости в бывших республиках Союза выплыло наверх - сами знаете, сколько через меня информации проходило...
Человек в очках не отвечал. Снял очки. Протер их носовым платком. Сидоров осторожно продолжил:
- Я тут по радио слышал - вора в законе крупного убили. Наши?
- Товарищ Сидоров, но вы же знаете - не могу я вам ничего сказать.
- Я понимаю.
- Спасибо, что понимаете. Но в общих чертах: да, товарищи из Ликвидкома делают и будут делать ту минимально необходимую работу, чтобы страна не превратилась в безнадежную криминальную клоаку, которая тогда уже окончательно будет потеряна для дела социализма.
- Ладно, - продолжил он. - А сейчас я вас хочу познакомить с вашей преемницей.
Он махнул рукой. Из "девятки" выскочила молодая девушка с ноутбуком под мышкой. Быстро подошла к лавочке.
Сидоров встал.
- Вот, товарищ Сидоров, это товарищ Надежда. Передадите ей все дела - а потом займемся вашим трудоустройством.

Сидоров внимательно оглядел девушку.
- Завидую я вам, Надя. Увидите возвращение социализма.
- Товарищ Сидоров, вы тоже его увидите. И потом, после изгнания буржуазии, получите звание Героя социалистического труда - за ваш вклад в дело сохранения народного имущества.
Девушка смотрела на него восхищенно и была очень даже симпатичненькая.
Сидоров махнул рукой:
- Да ну, бросьте, что вы! Какой там герой, право. Я же не один работал. И вообще - я человек простой. Просто бухгалтер. Из ОБХСС**.

---
Примечания:

* Данный эпизод подтверждается воспоминаниями жены К.У. Черненко Анной Дмитриевной.
** ОБХСС - Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности — образован 16 марта 1937 года приказом НКВД № 0018 в составе Главного управления милиции НКВД СССР — ОБХСС ГУМ НКВД СССР.
В Положении об ОБХСС говорится, что подразделение создаётся «для обеспечения борьбы с хищениями социалистической собственности в организациях и учреждениях государственной торговли, потребительской, промысловой и индивидуальной кооперации, заготовительных органах и сберкассах, а также для борьбы со спекуляцией».

Смерть Плохиша.
Он не был и стар, но совсем обрюзг - приходилось расплачиваться за детские пристрастия к варенью и печенью.

Теперь, правда, варенью он предпочитал виски, а печенью - сервелат, но это тоже не шло на пользу его здоровью.

На люди он старался не показываться - даже не из-за страха перед уцелевшими бойцами Красной Армии - полегла Красная Армия на широких лугах, на зеленых лугах, где рожь росла, да гречиха цвела - вся полегла, без остатка, а кто сейчас если и пытался петь походные ее песни, то делали они это так, что вызывали скорее не страх, а уныние.

Везде была власть буржуинская - и в Равнинном Королевстве, и в Горном Буржуинстве, и в Снежном Царстве, и в Знойном Государстве.

Раздолье было буржуинам - что своим, что пришедшим из-за Черных Гор - но почему-то не радовался жизни постаревший Плохиш. Пил виски, писал толстые книги про так и не понятую им страну, в которой даже малыши знали Военную Тайну и крепко держали свое слово - и сам понимал, что ничего не понимает. И не было ему покоя ни в светлый день, ни в темную ночь. И потому пил еще больше.

Что, что Он хотел этим сказать, думал Плохиш, ворочаясь в своей постели бессонными ночами в своем особняке: "Есть,и глубокие тайные ходы. Но сколько бы вы ни искали, все равно не найдете. А и нашли бы, так не завалите, не заложите, не засыплете". Или это: " И когда б вы ни напали, не будет вам победы".

А это - в самом конце - когда перед самой страшной Мукой, которая только есть на свете, Он опустился пол, приложил ухо к тяжелому камню холодного пола, и улыбнулся. Что же Он услышал - чьи шаги, какие звуки, что за музыку?

И, кое-как заснув, приняв свое буржуинское сонное лекарство, Плохиш спрашивал во сне у Того, Кто лежал на зеленом бугре у Синей Реки: "Отчего, Мальчиш, проклятый Кибальчиш, и в Высоком Буржуинстве, и в другом - Равнинном Королевстве, и в третьем - Снежном Царстве, и в четвертом - Знойном Государстве в тот же день в раннюю весну и в тот же день в позднюю осень на разных языках, но те же песни поют, в разных руках, но те же знамена несут, те же речи говорят, то же думают и то же делают?"

Но не было ответа Плохишу.

Пока однажды морозной декабрьской ночью не раздались шаги в особняке. И в комнату не вошел Он - все такой же юный, все такой же гордый, все в той же буденовке с красной звездой. Посмотрел на Плохиша брезгливо и сказал:

- Пошли, Плохиш. Ты всю жизнь хотел узнать нашу Главную Военную Тайну. Пришло твое время.

И умер Плохиш, и узнал он Военную Тайну - да не рассказал другим буржуинам, и теперь им ждать со страхом своей смерти, потому что - если приложить ухо к камню, то можно услышать музыку - будто идет где-то Красная Армия и поет свою походную песню.

Тут и сказке конец, а кто дочитал до конца - молодец.

непридуманное
Что такое коммунизм?

Рассказ.

- Семенов! – сказал Игорь Степанович, поизучав классный журнал. - Ты готов нам рассказать, что такое коммунизм?

Витька Семенов обреченно поднялся из-за парты.

- Могу попробовать, - робко сказал он.

- Не попробовать – а рассказать, - строго сказал учитель. – К доске.

Витька поплелся к доске.

- Ну… Коммунизм – это такой строй, при котором…

- А без ну? – сказал Игорь Степанович.

- При коммунизме у власти находится эта… эти… посредственности. Которые, значит, уничтожают все живое и самобытное.

- Правильно, - подбодрил учитель.

- Коммунистам самое главное – чтобы все жили в нищете и голоде, потому что нищими и голодными легче управлять.

- Верно!

- Еще у коммунистов такая эмблема, на которой сатанинская звезда, серп – как символ смерти, и молот – масонский знак. Это отец Серафим на Уроке Божьем рассказывал.

- Правильно рассказывал, - сказал Игорь Степанович. – Серп – это символ инструмента смерти, который выкашивает людей.

- Ага, - сказал Витька. – Еще коммунисты хотят, чтобы все одинаково одевались, читали одни и те же книги, в которых написано про то, что нужно больше работать и любить Партию. И про ненависть к тем, кто против коммунизма.

- Верно, Семенов. Ненависть – это основа коммунизма, дети. Если церковь нас учит любви, то коммунизм учил ненависти. Это очень важно, дети. Дальше, Семенов.

- Еще коммунизм – это когда все должны быть равны – никому нельзя иметь свои яхты, дома, большие машины, самолеты там. Только главные коммунисты могут пользоваться достижениями цивилизации, вот.

- Именно так, - подтвердил учитель. – Если человек умен и талантлив, то он может добиться успеха, уехать жить в цивилизованный мир (при этом Игорь Семенович почему-то горько вздохнул) – а при коммунизме талантливый человек или будет уничтожен, или, если ему повезет, будет работать за кусок хлеба и нищенский паёк. В этом вся бесчеловечность коммунизма.

Помолчав, он спросил у Витьки:

- Ну, что еще ты нам можешь рассказать про коммунизм?

Витька задумался.

- Ложь – вот сущностная характеристика коммунизма! – сказал Игорь Степанович, не дождавшись продолжения. - Вот, например, возьмем…

Но что собирался взять преподаватель дети не узнали, так как раздался вой сирен воздушной тревоги. Все сразу повскакивали и побежали к двери.

***

Раньше всем было еще интересно, чьи самолеты бомбят город – то ли это НАТО, то ли Восточная Федерация Польши, Литвы и Украины, то ли Северокавказский Халифат. Но потом стало уже скучно.

В бомбоубежище было просторно – прошлым летом параллельный класс, который выиграл конкурс на лучшее исполнение Гимна России, в качестве премии отправился на экскурсию по святым местам Руси – и на обратном пути пароход, построенный еще в СССР, затонул вместе со всем экипажем и паломниками-пассажирами. Никто не спасся. На молебне отец Серафим сказал, что грех роптать на волю Божью.

- Вот, положим, утонул бы на Волге пароход, на котором плыл маленький Ульянов, утонул бы – и вместе с ним погибли бы его одноклассники. Горе, конечно, но зато миллионы христианских душ спаслись бы, чады мои. Так что не знаем мы промысла Божьего – и должны быть рады Его решениям!

А класс, в котором учились имбецилы, олигофрены и дауны – каждый второй ребенок в стране рождался с дефектами – в бомбоубежище вообще не отводили.

Дети сидели у стенок и болтали между собой. Витька Семенов – чей рассказа про коммунизм оказался неокончен из-за крылатых ракет НАТО – кто-то из ребят распознал их по звуку, а значит город обстреливали в рамках операции «Демократию и мир каждому» - сел рядом с Пашкой Ивановым. Пашкин отец в свое время пытался организовать в городе межотраслевой профсоюз, страшно действовал на нервы местному начальству и богатеньким, пока с ним не разобрались – какие-то два нарика отделали его в собственном подъезде кусками арматуры – и с тех пор Пашкин отец был прикован к инвалидной коляске.

- А при коммунистах такой фигни не было, - зло сказал Пашка.

- Да ладно тебе, - примиряюще сказал Витька. Он знал, что Пашка – парень заводной и не хотел заводить обычный спор со своим другом. – Вот окончим эту греб@ную школу, свалим куда-нибудь. В Финляндии, говорят, летом можно ягоды в Лапландии собирать – морошку, бруснику, чернику. За сезон хорошие деньги заработать можно.

- Во радости-то, - сказал Пашка. – Нет уж. Тута работы много.

- Какая тут работа! – махнул рукой Витька. – Таджики да китайцы все делают, нам только водку жрать да дохнуть. Или дебилов разводить.

- Много работы, - сказал Пашка. – Гадов давить. Чтобы умылись в кровушке. Чтобы за все заплатили – все они, и попы, и богатенькие, и начальники.

- Они сильные, - сказал Витька. – У них армия, полиция, танки. Прибьют на раз-два-три.

- Ничего, - сказал Пашка. – Посмотрим еще, кто кого прибьет.

