8. О судьбах и не только.

Году в 61-м мы первый раз компанией из трёх человек поехали на отдых в Сочи. Плацкартный билет до Сочи стоил 18 рублей, жильё – один рубль за сутки, туалет, разумеется, во дворе, кран с водой тоже. Обед в столовой – около одного рубл@. По утрам яичница. Яйца 60 копеек десяток. Вечером в парке «Ривьера» пирожки с ливером 5 коп., и бульон 3 коп. стакан. Автоматы: 10 коп. - стакан холодного пива, 20 коп. – большой стакан холодного вина. А вот с обувью, с одежонкой было плохо. Мы надеялись в Сочи приобрести дешёвые босоножки. Были такие: резиновая подошва, клеенчатые ремешки. Стоили они 5 рублей, но это был дефицит. Так весь отпуск и проходили в наших североходовских ботинках.
Позднее ездили в маленькую уютную Хосту.
Однажды жили там всемером в одной комнате. Комната была небольшая. Спали на раскладушках, матрасах. Обычно играли в карты до двух-трех часов ночи. Отсыпались на пляже. Как всегда в компании, в центре внимания бывает один человек. У нас это был – Юра «Маленький». Когда он сильно подзалетел в карты, мы катались со смеху, глядя на его вытянувшееся лицо и его бесконечные причитания: «ну и дурак я, вот дурак-то, надо было остановиться, а я дурак, ну и дурак». «Юра, что ты все утверждаешь, что дурак, дурак! Мы же не спорим с тобой. Все прекрасно это знают». Наш гитарист, а им был руководитель ансамбл@ гитаристов, позволял обескураженному Юре часть долга отрабатывать, таская гитару на пляж и на вечерние прогулки. Гитара была не простая, заказная, футляр был громоздкий и тяжелый, величиной с Юру.
Снабжение на Кавказе, в отличие от Крыма, было хорошее. В столовой можно было хорошо позавтракать и пообедать, но были большие очереди. Вечерами ужином обеспечивал дежурный: он покупал буханку черного хлеба за 16 коп. и по три килограмма огурцов и помидор. Огурцы стоили 8 коп., а помидоры 12 коп. за килограмм. Так что на все он тратил меньше рубл@, разумеется, своих. А вот на вино уже сбрасывались и долго отбирали бутылки в магазине самообслуживания, разглядывая на свет, которая пополнее. Вечерами садились на скамейку на бульваре. К нам подходил еще один музыкант с банджо, и мы устраивали концерт. Вокруг нас собиралась толпа зрителей.



Самое светлое пятно из той жизни – молодость.

В середине шестидесятых годов зарплаты выросли. Появились товары. Не только босоножки, но и костюмы, пальто были без проблем. Товары были в основном импортные. Впервые я купил себе финский костюм. Самый дорогой из импортных, по цене 140 рублей. Это было, конечно, совсем не то, что наш ширпотреб. Потом купил югославский. Тоже хорош, но с финским не сравнишь.
Как тогда жили? По разному. Кто-то, имея хорошую стартовую площадку, сваливался на обочину. Кто-то, стремясь к чему-то и добиваясь, тоже иногда оказывался на обочине.
Вот несколько примеров.
Строгие, интеллигентные папа и мама, десять классов, институт, аспирантура, кандидат наук. Высокомерный, заносчивый. Фамилию не говорю. Вдруг встречаю его через 5-6 лет - стоптанные, грязные башмаки, засаленные брюки с бахромой. Типичное лицо алкоголика. Жалкая, виноватая, просящая улыбка: «Альберт, у тебя не будет на кружку пива? Я потом отдам».
Или вот еще: мой приятель, правда, намного моложе меня, вечерняя школа, вечерний техникум, хорошая работа. Построил трехкомнатную кооперативную квартиру. Пижон, каких мало: французский костюм сидел на нем как влитой. Женился, дочка. Потом вдруг стал появляться все реже (жил на другом конце города), перестал звонить. Встретил жену: «В чем дело?» - «Он спился, я с ним развожусь».



Справа на фото стоит Санька – пижон с рюмкой, которая и привела
его к гибели в 37 лет, а слева – два будущих директора: Олег Николаевич Попов (Асбестовый завод) и Люся Нешина (Оздоровительный комплекс «Нерехта»). В центре с «веником» моя Танечка.