Он вынул из кармана свой раскладной нож, который ему сделал отец, когда еще работал на заводе, развернул лезвие и выцарапал на стене, возле которой дети сидели, слушающие рев падающих на город крылатых ракет, одно слово – и при этом написал его не латинскими буквами, как положено было после реформы русского языка, а кириллическими:

ЛЕНИН

По закону о декоммунизации за такое взрослым полагалась тюрьма, а если ребенок написал – то штраф на родителей не маленький, но Пашке было на все плевать. Пашке терять уже нечего, подумал Витька, и вдруг даже позавидовал своему лучшему другу. Откуда-то даже пришло на ум странное словосочетание: «Проклятьем заклейменный». Но откуда оно взялось – Витька никак не мог вспомнить.

Комиссия


Петров нажал на кнопку звонка. За дверью раздались чьи-то шаги, затем щелкнул замок, дверь открылась.
За дверью стоял какой-то паренек. Под мышкой у него был сложенный пополам журнал с чертежами и схемами.
- Можно войти? – спросил Петров.
- А вы к кому?
- Меня вызвали. В Комиссию. На собеседование.
- В Комиссию? – паренек обрадовался. – Топайте за мной!

И повел Петрова по длинному коридору.
Из одной двери выскочил другой паренек, заорал, смешно взмахивая руками:
- Вовка, получилось! Заработал.
- Серьезно? – обрадовался первый паренек.
- Серьезно!
- Здорово как!
- Приходи вечером, будут первые образцы. Побегу девчонкам скажу.
И побежал куда-то по коридору.
Первый парнишка повернулся к Петрову:
- Заработала!
- О чем речь? – поинтересовался Петров не без любопытства.
- Первый советский бытовой стереолитограф, - важно сказал паренек.
- Стерео – что? – не понял Петров.
- Трехмерная печать, - объяснил паренек. – Представляете?
- Не очень.
- Ну, это как принтер. Но только трехмерный...
Паренек хотел что-то объяснить, но оказалось, что они уже пришли.
- Ладно, - сказал он. – Вам сюда.
И показал рукой на дверь. На двери висела прилепленная кнопкой бумажка: «Комиссия по отбору».
- Удачи! – парень махнул рукой и ушел обратно.
А Петров вошел в дверь.

За столом сидели четверо мужчин и женщин. Один мужчина был совсем пожилой, другой средних лет, была женщина тоже средних лет и совсем юная девушка. Перед ними стояли кружки с чаем и лежали краснокоричневые папки. На их обложках были вытиснены рельефные гербы СССР.


- Можно? – спросил Петров.
- Конечно, конечно, - сказал пожилой и указал рукой на одинокий пустой стул перед столом.
- Присаживайтесь, товарищ.
Петров сел.
- Чаю не хотите? – спросила женщина.
- Нет, спасибо.
- Ну, не будем терять времени. – Пожилой мужчина раскрыл папку. – Итак товарищ Петров, вы подали заявление в Комиссию.
- Да.
- А что вас не устраивает?
- Все, - сказал Петров. – Меня тут не устраивает ничего.
Мужчина улыбнулся.
- Товарищ Петров, - сказал он. – Вы работаете менеджером по проектам в «Росбизнесконсалт»?
- Да.
- Вы хорошо зарабатываете, у вас двухкомнатная квартира в престижном районе, хорошая машина, дом в Сестрорецке. Прошлым летом ездили на Мальдивы…
Мужчина перебирал листочки в папке.
- По-моему, так у вас все хорошо. Или – как у вас тут сейчас говорят – все в шоколаде?
- Тошно, - сказал Петров.
- Тошно?
- Да. Не могу я тут. И работа, и окружение… И вообще все. Всё. Гнилье, воровство, ящик этот дебильный с путиными и медведевыми, вранье кругом, гонки крысиные.
- Ну так вы же можете поехать куда-нибудь в другую страну. У вас сейчас многие уезжают, разве не так?
- Не хочу. Не лучше.
Тут в разговор вмешался мужчина средних лет:
- Товарищ Петров, а что вы, собственно, умеете? Чем вы можете принести пользу Советскому Союзу?
- У меня две вышки.. два высших образования, - сказал Петров. – Корпоративное право и менеджмент.
Мужчина слабо и кривовато улыбнулся. Даже как-то брезгливо.
- Понимаете, товарищ, в общем-то в СССР таких и понятий-то нет, в силу другой экономической модели, соответственно и специалисты по этим областям, прямо скажем, не нужны.
- А кто нужен? – спросил Петров.
- Учителя. Врачи. Инженеры. Техники. Рабочие. Ученые. Агрономы.
- Я согласен на любую работу, - сказал Петров.
Члены Комиссии переглянулись.
- Видите ли, - сказала женщина. – Это все очень замечательно, но в СССР теперь очень строгий отбор. Даже будь вы обладателем какой-то реальной профессии – даже в этом случае, я боюсь, вы не очень интересны нам. Вот вы ведь даже в выборах ни разу не участвовали, верно?
- Политика у нас – это грязь, - убежденно сказал Петров.
- Да, но... Грязной ее делают люди. Да и выбор есть всегда. За коммунистов можно проголосовать, например.
- За коммунистов? Да вы знаете, какие у нас коммунисты – не смешите! – скривился Петров.
- Не знаю, - сказала женщина. – Это в общем-то ваши проблемы, не наши. Тоже от вас и только от вас зависит. Исключительно.
Тут снова вмешался пожилой человек:
- Товарищ Петров, вы, наверное, не совсем понимаете. Дело в том, что звание советского человека получить теперь очень трудно. Направо и налево его не раздают. Нужно заслужить это высокое звание. У нас там много работы – реальной, трудной, интересной. И нам нужны не разочарованные люди. Нам нужны люди твердые.
- В общем, вы нас извините, - сказала женщина. – Но мы вынуждены вам отказать.
Пожилой мужчина закрыл папку.
- Вера, проводи товарища Петрова.
Петров хотел что-то сказать, но потом передумал. Встал.
Вместе с юной девушкой вышел в коридор.

- Нет, - сказала девушка. – Вам не сюда.
Она провела его к другой двери, открыла ее. Петров вышел.

Он стоял на широкой улице, по которой шел поток машин. Это был его родной город. Прямо перед ним на растяжках висели два плаката.
Один "Единой России". Другой "Правого дела".

Петров побледнел, повернулся к черной деревянной двери, из которой он вышел. Никаких кнопок или зуммеров на двери не было. Просто толстая деревянная дверь, покрытая слоем копоти и пыли. И закрытая. Петров стал стучать по ней кулаками. Он стучал долго, но дверь так и не открылась. Петров сел перед ней – и заплакал. Проходящие мимо люди с удивлением смотрели на хорошо одетого молодого человека, сидящего прямо на асфальте у запертой двери, и почему-то плачущего. А Петров все повторял сквозь слезы: «Нет… нет… нет» - и все не мог поверить, что эта дверь, ведущая в другой мир, уже никогда не откроется.

ночь после Дня Победы


Президент РФ крепко спал, прижавшись своим маленьким тельцем к пышным формам своей супруги.
Премьер-министр не спал, а думал. В том числе про то, что ход с сидящим во время парада главнокомандующим крайне удался. Капля за каплей - и о его возвращения на пост президента страны будут кричать даже немые.
Олигархи на своих виллах пили сделанную по спецзаказам водку, но уже начинали переходить на виски или отправляться в свои альковы трахать очередных нимфеток, которых щедро поставляли им элитные агентства.
Вечеринка "Спасибо деду за Победу" в ночном клубе "Голден Доллс" как раз достигла апогея - девочки начали снимать свои "фронтовые" юбки и гимнастерки, под которыми было черное французское белье.
Гастарбайтеры подмели Красную площадь, замусоренную после салюта, и разошлись по своим общагам, вагончиками и бытовкам. Что там русские празднуют, они понимали не вполне, да это им и не было особо интересно.
Спустилась ночь.
И никто не видел, как по опустевшей Красной площади вдруг зашагали - молча, без музыки, без оркестра из полутора тысячи музыкантов, без голоса диктора из динамиков - солдаты.
Их, солдат, было очень много - пограничники и красноармейцы из котлов 41-го, злые мужики с автоматами в фуфайках и ватных штанах из развалин Сталинграда, упрямые и заматеревшие бойцы с Курской дуги, франтоватые и с огоньком в глазах победители из 44-го и 45-го. Их было действительно много - все семь миллионов солдат, павших за свою Советскую Родину - и они шли мимо Мавзолея, почему-то вдруг не отгороженного от площади фанерной загородкой. И все они смотрели на Мавзолей.
А на Мавзолее стоял человек в фуражке и шинели без знаков различия и отдавал им честь. И они вот так и смотрели друг на друга - миллионы павших солдат Красной Армии и их Верховный Главнокомандующий.
Этого парада не показали бы по телевизору, даже если бы его и могли снять на телекамеры.
Но его никто не видел. Кроме кремлевских соколов, которых выпускают по ночам, чтобы они охотились на воронье и гадящих голубей. А также на крыс, которых в последнее время развелось так много в Кремле.

Схватка.

Меня убили, когда наш взвод выдвигался рано утром на перехват каравана с оружием для «духов», о котором нам сообщили ребята из афганской разведки ХАД. Был у них какой-то информатор на пакистанской стороне. Вот нашу роту и подняли, поставили задачу – и высадили на юго-западе Пандшера, на безымянном перевале. Ночью мы перешли его, три часа под раннее утро поспали, и с подъёма стали спускаться вниз, чтобы накрыть груз «стингеров», который на осликах доставляли от цэрэушников Шах Масуду.

Вот тут-то меня и убили. Прямо в сердце. Причем, скорее всего, из этой самой новейшей швейцарской сверхдальней снайперской винтовки, которая появились у «духов» с весны. Чертовы швейцарцы, делали бы и делали свои часы с кукушками, так ведь нет! Механики проклятые… Самое поганое – пуля попадает в нашего, а даже звука не слышно. И не определишь, где снайпер сидит. Так в соседней роте кэпа сняли, хороший был мужик, Афанасьич. Спецназовцы обещали помочь снайпера найти – но так и не нашли, видать. Потому что меня из такой винтовки и убили. И ведь знали, в кого стрелять – я из взвода самый опытный был, остальные еще и по году не прослужили в Афгане, в том числе и комвзвода, старшой лейтенант Иванов. Не, он парень правильный оказался, без амбиций, так мне и сказал: - Ты, Серега, из всех самый опытный, так что, я хоть и офицер, но в бою что скажешь, то и будем делать. А мне что – мне власти не надо. Ребят сберечь, «духов» порешить – вот и все, что я хочу.

Я, как срочная закончилась, остался тут, в Афгане. И не понимал, что дома делать, да и посмотрел на этих салаг, которых с учебки пригнали – и аж сердце защемило. Это сколько же их домой в цинке уедет, прежде чем они научатся себя беречь и «духов» кончать. Ну и остался я тут воевать, не отправился домой, в Союз, за Речку.

Вот меня «дух» со швейцарской винтовкой и снял. Вычислил, гад, кто в группе старшой – видать, опытный – и снял с одного выстрела.


Открываю глаза – огромное белое помещение, я лежу на стеклянном полу, голый, в одних трусах блестящих. Первый взгляд на грудь – куда пуля вошла. Ноль! Ничего, кроме того, чему там надо быть. Вскакиваю – напротив меня сидит мужик, тоже весь в белом, а рядом, но за стеной стеклянной, другой чувак, и тоже, как я, в одних трусах. И тоже дико озирается по сторонам.

А мужик в белом говорит:

- Вы оба были убиты. Ты, Сергей Ковлев, в Афганистане, погиб от пули афганского снайпера, а ты – поворачивается он к тому, другому: - Джон Лонг, на Гренаде, убит автоматной очередью из «калашникова» строителем, при штурме лагеря кубинских специалистов.

Тут у меня очко сыграло четко. Потому что я, конечно, советский человек и атеист – бабка, правда, тайком крестить в церкву отнесла, но батька потом с ней неделю не разговаривал, он у меня шибко партийный, и принципиальный, наверное, поэтому в начальство и не выбился. Но тут моя атеистичнсть – того, подкачала. Вот, думаю, Ты какой, Господь Бог…

А мужик в белом продолжает:
- Нет, я не высшее существо, которое вы, земляне, называете богом. Я, выражаясь вашим языком, пришелец, эйлиэн, представитель инопланетной цивилизации.

Ну, думаю, попал сержант ВДВ Серега Ковлев! Бог – оно даже как-то и лучше было бы, потому что как гораздо понятнее.

Тут приходит мне мысль такая: Если этот, второй, который тоже в трусах блестящих, американец, то почему мужик в белом со мной говорит по-русски, но не успел я эту мысль додумать до конца, тот, в белом, говорит:

- Говорю я с вами на универсальном языке, поэтому вы оба меня понимаете.

Вот незадача, думаю, что еще за универсальный язык? А он продолжает:

- У вас, у землян, есть такой ученый – Хомский, который очень близок к открытию этого языка. Правда, некоторые называют его Чомским.

По мне что Хомский, что Чомский, я человек простой, сержант-десантник, Советская Армия, сверхсрочник, Ленина только конспектировал на политзанятиях, хотя спать хотелось жутко – я тогда в учебке был, уставал сильно. Ну а в Афгане, сами понимаете, не до книжек. Если есть время – или за оружием ухаживаешь, потому что это жизнь или смерть, или кемаришь. Потому что никогда не знаешь, когда тебя поднимут – и то ли прыгать с парашютом, то ли с вертолета с низкой высоты – и сразу в бой. Так что не до Хомских-Чомских.

Ну а в белом и выдает:

- Долго мы наблюдали, как два ваших блока – западный и восточный, стоят на грани взаимного уничтожения, и было решено – решено на уровне не только нашей цивилизации, а целого совета, что пора этому положить конец. Разумная жизнь столь редкий феномен, что даже рисковать возможностью того, что ваша холодная война выйдет из-под контроля, мы больше не можем. А вы действительно на грани уничтожения разумной жизни на Земле. Поэтому принято решение: выбрать двух максимально идентичных представителей обеих блоков, и пусть они выяснят отношения между собой один на один. Кто кого победит – тот военно-политический блок и победит в масштабах всей планеты. Мы это устроить сможем. В то же время это будет честно по отношению к вам, землянам – это будет результатом вашей собственной борьбы. Только не обоих блоков, а двух его идентичных представителей, и при этом – солдат. Ты – показал он на меня – десантник Советской Армии, ты - показал он на американца – морской котик, силы специальных операций ВМС США.

Тут он встал, что-то такое щелкнуло – и он оказался за стеклянной стеной, а этот, Джон, котик который, напротив меня.

Да, про котиков этих я слышал. Рассказывали нам на занятиях по боевой подготовке. Лоб в лоб мы с ними не сходились, но кое-кто учебные фильмы видел про их подготовку. Да и по нему видно – парнишка крепкий, накачанный. Вообще – даже симпатичный такой, стрижка смешная, бобриком, белобрысенький. Я к этому, пришельцу, повернулся:

- Победить, - спрашиваю, - это как? В нокаут отправить?

А тот так спокойно отвечает:

- Нет. Именно убить. Потому что все всерьез. Или – или. Третьего не надо.

- А если я не хочу в ваши игры играть?

- Тогда вашей стороне будет засчитано поражение – со всеми вытекающими последствиями.

Ну не хрена себе заявка, думаю. И хотел даже этому американцу сказать – а давай-ка, чувак, пошлем мы этого придурка со звезд на хрен – мы не звери, чтобы друг друга мочить, как вдруг этот котик на меня прыганет. Пяткой прямо в лицо. Я аж отлетел на два метра.

Однако! – только и подумал, а он снова на меня, хотел на голову прыгнуть, я еле увернулся.

Пока я поднялся да что-то соображать стал – он пару раз меня крепко приложил. Зубы изо рта как листья опавшие посыпались. С кровавой юшкой. Ну, завел меня этот гад американский, и я ему тоже крепко в ухо левой дал – он пропустил, не ждал, сволочь, что я так быстро восстановлюсь.

И пошел у нас настоящий махач…

А чего я буду рассказывать, как мы друг друга колотили? – хотя для этого другое слово есть в русском матерном есть, не знаю, как в универсальном. Два голых парня в блестящих трусах, оба в кровищи, вместо лиц отбивная… А этот, в белом, сидит за стеклянной стеной и ждет с каменным лицом, кто кого добьёт. Гнида.

Короче, сделал я этого американца. Не знаю, сколько времени прошло – полчаса, час, два? – вижу, он скисает. Все чаще закрывается, и бьёт все слабее. А я только разошелся - молочу его как грушу. Вот он уже сложился, голову только прикрывает – ну я его и ногой отправил на пол. Что он и сделал. И лёг – как пес на спину. Всё. Уноси готовенького.

Я, было, подошел, хотел его рубануть, чтобы закончить на этом его американскую буржуйскую жизнь, полную империализма и неоколониализма, да потом посмотрел, как он валяется, из крови только две заплывших глаза на меня смотрят, повернулся к мужику в белом и говорю:

- Все. Моя взяла. Уговор дороже денег: кирдык Америке и НАТО.

А тот отвечает:

- Ты должен его убить. Только так.

Я снова на американца посмотрел – тот лежал не шевелясь, без сил, потом на этого, в белом, и говорю:

- А не пошел-ка ты на х*й, родной! Я тебе не гладиатор. И не фашист, чтобы безоружных добивать. Нас, в Советской Армии, такому не учили. Мы люди советские, то есть человеки!

А тот в белом, отвечает:

- Если ты не убьешь его – вашим будет засчитано поражение. Только так.

Я снова посмотрел на американца, потом на пришельца.

- Отсоси, - сказал. – Сам знаешь чего, раз ты на универсальном языке все понимаешь. Не буду я этого котика добивать – я не палач!

А этот в белом встал, хлопнул руками и сказал:

- Тогда поражение СССР.

И я провалился в темноту.


Очнулся в госпитале, уже за Речкой, в Кушке. Сердце у меня сократилось в момент попадания – и пуля прошла насквозь. В двух миллиметрах. Врач сказал, что мне бы всю жизнь в церкви свечки ставить, кабы не был бы я комсомольцем.

То, что было после того, как меня подстрелили, и до того, как я в госпитале очухался – я того никому не рассказывал. Вам – первым.

И я точно знаю, что все это было. Потому что такое привидеться не могло. Тогда еще видаков не было, чтобы ужастики или фильмы про пришелюг смотреть.

Ну, через два месяца, как меня залатали совсем – из родных ВДВ все, меня попросили. Негоден к строевой. Орден дали, часы, грамоту. Роту мою построили, старлей Иванов речугу толкнул – он, пока я по госпиталям валялся, заматерел, так что за парней наших мне чуть спокойнее стало.

Дома… Ну а чего дома, вы и сами знаете. Горбач пришел со своей перестройкой, наши из Афгана ушли, потом все стало разваливаться, ГКЧП случился. Маршала Ахромеева жалко было - я его видел разок в Афгане, ну и вообще говорили, что он правильный.

В общем, когда в декабре 91-го красный флаг сняли – я напился в хлам, хотя никогда до этого – ни грамма. Потому что, ребята, коли бы я того американского морского котика добил бы – это американский флаг снимали бы в Вашингтоне, а не мой красный, под которым я присягу отдавал Советскому народу и Советскому Правительству.

Проявил я преступную мягкотелость – и жить с этим мне было тяжко. Но жил. У меня семья, Ольга любимая, два пацана. Страна менялась, я как-то приспосабливался, хотя в сердце игла сидела: «Я, я во всем виноват!»

Так что бухать начал. Дома, само собой, нелады, с одной работы выгнали, с другой.

И вот как-то сажусь в свою старую «девятку» - дай, думаю, побомблю, семье денег подработаю, вдруг чую спиной – кто-то сидит сзади. Я, хоть и давно из ВДВ ушел, а сразу рука за монтировку, сгруппировался, резко повернулся – а сзади девка сидит, вся в белом. Мне даже думать долго не пришлось своими мозгами, этилом отравленными, кто это – пришелец опять. Или как их там, баб, называть – пришелка? Коряво как-то… Ну, не суть.

- Чего, говорю, приперлись опять? Вам все мало?

А она и говорит – а голос, честно скажу, прямо музыка:

- Ты не переживай, сержант.

- Да уж как же не переживать, - отвечаю горько. – Страны нет, Варшавского договора нет, в Афгане всех, кто за народную власть был, духи порезали. Куба одна стоит – да сколько же в одиночку выстоишь? И все из-за вас, пришельцев долбанных. Да из-за моей мягкотелости.

А девка мне отвечает:

- Ты, сержант, выдержал экзамен на человечность. Это главное.

- Толку-то, говорю, от этой вашей человечности. Вон, теперь Ливию рвут на части – и все плевали на эту человечность. По всему миру один крысизм побеждает, а вы мне про человечность. Надо было рубануть пиндосу по горлу – вот тогда бы человечность и была.