Однажды встречаю общего знакомого. Он в то время работал главным инженером объединения «Дружба». «Понимаешь, Альберт, мне позвонили и попросили принять на работу, по старой дружбе, Саньку Х… Ну, я сказал – пусть приходит. И ты не поверишь, когда он пришел ко мне с заявлением, я никак не мог поверить, что это тот самый пижон. Обросший, опустившийся, в рванье. Я не смог ему отказать – подписал заявление, но больше он не приходил». Потом я узнал, что Санька завербовался куда-то на север и там умер, в 37 лет.
А вот другая судьба – мой брат. Стартовая площадка: пять классов, восемнадцать лет строгого режима и длинная дорога за полярный круг в Воркуту. Как я уже писал, он был неплохой радиолюбитель – это его и спасло на зоне. Он стал заведовать радиоузлом. Потом начал монтировать электрооборудование на шахтах. У него было еще одно качество: он мог хорошо подать себя. Вскоре его расконвоировали. Дали комнату. Женился, родилась дочка, дали двухкомнатную квартиру. К тому времени он уже работал мастером. Потом – заочный техникум. Быстро пошел по карьерной лестнице. Как я помню, работал уже начальником строительно-монтажного управления.
Увлекся, как отец, охотой и рыбалкой. Сам сделал аэросани для этих целей. Причем не какие-то маленькие, а большие, с крытой кабиной на 6-7 человек, с двигателем от самолета. Охотился на лис (почему-то, в тундре кроме песцов, были рыжие лисы). Охота, как он рассказывал, состояла в том, чтобы в бинокль увидеть лису. Дальше – дело техники. Аэросани направлялись в сторону лисы, а ей спрятаться негде. Лисьи шкуры дарил. Моя жена тоже ходила в то время в лисьей шапке и с лисьим воротником.




Мой младший брат Володя. В начале и в конце Воркутинской
эпопеи. Типичный путь «героя нашего времени»- из бандитов
в бизнесмены.




Рыбалка у него была солидная, как и положено начальству. Брал лицензию. Вертолетом перебрасывал на реку Андерму легкую лодку, ставил две палатки с обогревателями. И хотя он имел право по лицензии ставить определенное количество сетей и ставил их, но основное удовольствие и улов получал от спиннинга. После завершения ловли прилетал вертолет, забирал его и улов. Обычно он сдавал примерно 1000кг семги , а себе оставлял около сотни килограмм. Для засолки использовал соль «бузун». Хвастался, что засолка у него самая лучшая в Воркуте. Наверное, привирал, но та, что он привозил, приезжая ко мне, была действительно высокого качества.
В 90-е годы кроме работы у него была какая-то фирма, где его жена, не помню, какая по счету, работала бухгалтером. Потом его карьера пошла на убыль. На пенсию он ушел в 1999 году с должности главного механика СМУ.
Когда он последний раз был у меня, он уже был на пенсии шесть лет, но так и жил в Воркуте, хотя возможность переехать в среднюю полосу или южнее у него всегда была. Мне трудно было его понять: «Почему ты не переезжаешь – там полярная ночь, стужа, тундра». «Вот потому и не переезжаю, что там тундра, я уже без нее не могу, рыбалка, охота, грибов навалом, а летнего месяца на Черном море мне вполне хватает. И только когда он подарил мне пачку своих огромных цветных фотографий своего севера, я поверил, что он действительно душой врос в тот край, и он ему родной. И как ни странно, не только ему.
После войны пленные немцы, как я уже писал, работали у нас, потом их постепенно начали отправлять на родину, а пленным ССовцам давали стандартно по 20 лет и отправляли за Полярный круг, в Воркуту рубить уголек. Там их так же, как брата, за хорошее поведение расконвоировали, они женились, получали квартиры, у них росли дети, а потом и внуки. Они становились полноправными гражданами новой родины. Зарплаты у шахтеров в то время были большие, да еще с северными надбавками. Так же, как все, они ездили по путевкам на курорты. Они же в плен попали пацанами, и всю жизнь прожили у нас – обрусели, привыкли.
Об одном таком немце, своем близком приятеле (дружба народов, так сказать, под северным сиянием, немецкий нацист и русский бандит) брат рассказывал. В конце 80-х, когда начал приподниматься «железный занавес», этому немцу удалось съездить в США повидаться со своим братом. Тот попал в американскую зону оккупации и обосновался в США в Нью-Йорке. Разумеется тоже дети, внуки. Если наш обрусел, то тот стал стопроцентным американцем. Вот что он рассказывал («наш» немец):
«Встретили, привезли к себе, а утром ушли на работу. После такого перелета, смены поясов, утром у меня разболелась голова. Пошел в аптеку купить что-нибудь типа анальгина, но там, поняв, что у меня болит голова, сказали, что надо взять рецепт у врача и дали адрес. Врач, разумеется, платный. Померил давление, пропалпировал голову и дал рецепт на обычные болеутоляющие таблетки. Все бы ничего, но этот вояж к доктору ополовинил мой запас долларов. Но, что меня поразило, Володя, это когда на другой день по случаю моего приезда брат собрал на вечеринку своих новых родственников и знакомых, и они после первых рюмок совершенно забыли про меня. Никто не чем не интересовался, ни о чем не расспрашивал, как будто я приехал не из закрытой «железным занавесом» страны, с далекого и дикого заполярья, а из соседнего района.
Ты знаешь, Володя, я бы не хотел жить там. Всё дорого, сплошные заботы. Каждый год составляй декларацию о доходах. Налоги федеральные и местные. У нас спокойнее. Всё, что надо, вычтут, квартплата символическая, плата за детский отдых на юге тоже».
А главное, как и мой брат, этот немец не смог жить без тундры. Позднее, в начале 90-х, его дети и внуки эмигрировали в Германию. В середине 90-х он погостил у них, но остаться не захотел. Вернулся опять в Воркуту, в тундру, где уже не было высоких зарплат, хорошего снабжения, путевок, но была русская жена и тундра, к которой прикипел за 50 лет. В начале 2000-х годов он там и умер.