- Ты не прав, солдат, - девка снова говорит. – Жизнь не остановить. Ваш проигрыш – залог вашей победы. Настоящей победы, такой победы, с которой даже 1945-й не сравнится.

- Где, говорю, эта победа?

А мимо как раз компания молодняка идет – девки размалеванные с пивасиком в руках, гопники какие-то с ними. Орут, хохочут.

- Эти, что ли, победят? Да их уже и побеждать не надо – они уже побежденные. Сгнили, только на ногах стоять научились. Все сгнило.

- Нет, сержант, - говорит девка, - Ты победил. Твои дети увидят победу. И, кстати, для нее немало сделают.

И опять что-то – щелк! – и нет ее. Один я сижу в своей девятке.

Ну, поездил я все-таки немного, побомбил, подумал, прихожу домой – мои пацаны сидят, какую-то пургу смотрят по телику. Я его – телик – взял, об стену, как хотел было, грохать не стал, просто поставил на шкаф.

- Все, пацаны, говорю, халява закончилась. Начинается жизнь всерьез.

Ольга прибежала – решила, что я нажрался, как обычно. Видит, что трезвый – так еще больше испугалась. Но я ее успокоил.

До полуночи с пацанами проговорил за жизнь – так, как никогда не разговаривал. А с утра – волю в зубы и марш-бросок на пять километров…

Ну, дальше уже другая история. Старшой мой, Данька, в меня пошел – будет солдатом. Как-то на площади полицейские крысы разгоняли митинг красных – я там тоже был – ну и один мордоворот дубинку поднял, чтобы его девушку стукнуть. Данька руку его перехватил аккуратненько так, чтобы не придрались – и что-то этой обезьяне шепнул на ухо такое, что тот поспешил ретироваться, стариков с портретами Сталина пошел дубинкой своей демократической бить.

А младший, Колька – больше книжник. Учебники по химии читает, по радиоэлектронике. И ведет целый Интернет-форум: «Способы борьбы с военной техникой стран НАТО». У форума много читателей, говорят. То есть молодняк, значит, конкретно интересуется. Так что поглядим. Еще не вечер.

50-летию полета в космос советского русского коммуниста Ю.А.Гагарина посвящается


Музыка небесных сфер


Заместитель руководителя администрации не зря слыл одним из самых талантливых политтехнологов страны – он умел даже в такое скучное мероприятие, как съезд правящей партии, добавить изюминку или внести интригу. Интригой этого съезда стал приглашенный гость.

Перед делегатами съезда – провинциальными баронами, чиновниками-коррупционерами, генералами разваливающейся армии, полицейскими взяточниками в высоких чинах, прикормленными журналистами и деятелями искусств выступили, как обычно, президент, потом так называемый национальный лидер, затем славный разве что своими усами руководитель партии, не менее знаменитый своей какой-то запредельной глупостью, а потом наступила пауза. То, что на съезде будет особый гость, делегаты знали – информация просочилась, но вот кто это будет, никто не знал кроме президиума.

И когда на сцену, залитую светом, немолодая женщина выкатила инвалидную коляску с сидящим в ней человеком в генеральской форме ВВС, зал ахнул.

Да, это был Он – первый человек, побывавший в Космосе. После катастрофы 1968-го года, когда он и его напарник чудом остались живы, он провел многие месяцы, а то и годы в больницах, лучшие врачи страны и мира пытались вылечить его сломанный позвоночник – но, операция за операцией, в Америке, Германии, Израиле, у нас дома – ничто не помогало.

Из публичной жизни космонавт-1 ушел, интервью не давал, многие даже и забыли, что он жив. Но он был жив и сейчас был перед делегатами съезда.

Президиум, а за ним и зал встали и устроили овацию. Старик в кресле, маленький, усохший, смотрел на зал застывшим взглядом, и в глазах его не было ничего. Но это было видно только с первых рядов. И все равно это был Он – болезнь, время и старость не смогли стереть его лица, которое было знакомо миллиардам людей на Земле.

Когда овации стихли, Он достал из кармана генеральского кителя бумажку, женщина наклонила к нему микрофон, и он стал читать что-то про Россию, которая вновь занимает достойное своего величия место в мире, про инновации и инвестиции в науку, культуру, образование, про улучшающуюся жизнь людей.

По мере произнесения этой сухой и бесцветной речи делегаты начали понемногу позевывать – они ждали начала съезда два часа и изрядно притомились, тем более, что многие из них были людьми, которых ждут, а не которые ждут. Кто-то начал обсуждать что-то с соседом – и, судя по всему, не то, как обустроить Россию, а где проводить будущий отпуск, или новую любовницу, или новую машину – все как обычно.

Только телеоператоры делали привычно и профессионально свое дело – заседание съезда правящей партии шло в прямом эфире, а поэтому все должно было быть безупречно.

Человек в инвалидном кресле закончил, зал аплодировал – не так бурно, как в начале, но почти с такой же силой, как национальному лидеру.

Но это было еще не все. Сложив бумажку в карман, человек в кресле прокашлялся и чуть более громким голосом сказал.

- Знаете, когда я был в космосе, я слышал музыку.

Зал вновь затих.

- Да, и не я один. Это мне рассказывали многие ребята, которые летали после меня. На самом деле – почти все ее слышат, но никто никогда не признается публично. Потому что могут отстранить от полетов. Это очень странная музыка, ни на что не похожая. Когда я неофициально говорил с одним психологом, он сказал, что это, возможно, просто фокусы нашей психики – вызванной сочетанием сенсорного голода, осознанием своей оторванности от родной планеты, колоссальным стрессом и другими факторами. Может быть. Но, понимаете, когда я эти 108 минут был в полете, я, кроме музыки, ощущал еще кое-что. И это я никому никогда не рассказывал. Просто… просто мне осталось уже немного, и я должен это рассказать. Хотя бы здесь.

Тишина в зале стала просто абсолютной.

- Я там чувствовал – именно чувствовал – что на меня смотрят миллионы глаз. И они смотрели не снизу, а сверху. Вообще, в космосе нет понятия низ или верх, но низом я называю нашу Землю. Так вот – я чувствовал эти взгляды не оттуда, а от звезд. При этом очень добрые взгляды, и такие… Ну, как родители смотрят на своего ребенка, который встал и сделал свой первый в жизни шаг.

Инвалид помолчал.

- Я этого никогда не забуду, и это было на самом деле. Миллионы глаз, полных тепла и доброты.

Все растроганно зааплодировали.

- А потом были другие миллионы глаз – только уже на Земле. От английской королевы и папы римского до шахтеров Пенджаба и финских докеров. И во всех этих глазах – радость. Знаете, это было трудно – не потерять голову, не зазнаться или, наоборот, не смущаться. Это даже было труднее, чем сам полет – но потом я понял, что мне не нужно ничего изображать. Я простой советский человек и коммунист, которому народ и моя партия доверили пойти первым туда, где не был ни один человек. И потом – где бы я ни был – я представлял не себя, а тех, кто строил ракету, инженеров, рабочих, техников, военных, врачей. Я просто один из них, один из сотен миллионов советских людей – и они всегда за моей спиной.

В зале возник какой-то шум, а заместитель руководителя кремлевской администрации стремительно стал пробираться к диспетчерскому пульту, на котором микшировался сигнал нескольких телекамер, работающих в зале.

А инвалид в кресле продолжал – и голос его стал немного звонче.

- Вы не представляете, что такое – чувствовать за своей спиной великую страну. Такую разную, но все равно – одну. Свою страну. Свой Союз. Вам этого не понять. Вы падаль человеческая, мусор, дрянь, сменившая Родину на счета в банках. Я давно хотел сказать это – да все не было возможности. И вот теперь она представилась. А вот вам, советским людям, где бы вы сейчас ни жили, какие паспорта вам ни всучили эти враги – я хочу перед своей смертью передать спасибо. За то, что вы дали мне тогда, 12 апреля 1961 года, увидеть нашу Землю и мою Родину – СССР – из космоса. Спасибо вам, что вы сделали все, чтобы я взлетел – и вернулся.

И он улыбнулся – и эта была та самая улыбка, которую знали миллиарды людей уже 50 лет.

Что-то кричал заместитель администрации, и прямой эфир прервали, и поставили на одном канале концерт Пугачевой, а на другом "Нашу Рашу"…

Русские любят подтрунивать, например, над украинцами, что те скуповаты, а, например, над финнами, что те медлительны. Не знаю про украинцев, а вот финны – и бегуны были прекрасные, и автогонщики, и лыжники. Нет, это явно перенос какой-то своих комплексов на других.

Это я к тому, что в тот вечер ничего особого не произошло. Только в социальных сетях появилось очень много роликов с выступлением космонавта-1. После полуночи подразделение "К" при МВД и специальные органы других спецслужб, спохватившись, начали обрушивать и социальные сети и Интернет вообще, но было поздно. То есть русские, конечно, медлительны и терпеливы, но все-таки не патологически. Почти патологически – но «почти» не считается. Поэтому все началось на следующий день, и еще через день началось уже и вовсе. Но мой рассказ не про это, хотя, все-таки хочу заметить, что не считаю правильным, когда пусть и формальному, но действующему президенту Российской Федерации забивают айфон в задницу. Это недостойно и некультурно. Так я считаю.

Шоколадка

Ретрофантастика

Сначала через село прошли наши. Маленькое подразделение во главе с командиром. Небольшая усталая лошадка тащила такую же небольшую пушку, четверо солдат на развернутой плащ-палатке несли раненого. Остальные, еще десяток солдатиков – покрытых пылью и грязью, с большими винтовками за спиной, у каждого сбоку котелок. Большие вещмешки за плечами казались какими-то выросшими на спине горбами.

Бабы, глядя на них, плакали, кто-то сунул солдатику бутыль с молоком и каравай хлеба. Тот механически взял, не поднимая глаз. Старики смотрели молча и хмуро, кто-то крестился.

Немцы пришли утром следующего дня. Колонна танков прошла через центр села и ушла на восток, только один танк остановился у колодца.

Мамка сказала мальчику, чтобы он сидел дома, но любопытно же. Танки мальчика поразили – они были огромные, как дом, таких он никогда не видел.

Поэтому он пролез через дыру в заборе за огородом и спрятался в кустах, откуда стал с близкого расстояния наблюдать за немцами. Точне, немцем.

Немец, вылезший из танка, молодой белобрысый парень, снял с себя комбинезон, набрал ведром из колодца в тазик воды, поставил на броню раскладное зеркало, помылся, потом стал бриться с помощью какого-то устройства, которого мальчик отродясь не видел – отец-то брился опасной бритвой.

Побрившись и сполоснув лицо, немец снова надел свой комбинезон. Комбинезон был красивый, серо-зеленого цвета, с буквами SS на петлицах.

Мамка говорили, что "эсэс" – это плохо, поэтому мальчик сделал движение, чтобы отползти и спрятаться, но немец заметил движение в кустах, молниеносно выхватил пистолет, навел на кусты. Какая-то интуиция – вряд ли мальчишка в его возрасте мог сообразить сделать это обдуманно – толкнула его не назад, чтобы попытаться удрать, и получить вполне возможно пулю от немца, который не мог знать, кто там прячется в кустах, а вперед – и он сразу заревел, размазывая слезы и сопли по лицу.

Немец тут же успокоился, убрал пистолет, сказал что-то, из чего мальчик разобрал только слово "киндер". Подозвал мальчика рукой, жестом показал ему, чтобы стоял возле танка. Потом залез туда, достал из него кожаный портфель. Порылся в нем, вынул какой-то конверт. В конверте лежали фотографии – мальчик мельком разглядел какую-то красивую женщину, каких-то пожилых людей, улыбающихся парней в военной форме. Наконец, немец прекратил перебирать фотографии, протянул мальчику одну.

На ней был изображен белобрысый мальчишка в смешных шортах до колен на лямках.

Немец ткнул себя в грудь, показал на фото, снова показал на фотографию, сказал что-то вроде:

- Майн киндер.

Его сын, догадался мальчик. Мальчик на фото был примерно того же возраста, что и он сам.

Немец потрепал мальчика по голове, потом снова покопался в своем портфеле и извлек что-то круглое и золотое. Протянул ему. Мальчик с опаской взял. Немец улыбнулся, сверкнув ровными и белыми зубами, таких в жизни мальчик и не видал, только в кино, что показывали до войны в сельском клубе, закинул портфель в люк, что-то крикнул в него, залез в него сам, высунулся наполовину. Танк завелся, мальчик с опаской отошел к кустам. Немец, опять улыбаясь, помахал рукой, и танк, оставляя за собой взметнувшуюся в воздух из-под гусениц пыль, поехал прочь, на восток.

Мальчик не пошел сразу домой, потому что знал, что ждет его дрын от мамки, если она заметила его отсутствие. Он забежал за сеновал, огляделся несколько раз – не видит ли кто, особенно пацаны из соседних домов, потом только разжал ладонь, чтобы посмотреть, что же дал ему немец.

Это было что-то, завернутое в золотистую фольгу. Когда он развернул ее, то там оказалась шоколадка. Снова оглянувшись, не видит ли кто, он поднес ее к лицу, понюхал – хотя шоколада он несколько раз до войны ел, но такого запаха он никогда не встречал. А потом откусил малюсенький кусочек. И от вкуса, который наполнил его рот, у него чуть не закружилась голова.

Он хотел съесть шоколадку медленно – но не получилось, в итоге запихал ее в рот всю целиком, жевал, отдаваясь ее волшебному вкусу, пока она не растаяла вся, и тогда он очень неохотно проглотил эту сладкую смесь слюны и шоколада. Посидел еще немного, пытаясь поймать тающий вкус во рту, потом тяжело вздохнул.

Золотистую фольгу расправил, облизал оставшиеся крошечки, потом сложил золотинку в несколько раз, спрятал в самый надежный карман штанов. Поплелся домой, надеясь, что мамка все-таки не заметила его временного исчезновения...

Немцы ушли, а наши вернулись через несколько месяцев. Потом было много чего – но вкус этой шоколадки мальчик не забывал никогда, какие бы повороты не случались в его жизни. Вкус шоколадки, и этого похожего на бога человека с белыми зубами, который ее ему дал.

Вот и сейчас он вдруг вспомнил про нее, спустя много десятков лет.

Когда ведущий собрание человек произнес в микрофон по-немецки, а голос переводчика в радионаушнике перевел на русский:

- Для получения премии имени Конрада Аденауэра приглашается бывший президент Советского Союза господин…

Его имя и фамилия утонули в бурных аплодисментах вставшего приветствовать его зала. Он, помахивая рукой – ну что вы, что вы! – не очень твердой походкой - годы, годы - пошел к центру сцены, к микрофону. Аплодисменты еще более усилились.

А во рту у него опять был вкус той шоколадки из такого далекого 1942-го года.

рассказ
Колония

Лес кончился и поселок оказался прямо перед машиной, в которой сидели два бывших милиционера, а нынче полицейских - майор носил фамилию Могильный, прапорщика звали Каштан.

- Приехали, - сказал прапорщик. - Я думал, этот чертов лес никогда не кончится.

Могильный буркнул что-то неопределенное в ответ.

А между тем вид перед ними открылся весьма занимательный. Если дома были вполне обыкновенными и довольно скромными, то все остальное было очень странным. Вокруг домов отсутствовали заборы - была лишь живая изгородь, чисто декоративная, по пояс. На холме за поселком стояли несколько ветряков, которые лениво крутились, а перед ними в небо смотрела большая спутниковая тарелка, метров пять диаметром.

- Ну ни хрена себе, - сказал Каштан.

Полицейский «форд» проехал к центру поселка. То, что это центр, было легко определить: там стоял стандартный для маленьких поселков российской глубинки бюст Ленина, возле которого лежали несколько небольших цветочных букетов, при этом, как отметил майор Могильный, цветы были свежие, словно их положили только утром.

Но более странное заметил прапорщик Каштан - от удивления он даже ткнул майора в бок, чтобы обратить внимание своего начальника на это. Майор даже хотел сделать ему выговор, но увиденное заставило его забыть об этом - над небольшим двухэтажным домом висел красный флаг с серпом и молотом. Вместо положенного триколора.

Майор даже присвистнул:

- Опаньки!

Прапорщик припарковал машину и полицейские вышли из нее.

***

На двери у крыльца была только табличка: «Поселковый Совет». Полицейские вошли в дверь.

В фойе за столиком с телефонным коммутатором сидела девушка с телефонно-микрофонной гарнитурой на голове. Увидев вошедших, она улыбнулась и произнесла приветливо:

- Я могу вам помочь?

- Можете, - кивнул хмурый Могильный. - Кто тут главный?

- Председатель поселкового Совета, Рафик Файзиевич. Он сейчас в библиотеке. Вам вызвать его?

- Вызвать, - рявкнул Могильный.

Рафик Файзиевич оказался пожилым мужчиной немного восточного типа в помятом костюме, на воротнике которого явно различалась перхоть. На носу у председателя поселкового Совета были очки с толстыми линзами.

- Чему мы обязаны интересом полиции? - смущенно спросил председатель.- И нельзя ли взглянуть на ваше удостоверение.

- Сигналы поступили... - неопределенно сказал майор, махнув перед носом Рафик Файзиевича раскрытой корочкой.

- Управление «Э»? - несмотря на очки, председатель что-то в удостоверении разглядеть успел. - А что же в нашем тихом поселке могло привлечь внимание управление по борьбе с экстремизмом? Мы люди тихие...

- Вот мы и посмотрим, - сказал Могильный.

- Смотрите, - сказал председатель Совета, без большого, впрочем, воодушевления.

***
В коридоре школы висели портреты руководителей СССР. Начиная с Ленина и заканчивая Черненко (который майору Могильному вдруг напомнил нового мэра Москвы).

- А где портреты нынешних? - спросил он девушку-завуча.

- Вы про кого? – обернулась девушка. – Зюганова?

- Нет. Владимира Владимировича. Дмитрия Анатольевича.

- А, эти… - девушка задумалась. – А зачем они?

- Положено, - сказал Могильный.

- Да? – искренне удивилась девушка. – А где сказано, что положено? А – даже если и положено, то все равно – почему-то не хочется.

- Не хочется? – посмотрел на завуча Могильный.

- Совершенно не хочется. Уж очень они какие-то… ненужные.

Могильный не стал комментировать, только сделал еще одну запись в свой блокнот.

Сама школа была небольшая, размещалась в еще одном двухэтажном здании, но окруженном соснами. Могильный отметил для себя, что школа поразительно хорошо оборудована. Дети были как дети – как раз случилась перемена и они высыпали в коридор. Лишь приглядевшись, он заметил,что у малышей были на курточках красные значки… Могильный не сразу даже вспомнил это слово: "октябрята".

- У вас тут и комсомольцы есть? – спросил Могильный.

- Очень мало. Чтобы стать комсомольцем, нужно учится только на пятерки, плюс заниматься спортом, плюс… - Девушка махнула рукой:

- Я так и не смогла попасть. Что не очень хорошо – в партию возьмут с длинным кандидатским стажем.

- В какую партию?

- Как в какую – в одну, - не поняла завуч, потом вдруг покраснела. – Ой, простите, я совсем забыла, у вас там какие-то еще есть партии.

***

Когда Могильный возвращался к зданию поселкового Совета, его нагнал прапорщик Каштан.

- Короче, у них в магазине водки нет. Совсем, - прямо задыхаясь сообщил прапорщик. – И пива тоже.

Вид у него был такой, словно его кто-то персонально оскорбил.

- Что, совсем никакого алкоголя?

- Вино есть какое-то, тип сухое, - сказал брезгливо прапорщик, - А вот пива и водки – ни хрена. Точно тут какие-то сектанты гнездо свили.

- Тут не сектанты, прапорщик, - веско сказал майор, - Тут хуже все гораздо.

Но уточнять не стал.

Из здания Совета им навстречу вышел Рафик Файзиевич.

- А антенна зачем вам? – махнул рукой Могильный в сторону белого полушария, раскрытого в небо.

- Стараемся внести свой вклад в международную программу "Сети".

Могильный не знал, что это такое, но спрашивать не стал. Достал снова свой блокнот, записал: "Антенна. Программа Сети. Пиндосы?" И подчеркнул последнее слово двумя чертами.

***

Церковь стояла на небольшом холме с другого, если смотреть от дороги из города, конца поселка. Священника звали отцом Киприаном.

Войдя в церковь, оба полицейских перекрестились на образа. Церковь - очень ухоженная и чистая, напоминала больше музей. Полицейские поставили свечки, приложились к иконостасу.

- И много у вас прихожан? – спросил майор.

- Прихожан? – растягивая гласные сказал батюшка. – Нет у меня прихожан.