Я все о том же – кто как жил. Был такой парень – плотно сбитый крепыш, из тех, с кем можно было идти в разведку (если, конечно, без женщин). Учился в техникуме и, как все студенты тех лет, ночами разгружал баржи и вагоны. Радиолюбитель, отличался от других радиолюбителей тем, что корпуса к своим собранным приемникам делал так профессионально и полировал так тщательно, что они выглядели лучше заводских. После техникума поступил на вечернее отделение в институт. Получил диплом инженера. Всю жизнь собирал и коллекционировал раритетные пластинки русских певцов-эмигрантов. Были и запрещенные в то время записи, так называемые, «на костях». Всего около двух тысяч песен. Перед пенсией купил дом-развалюху в деревне и начал строить большой солидный дом. Причем начал строить с азов. Купил строевой лес. Каждое бревно надо было выпилить, ошкурить, выдолбить по всей длине желоб и т.д. На это ушло несколько лет. Выйдя на пенсию, достроил и не только построил дом, но и каждое бревно и каждую доску на потолке отшлифовал и покрыл лаком почти как свои приемники в молодости. Мебель тоже самодельная, с художественной резьбой. Художник он был от природы. Из корней и наростов на деревьях делал удивительные скульптурные фигурки. Когда была в моде чеканка, делал это профессионально. Портрет моей матери сделал до удивления похожим, хотя в чеканке это трудно. К дому потом пристроил утепленную биллиардную, на границе участка поставил солидную баню.
Большой приусадебный участок правильней можно бы назвать «экспериментальный сад». Около десятка яблонь - от простой «звездочки» до «медовых», «ананасных». Впервые у них я увидел кустистую клубнику. Огромные, на полметра высовывающиеся из земли, плоды типа турнепса каждый по 10кг и более. Я всегда с интересом хожу по его участку как на экскурсию в дендрарий. Все время что-то новое. Шесть ульев. Однажды, посетив их усадьбу, я был поражен – половина дома была уставлена трехлитровыми баллонами с медом. Как сказал Олег – это был исключительно урожайный год.



Олег Попов – тот самый, пробивной и упрямый.