- Как это? – удивился прапорщик.

- Да вот как-то так, - сказал священник. – И не было на моей памяти. Вы – первые.

- А что же вы тут делаете? - удивленно сказал майор.

- Дел-то много. Сегодня новую программу будем готовить – у нас тут хор при церкви замечательный, мы в прошлом году записали компакт-диск с церковными песнопениями в стилистике староболгарского распева , так его уже и в Америке издали, представляете? Кружок по изучению византийской культуры есть опять же. Сайт поддерживаю в Сети: "Диалог" называется – форумы модерировать ой как нелегко, нетерпимость в нашем мире просто бушует. Реставрирую иконы – мне тутошние химики очень помогают – и с подбором красок, и с сохранением икон. Участвую в проекте "Jesus Seminar" – тоже ученые очень помогают в вопросах структурно-лингвистических исследований текстов раннего христианства. Много работы, в общем. А вот прихожан – нет. Тут все атеисты.

- Не сектанты? – спросил Каштан. – А то в магазине ни водки, ни пива.

- Не сектанты, - удрученно сказал священник. – Кабы сектанты, так было бы лучше – можно было попытаться. Но нет - атеисты. Но ко мне с уважением, каждый год ремонт помогают делать, раз в пять лет – капитальный. Я у них как это – русское национально-культурное наследие. И даже в школе факультативно веду: "История религий" - и местные жители не против. Ребятишки есть, которые интересуются. Но верить – не верят, охламоны. Что, впрочем, и не удивительно.

- А почему не удивительно? – спросил майор.

- А потому что место такое, - несколько уклончиво ответил священник.

***

Солнце явно пошло на закат, прапорщик Каштан все чаще демонстративно посматривал на свои часы – при этом какие-то уж очень хорошие для его звания часы. Но сейчас не это беспокоило майора.

- Ладно, давай возвращаться, - сказал Могильный. – До города еще ехать и ехать.

- А нашу ферму не хотите посмотреть? Передовые агротехнологии, – чуть ли не заботливо спросил Рафик Файзиевич. – Опять же - вдруг там чего-то не то выращивают. Наркотику какую.

- Наркотику…. – задумчиво сказал Могильный, потом сказал прапорщику: - Ты, это, ты иди, машину заведи, я сейчас подойду.

Каштан не скрывая радости засеменил к полицейскому "форду". А Могильный повернулся к председателю поселкового Совета.

- Что касается вас… Что касается вас, то наше знакомство продолжится – и очень скоро. Думаю, что через недельку-другую я сюда приеду снова – и уже не один, совсем не один.

- Как так?

- Так. С налоговой, ювенальщиками, наркополицией, со специалистами из управления "К", с ФСБ – и еще много с кем. А еще пару автобусов с ОМОН-ом. Думаю, когда мы тут поковыряемся как следует, мы много чего интересного обнаружим. Хотя и сейчас уже хватает – чтобы бульдозеры сюда вызывать и на хрен все снести.

- И что же вам тут так не понравилось? – спросил Рафик Файзиевич. Майору Могильному в его голосе послышалась насмешка, поэтому он добавил жесткости.

- Всё. На территории нашей области существует территориальное образование, не живущее по законам нашего государства, Российской Федерации. Странные научные исследования. Коммерческая деятельность, в которой надо очень разобраться. Короче - массовые нарушение законодательства и даже Конституции. Тут вам не Чечня какая, и жить вы должны, как все.

- Во-первых, мы знаем, что быть свободным от вашего (он выделил это слово) государства не получится, даже если бы мы этого захотели. Наши дети служат в вашей армии, сдают ваш шизофренический ЕГЭ, мы исправно платим ваши налоги с нашей коммерческой деятельности, при этом деньги идут в федеральную казну, а мы трудоустраиваем уникальных специалистов, у которых в вашей стране применения нет. Так что претензий у вас к нам быть не должно.

Могильный хотел его прервать, но председатель продолжал довольно твердо:

- Во-вторых, я бы вас, господин майор, попросил войну нам не открывать. Мы ничем вашему обществу не мешаем, живем замкнуто – и зачем вам все это?

- Не получится, - сказал Могильный. – Вот выборы скоро – и кого вы тут наизбираете – у вас же ни одной телевизионной антенны на крышах. Опять же – явно гранты от Запада получаете, то есть шакалите. Нужно еще ваши сервера проверить – что там на них хранится. И какие такие научные программы вы в своих лабораториях делаете – и для кого. Тут даже и на госизмену накопать можно. Но…

Могильный сделал паузу.

- Но? – эхом отозвался Рафик Файзиевич.

- Пятьсот тысяч долларов вопрос закроют. На очень надолго закроют.

- Ого! - сказал председатель. – Крутенько вы берете.

- Не надо, - сказал Могильный. – У вас тут разного оборудования на несколько лямов, я все-таки не вчера родился. Так что если не хотите, чтобы вашу Советскую власть тут прикрыли – постарайтесь.

- Лямы… - сначала не понял Рафик Файзиевич. – А, миллионы, теперь понимаю.

- Вот и хорошо, что понимаете - сказал майор Могильный. – Неделя у вас есть, найти меня не сложно, вот визитка, как деньги передать – расскажу. А пока все.

Прибавил:

- Да, и снимите флаг несуществующего государства над официальном зданием муниципального образования. Это – не обсуждается.

Он махнул рукой и пошел к машине, возле которой курил прапорщик Каштан.

***

- Интересное местечко, - сказал прапорщик, когда они ехали по лесной дороге. Темнело.

- Разберемся. – сказал Могильный. Он думал о том, не продешевил ли он – из этих странных ботаников в лесу можно было бы и побольше отжать.

И в этот момент что-то лопнуло и машину вынесло с дороги. Каштан выкрутил руль и машина въехала в канаву – не в дерево. Могильный открыл дверь и…

И в голову ему уперся ствол.

- Тихо, не дергаясь, - сказал голос. – Руки за голову. И очень медленно выходим.

Могильный вылез машины. То же самое сделал прапорщик. Их подхватили за руки, зафиксировали, вынули табельное оружие. Вокруг машины стояли люди в черном камуфляже. У некоторых в руках оружие. И очень даже непростое оружие. Такое майор видел только раз у ФСО, которые охраняли приезд Путина в Чечню – когда сам майор находился там в командировке.

- Вы делаете очень большую ошибку, - сказал майор.

- Помолчи, - сказал кто-то рядом.

Со стороны поселка к ним подъехала машина. Из нее вышел Рафик Файзиевич. Не глядя на Могигльного, подошел к прапорщику, разглядывал его несколько секунд, словно пытаясь взглянуть ему в глаза. Потом махнул рукой.

Кто-то вышел из толпы и выстрелил прапорщику в упор прямо в лицо. Майор дернулся, но почувствовал, что зажат как в тиски.

- Тихо, майор, твое время не пришло, - прошептал кто-то. Потом добавил:

- Пока не пришло.

Рафик Файзиевич между тем повернулся к Могильному:

- Прапорщик полиции Сергей Каштан, убийца-киллер преступной организации черных риэлтеров, во главе которой стоит нотариус Наталья Шапиро. Лично на нем одном восемь трупов – все они закопаны в пригородных лесах. Одинокие старики в основном.

Он вздохнул. Повернулся к майору.

- А вот что с вами делать, майор Могильный?

- Сюда придет целая армия, - стараясь говорить твердо, ответил майор, не силах оторвать взгляд от лежащего на дороге как брошенная тряпичная кукла прапорщика.

- Это не проблема. Проблема – что делать с вами. Ведь вы, Могильный, не просто коррупционер – мало ли таких теперь в вашей России? Вы ведь еще и гестаповец натуральный. Мальчишку этого, комсомольца – ведь это вы приказали своим крысам избить его. Он теперь инвалид первой группы, жизнь ему сломали, девушке его, родителям. За одно за это вас повесить надо на ближайшей осине – как полицаев вешали. А ведь сколько еще другого дерьма за вами, майор.

- Хорошая идея, председатель, - повесить гада - сказал один из мужчин с оружием. – И табличку на грудь: "Собаке – собачья смерть!" Я – за.

- Нет, - сказал Рафик Файзиевич. – Сделаем вот что… Маша!

Он махнул рукой, из темноты вышла девушка в черном камуфляже.

- Ты принесла то, что я просил?

- Да, товарищ председатель.

- Действуй.

Девушка вынула из рюкзака какой-то прибор, включила его, что-то понажимала на передней панели, затем подошла к Могильному. Тот попробовал дернуться, но люди, что держали его, делали это очень умело.

- Больно не будет, - сказала девушка и поднесла прибор к лицу пленника. Что-то ослепительно вспыхнуло – то ли перед ним, то ли внутри его головы. Еще через мгновение все потемнело и майор Могильный провалился в эту темноту.

***

- Приехали, - сказал прапорщик. - Я думал этот чертов лес никогда не кончится. Как поспали, майор?

Могильный ошарашено смотрел на прапорщика Каштана за рулем "форда", потом на поселок, в который въехала полицейская машина. Солнце стояло высоко. На холме за поселком лениво крутились ветряки.

- Тормозни, - крикнул майор, прапорщик сначала даже испугался, потом ударил по тормозам. Машина остановилась почти в центре поселка, возле памятника бывшему вождю мирового пролетариата.

Могильный посмотрел на часы, потом достал из кармана блокнот – он был чист.

- С вами все в порядке? – немого испуганно спросил полицейский прапорщик.

- Помолчи, дай подумать.

Думал Могильный быть может и дольше, но тут он увидел, как из двухэтажного дома, над крыльцом которого висел красной тряпочкой флаг с серпом и молотом, вышел мужчина в очках и, остановившись на крыльце, стал внимательно смотреть на остановившуюся машину.

- Ты его знаешь? – спросил Могильный.

- Кого? – не понял Каштан.

- Рафика… как его там…Который в очках, на крыльце.

Каштан смотрел то на человека, то на Могильного.

- Откуда я знать его могу.? С какого хрена?

- Ты раньше здесь бывал?

- Нет, никогда.

- Так, - Могильный принял решение. – Поворачивай – и быстро в город. Понял?

- А как же проверка… - начал Каштан, но, когда Могильный рявкнул, завел машину, лихо развернулся и поехал обратно, в сторону леса.

Первое время он молчал, но потом, когда они уже проехали изрядный путь по лесной дороге, спросил:

- Что случилось-то? Мы же ведь на проверку ехали.

- Ничего не случилось, - сказал Могильный. – А на проверку сюда надо с ротой ОМОН-а ехать, как я понимаю.

- Так все запущено? – удивился Каштан.

- Именно так.

Лишь когда лес закончился и они вышли на трассу, майор успокоился окончательно. И спросил вдруг, внимательно глядя на своего прапорщика:

- Кстати, Каштан, ты такого человека знаешь: Наталья Шапиро, нотариус?

Он ясно увидел, как напряглись руки прапорщика, державшего руль, напряглись так, что даже костяшки побелели.

- Нет, - ответил прапорщик после небольшой паузы. – Первый раз слышу. А что?

- Да ничего, - ответил Могильный. – Проехали.

Вынул блокнот и записал в него: "Шапиро. Нотариус. Каштан?" – и подчеркнул последнее слово двумя чертами.

Уже был виден Город.

***

"Объяснительная.
Я, прапорщик Каштан Сергей Николаевич, имею заявить, что по возвращении с задания в горотдел УВД майор Могильный А.П. пошел в свою комнату, сказав, что ему надо почистить оружие потомучто (так в тексте) скоро проверка, а я стал варить кофе когда раздался выстрел и я вбежал в его кабинет а он лежал мертвый. Наверное он неосторожно обошелся с оружием. Свой арест поэтому я счетаю (так в тексте) грубой ошибкой. Также имею показать что не знаю по какой причине он сделал перед этим звонок в нотариальную контору номер 1 Советского района. Наша командировка в поселок Коммунар прошла без проишествий (так в тексте) и никаких замечаний у майора Могильного А.П. по линии борьбы с экстремизмом по результатам проверки не было, о чем он и собирался сделать рапорт."

Апрель.

В дверь аудитории, прямо посреди лекции по геоморфологии, просунулась голова Генки Кулешова с параллельного потока. Он что-то сказал сидящей у самой двери девушке, она явно переспросила у него что-то, он что-то добавил, и мигом исчез. Что было крайне разумно, учитывая строгий нрав доцента Якова Марковича, который уже оторвался от выведения формулы расчета возраста какого-то там гидротермального метаморфического процесса и начал оглядываться в поисках того наглеца, который посмел помешать учебному процессу.

Однако что-то понеслось по залу аудитории – как огонь по сухой степи – и это что-то становилось все громче и громче – и все ближе к Ленке, которая старательно записывала лекцию своим идеальным почерком – за что ее конспекты и были так любимы однокурсниками.

- Немедленно прекратить! – рявкнул Яков Маркович, теперь уже оторвавшись от доски окончательно и смотря на аудиторию.

Но случилось странное – такое, во что Ленка бы никогда поверила – шум не только не утих, а стал еще громче. Все, сидящие рядом с ней, тоже оторвались от своих тетрадей и стали смотреть на очаги шума с немалым любопытством.

- Яков Маркович! – вскочил вдруг Марат, комсорг факультета. – Тут… случилось такое…

Доцент смотрел на Марата как голодный тигр на кролика. Ленке даже стало страшно: что могло случиться такого, что Марат посмел бы прервать Яшку Ужасного, как его звали все – потому что его боялись: "Яшка опять лютует" – это говорилось не только во время сессий.

- Яков Маркович! – Марат собрался, словно приготовился нырнуть в холодную воду. – Понимаете, только что сообщили – в космос выведен советский космический корабль с человеком на борту.

Марат сказал и замер.

Яков Маркович снял очки. Потом надел. Потом спросил:

- Кто вам сказал?

- По радио объявили. Только что. В 11 утра.

И тут из-за тяжелой старинной двери, отделяющей аудиторию от коридора, все услышали топот ног и громогласное: "Ура!"

Какой-то незнакомый парень влетел в аудиторию и срывающимся голосом стал выкрикивать отдельные слова: "Майор Гагарин! Гражданин СССР! Корабль "Восток"! 302 километра от земли в перигее! 175 километров в апогее! Благополучная посадка! В заданном районе Советского Союза! Ураааааа!!!" – и исчез.

Тишина была недолгой, может, секунду, а потом Яков Маркович снял очки и сказал:

- Наоборот, молодой человек, все строго наоборот – вы просто перепутали апогей с перигеем.

И улыбнулся вдруг – и те, кто видели впервые в жизни улыбку Яшки Ужасного, потом будут рассказывать об этом как о чуде.

И вот тогда вся аудитория закричала "Ураааааа!!!"

***

Учебный день был практически официально сорван, а, так как погода была очень даже теплая, все высыпали на улицу. Там уже стали готовить митинг – пока только подключили репродукторы, из которых снова и снова дикторы, не скрывающие волнения и радости в голосе, читали то сообщение ТАСС, то обращение ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и правительства Советского Союза, то телеграмму товарища Хрущева майору Гагарину.

Благо, что общага была рядом, Ленка решила сбегать и переодеться – как раз накануне она закончила шить новое платье, которое делала по польскому журналу мод – и не надеть его в такой день было бы настоящим преступлением.

Она взлетела на третий этаж, свернула в коридор – и около своей двери увидела двух мужчин в плащах и шляпах. С портфелями в руках. Оба смотрели, как она приближается к двери. Почему-то Ленка напряглась.

- Елена Эдуардовна? – вежливо спросил один мужчина и снял шляпу.

- Да, а что?

- Вы не могли бы уделить нам немного времени? – сказал мужчина. Голос у него, как отметила для себя Ленка, был очень приятный, как у певца или актера.

- А по какому вопросу, товарищи? – бесстрашно спросила Ленка, хотя почему-то ей стало тревожно. Может, отец нашелся? Отец пропал во время войны на оккупированной территории и маме, члену партии, однажды пришлось даже писать объяснительную в парторганизацию – с этим тогда было очень строго.

- Давайте мы пройдем в вашу комнату и там мы вам все объясним, - сказал второй мужчина и тоже снял шляпу. Он был удивительно похож на первого, только небольшие усики над губой и небольшой шрам на виске.

Ленка пожала плечами – и отважно пустила незнакомцев в свою комнату, отперев ключом дверь и молясь всем богам, которых она знала и не знала, чтобы девчонки, учебная пара которых начиналась позже, не оставили за собой бардак. Но, к счастью, все кровати были прибраны, и на полу ничего не валялось.

Ленка вытащила мужчинам два стула, на которые те сели, а сама села на кровать.

- Елена Эдуардовна, - сказал первый. – Мы пришли из будущего.

- И хотим, чтобы вы отправились туда с нами, - прибавил второй.

Ленка некоторое время ошарашено смотрела на них, а потом рассмеялась.

- Это такая шутка. Вы из архитектурного, наверное? Мы познакомились на танцах?

Мужчины переглянулись. Затем один открыл свой портфель и вынул оттуда черную пластмассовую коробочку, открыл ее наподобие табакерки. В коробочке было много кнопочек. Мужчина нажал одну – и комнату залило голубым светом.

***

...Мужчина нажал на кнопку – и все исчезло. Закрыл коробочку. Вопросительно посмотрел на нее.

- Хорошо, - сдалась Ленка. – Я верю, что вы не американские шпионы и что вы из будущего. Но почему вы хотите, чтобы я отправилась с вами туда?

- Понимаете, Елена Эдуардовна, это будет не так просто объяснить в двух словах, но я все-таки попробую.

Он помолчал немного. Ленка терпеливо ждала, боясь пошевелиться.

- Лена, вы будущий геолог. При этом очень талантливый. А у нас как раз сейчас на Марсе начинается очень большой проект – терраформирование целой планеты, нам будут крайне нужны специалисты. А исчезновение вашей линии из данной хронореальности не повлечет за собой никаких последствий.

- Это как, я не понимаю?

- Ваш сын погибнет в 1984 году в Афганистане. Других детей у вас не будет. Поэтому обрыв линии не повлияет…

- Сын? В Афганистане? Почему?

- На войне.

- С американцами?

Мужчина на секунду задумался.

- Ну, можно и так сказать.

- А коммунизм? – вдруг вспомнила Ленка ни к селу - ни к городу. – Коммунизм ведь построят?

- Нет. – сказал мужчина твердо. – Коммунизм не построят. Более того, в 1991 году Советский Союз распадется.

Ленка вдруг почувствовала, как стало колотиться ее сердце.

- Вы врете! Вы все врете!

Мужчина достал из портфеля фотографию. Цветную.

На ней был черный обелиск, на обелиске тонкими штрихами лицо улыбающегося парня в берете с автоматом в руках и надпись:

ИГОРЬ НИКОЛАЕВИЧ КУЗНЕЦОВ
1965 – 1984

- Это могила вашего сына, - сказал второй.

- А почему Кузнецов? – спросила Ленка, вглядываясь в лицо на обелиске.

- Так будут в данной реальности звать вашего мужа. Вы с ним проживете всего один год – а потом он уедет, и вы уже никогда не встретитесь. Поэтому это тоже не повлияет на будущее.

- Но почему коммунизм не построят? – даже не слушая, сказала Ленка. – Ведь должны же!

- Не смогут, - сказал один из мужчин.

- Но если я – прямо сейчас – пойду в партком института, и попрошу связаться с товарищем Никитой Сергеевичем, и попрошу передать ему, что коммунизм не построят – ведь все же тогда изменится, да?

- Вам не поверят. Ну и… если вы отклоните наше предложение, вы все забудете. Мы вернем ситуацию к исходному временному пункту.

Мужчина протянул руку, чтобы забрать у нее фотографию, но Ленке почему-то не хотелось ее отдавать.

- А что я там буду у вас делать?

- Закончите образование у нас, естественно, на совершенно другом уровне. Адаптируетесь, заведете семью…

- А там, у вас, у меня дети будут?

- Елена, мы же знаем только наше прошлое и ваше будущее тут. В будущее свое мы попасть не можем – и знать его тоже не можем.

- А здесь? Какое у меня здесь будущее?

- После окончания института вы будете работать в Западносибирской геологической экспедиции, там вами будет проделана огромная работа, вас даже наградят медалью "За трудовые заслуги" за участие в открытии нефтяного месторождения. К сожалению, потом у вас начнутся проблемы со здоровьем – последствие тяжелых условий и неустроенности экспедиций. После гибели сына вы переедете к маме в Ленинград, и там будете работать в геологическом управлении, до выхода на пенсию.

- А… - Ленка замялась – В каком году я умру?

Мужчины снова переглянулись.

- Позвольте нам не отвечать на этот вопрос.

- Это такая страшная тайна? Какая разница – ведь я же все забуду – или улечу в будущее, к вам? И тогда не буде разницы?

- Не нужно. Знание даты своей смерти может повлиять на принятие вами решения. Исказить ваши чувства.

- Да уж куда больше исказить-то, - горько, прямо по-взрослому, усмехнулась Ленка. – Коммунизм не построят, муж сбежит, сына убьют американцы в Афганистане, СССР распадется… И что будет на его месте? Американцы оккупируют? Или немцы опять? Реваншисты Аденауэра?

- Елена, – вмешался второй мужчина. – Наше пребывание тут достигается работой большого числа людей и определенных энергетических мощностей. Желательно не слишком затягивать. Мы вам сообщили все, что могли сообщить – теперь решение принимать вам. Не скрою – будущее нуждается в таких людях, как вы, но заставлять вас мы не можем и не будем. У вас есть право прожить свою жизнь здесь – но знайте, что конец ее будет трудный, как будет трудно всему вашему поколению. После распада СССР будет дикий капитализм, страшная бедность. Или попробовать построить жизнь у нас, с чистого листа.

- А если я соглашусь – как все это объяснить девчонкам, моей маме?

- Это мы возьмем на себя, - сказал первый.

- А другие, другие были – как я? Чье исчезновение тут не отразится на вашем прекрасном будущем там? Которые что были, что нет – как я?

Мужчина вздохнул.

- Это не так, Елена Эдуардовна. Вы, безусловно, проживете не зря, но ваше исчезновение тут просто не вызовет катастрофических последствий, как если бы исчез, ну, скажем…

- Гагарин, - сказала Ленка.

- Да, - кивнул мужчина. – У разных людей разный след в будущее, ваш не хуже других, он просто обычный. И обрывается.

Снова вмешался второй мужчина:

- Давайте так. Мы на час сходим по своим делам, вы можете спокойно подумать, а потом мы вернемся сюда – и вы скажете нам свое решение. Идет?

- Идет. А можно я оставлю фото – на час, на этот час?

Мужчины опять переглянулись.

- Я не буду никому ничего говорить, честное комсомольское! – сказала Ленка.

- Хорошо, - сказали в один голос оба мужчины из будущего.

***
Она шла по городу – а город праздновал. То тут, то там стихийно собирались небольшие толпы у репродукторов, снова и снова передающих сообщение о полете Гагарина, кто-то, забравшись на будку для милиционера, читал оттуда стихи – и милиционеры не свистели в свисток, а улыбались. То тут, то там появлялись группы студентов с листами ватмана в руках, на которых было написано:

СЕГОДНЯ ГАГАРИН – ЗАВТРА Я!
КОСМОС БУДЕТ СОВЕТСКИМ!
ДАЕШЬ КОММУНИЗМ МАРСИАНАМ!

А Ленка ходила в своем новом платье с фотографией в руках могилы сына, которого у нее еще даже и не было, и думала.

Час прошел быстро. Мысль обмануть их, убежать на вокзал, сесть на поезд, уехать в Ленинград появлялась, но ей показалась, что это будет нечестно. Да и – раз они знали о ней все – если захотят, то найдут. И даже КГБ СССР не поможет. Потому что даже у КГБ нет такой техники, как у этих, будущих.

Они поджидали ее на скамейке в сквере перед общагой. На этой скамейке парни любили распивать противнейший портвейн "Три семерки" – Ленка один раз попробовала, и больше ей этого делать никогда не хотелось. Поэтому комендант общежития Палыч всегда бдительно следил, чтобы студенты не использовали скамейку не по назначению. Но, видно, мужчины средних лет в шляпах и с портфелями не вызывали у него подозрений.

Ленка присела на краешек скамейки. Мужчины встали.

- Вы решили? – спросил один из них.

- Да, - Ленка протянула ему фотографию, он положил ее в карман плаща.

- А нельзя посмотреть на ваше будущее еще раз прямо тут? Или мы можем пойти в общагу… Правда, может девчонки уже пришли…

- Можно прямо здесь, - успокоил ее мужчина. Он достал из портфеля другую коробочку, поменьше, протянул ее Ленке.

- Держите просто в руках и нажмите на кнопку.

Ленка нажала.

…Она летела над землей. Не очень высоко – ниже, чем на самолете (на котором она летала всего раз в жизни). Скорее, как птица. Под ней были города с белыми зданиями странного вида, поля изумрудного цвета, иногда почти знакомые, а иногда странные механизмы, которые не походили ни на что. Она видела людей – разных, молодых, старых и детей. Они улыбались, разговаривали друг с другом, смеялись, иногда плакали. Потом вдруг она стала набирать высоту – выше, выше, поднялась над облаками, а потом небо стало черным и она поняла, что оказалась в космосе. Мимо нее проплывали странные блестящие металлические конструкции, иногда возле них работали люди в скафандрах, которые делали что-то очень непонятное. Скорость вдруг стремительно стала нарастать, и уже через несколько секунд она стала приближаться к Луне – серому шарику, изъеденному как воронками кратерами – и там она увидела тоже белые сферы построек, чудные шагающие машины, с открытыми кабинами, в которых сидели люди в скафандрах, огромные ракеты, которые явно собирали прямо здесь – чтобы потом на них двигаться дальше в черноту космоса.

А потом все закончилось и она вновь сидела на скамейке в сквере перед общежитием, а возле нее стояли двое посланцев из будущего.

- А у вас все-таки коммунизм, да? – спросила Ленка с надеждой.

- Ну, можно сказать и так, - сказал один из мужчин. – Понимаете, Елена, дело не в словах.

- Я понимаю, - сказал она, хотя ничего не поняла. Но это уже было неважно.

- Вы решили? – осторожно спросил тот же мужчина.

- Я? – Ленка вздохнула. – Да, я решила. Я остаюсь здесь.

- Но почему? – спросил мужчина.

- Если я уйду с вами, Игорь никогда не родится. Я не буду растить его, воспитывать, ухаживать за ним, учить его читать и писать. Он проживет так ужасно мало, всего 19 лет, я посчитала – но если я уйду с вами, его вообще не будет. Ни секунды.

Она вдруг заплакала.

- Если его не будет, кто-то другой отправится воевать с американцами в этот проклятый Афганистан – и кто-то другой погибнет вместо него. И вот эта ваша экспедиция – про которую вы говорили. Кто-то другой, не я, будет ходить в экспедиции, открывать нефть для страны…

- Потом эту нефть будут продавать ваши новые капиталисты и получать с нее сверхдоходы, - прервал ее мужчина.

- Ну и пусть, - упрямо сказал Ленка, вытерев слезы и сопли носовым платком. – А все-таки и наши, советские, ею еще попользуются, вы же сказали, что страна погибнет только в 1991 году. Значит, польза будет и для нас, для советских. Вот. Я решила так.

Мужчины помолчали. Потом один протянул ей руку:

- Елена, мы уважаем ваше решение. Хотя страшно жалко – мы ведь еще и просто хотели помочь тем, кому мы можем помочь. К сожалению, таких крайне немного.

- Если бы хотели помочь, вы бы помогли бы нам сохранить СССР. Дали бы нам такое оружие, чтобы западногерманские реваншисты и американцы не победили бы!

Ленка демонстративно проигнорировала протянутую ей руку.

- Мы не можем, Лена. И – мы уходим. Прощайте.

Оба повернулись – и пошли к выходу из сквера, мимо пробегающих мимо студентов.

Светило солнце. Кто-то раскрыл окно, поставил на подоконник радиолу, и оттуда грянуло в исполнении Ивана Козловского: "Всю-то я вселенную проехал". Все, кто был около общаги, стали смеяться, аплодировать и кричать "Ура!"

***

В дверь аудитории, прямо посреди лекции по геоморфологии, просунулась голова Генки Кулешова с параллельного потока. Он что-то сказал сидящей у самой двери девушке, она явно переспросила у него что-то, он что-то добавил, и мигом исчез. Что было крайне разумно, учитывая строгий нрав доцента Якова Марковича, который уже оторвался от выведения формулы расчета возраста какого-то там гидротермального метаморфического процесса и начал оглядываться в поисках того наглеца, который посмел помешать учебному процессу…

Муха - Цокотуха. Основные понятия -)

В помощь начинающему предпринимателю.

Муха, Муха-Цокотуха,
Позолоченное брюхо!
Муха по полю пошла,
Муха денежку нашла.
Приобретение стартового капитала для последующей организации торгово- закупочной, либо производственной деятельности..

Пошла Муха на базар
И купила самовар
Разумное вложение финансовых ресурсов в закупку современного технологического оборудования.

“Приходите, тараканы,
Я вас чаем угощу!”
Тараканы прибегали,
Все стаканы выпивали,
Установление деловых контактов с соответствующими чиновниками и «нужными» людьми. Дача взяток в скрытой форме.

А букашки –
По три чашки
С молоком
И крендельком:
Нынче муха-Цокотуха
Именинница!
«Подкармливание» рядовых чиновников и исполнителей контролирующих органов.

Вдруг какой-то старичок
Паучок
Нашу Муху в уголок
Поволок
Ну, это всем понятно. Наезд братков на начинающего предпринимателя Муху.

Но жуки-червяки
Испугалися
По углам, по щелям
Разбежалися
Конечно, никому не интересно отвечать за чужие просчеты в организации бизнеса.

Вдруг откуда-то летит
Маленький Комарик,
И в руке его горит
Маленький фонарик
А это, уважаемые господа, ментовская крыша заработала. Забашленные тараканы шепнули куда надо и…

Подлетает к Пауку,
Саблю вынимает
И ему на всем скаку
Голову срубает!
… и паука аккуратно отодвинули корпусом. Не надо борзеть на чужой территории.

Я злодея зарубил,
Я тебя освободил,
И теперь душа-девица,
На тебе хочу жениться!
Как будто бы у нее теперь есть выбор. Совместной жизни, наверняка, не будет, но супружеский долг придется отдавать регулярно.

Эй, сороконожки,
Бегите по дорожке,
Зовите музыкантов,
Будем танцевать!
Организация корпоративной вечеринки в честь успешно проведенной акции. Подразумевается банкет, сауна и апартаменты.

А жуки рогатые,
Мужики богатые,
Шапочками машут,
С бабочками пляшут.
Без комментариев.
Это был краткий обзор основных понятий стихотворения К.И.Чуковского «Муха – Цокотуха».
Тема следующего занятия – обзор основных понятий стихотворения «Мойдодыр», как руководства по правильному отмыванию «грязных» денег.

Алквиад ,