Кроме того, он построил небольшой скотный двор. Там были не просто утки, а утки разных пород. Не просто кролики, а разные породы. Некоторых я видел впервые, не помню, как называются, - великаны. Курицы тоже разные и коза. Одно время было три козы. Всем им надо что-то приготовить, накормить и не один раз в день, козу подоить. А ведь просто так овощи весом 10 кг не растут. За ними надо ухаживать, подкармливать. И так изо дня в день (а ему уже за 70 лет), из месяца в месяц без выходных. Когда я спросил у его жены: «Элька, ты наверно покинула уютную трёхкомнатную квартиру в городе и впряглась с Олегом в этот тяжёлый хомут по необходимости как декабристка». «Ты что, Альберт, я очень рада, что у нас так получилось».
Оба они из породы тех людей, которыми крепла и ширилась Русь, и которых в конце двадцатых и в начале тридцатых годов безжалостно пропалывали большевики. Олег ставил себе цель и пёр напролом, как бульдозер: слесарь, конструктор, зам.начальника технического отдела, начальник этого отдела, главный инженер асбестового завода в Белой Церкви (Украина), директор, начальник технического отдела Главка и снова директор уже родного Ярославского Асбестового завода. У него и ухода на пенсию не было, а была перемена рода деятельности.
Нашим приятельским отношениям более 55 лет и мне очень приятно, что живет такой напористый и упрямый мужик-бульдозер. И я в любой момент его могу посетить.
Как ни странно, но у моего отца, как я уже писал, друг тоже работал директором этого же Асбестового завода, но их жизнь укоротил наполовину кровавый беспредел, закрученный параноиком. Их расстреляли в один день 17 декабря через один час после вынесения приговора. И неправильно «Красный Буревестник» во времена нарастающего «красного террора», еще не купленный Сталиным, писал: «Мы живем в стране, где человеческая жизнь ничего не стоит. Ничего!». Стоит! Все точно рассчитано – нам после реабилитации отца в 55 году выдали два его месячных оклада. Так что Горький зря клеветал на нашу Родину. Человеческая жизнь у нас имела цену и стоила не один и не полтора, а два месячных оклада!
О втором моем приятеле, дружеские отношения с которым тоже приближаются к 60-ти годам, даже и писать не надо, а просто прилагаю одну из статей о нем. Добавлю только, что Альберт кандидат химических наук, автор около сотни научных статей, а в школьные годы стал чемпионом Советского Союза по морскому моделизму – изготовил модель Крейсера длиной около двух метров.
В 1958 году после окончания Ленинградского университета Альберт вернулся в Ярославль, поступил на работу в НИИ мономеров для синтетического каучука (НИИМСК) в лабораторию молекулярной спектроскопии. За годы работы он был участником многих Всесоюзных конференций по аналитической химии, молекулярной спектроскопии и теоретической метрологии. Его научные работы в разные годы отмечались Почётными грамотами и Дипломами на конкурсах Центрального правления Всесоюзного химического общества им. Д.И.Менделеева (ЦП ВХО). В 1970 году он защитил кандидатскую диссертацию на тему «Исследование сопряжённых диеновых и ненасыщенных карбонильных соединений по ультрафиолетовым спектрам поглощения». Эта работа была удостоена Диплома и первой премии по конкурсу ЦП ВХО им.Менделеева в 1971 году.
Я очень благодарен ему за то, что он отучил меня от обычной удочки и научил ловить рыбу на подпуск с лодки. С тех пор почти 30 лет, пока позволяло здоровье, я ловил только на подпуск с лодки. Это на много интересней, чем удочкой с берега или на резинку. Тут на большой глубине может заглотнуть приличный сом или судак на 1,5-2кг, а лещи до 1,5кг попадали довольно часто. Самый большой мне попался весом 2,3кг. После того, как вытащишь такой экземпляр, минут 5 дрожат не только колени, но и вся лодка подрагивает.
Вот с Альбертом Федоровичем мы иногда и посещаем семью «бульдозеров». Альберт мало того, что печатает мои каракули в ущерб своих книг, но подталкивает, я бы даже сказал, заставляет и вдохновляет заниматься графоманством.
Вот несколько фрагментов из интервью с А.Ф.Москвиным опубликованном в газете «Северный Край» 15.10.2005 года под названием

«Гитара для Москвина лучше валерьянки».

Имя этого человека можно найти в энциклопедии гитарного искусства. А в научных кругах его знают как неисправимого вольнодумца. Говорят, доказывает, и довольно убедительно, что известная со времен Ломоносова аналитическая химия вовсе даже не аналитическая, да и вообще не химия, а наука об измерениях химического состава вещества – химическая метрология.
Мы недаром поставили гитару в судьбе ярославца Альберта Федоровича Москвина на первое место: сегодня во Дворце культуры имени А.М.Добрынина пройдет посвященный его 70-летию большой концерт «Калейдоскоп гитарной музыки».



-Гитару-то в руки, Альберт Федорович, берете иногда?
-Почти каждый день, когда инструмент под рукой. Ну и когда на душе кошки скребут. Гитара для меня лучше валерьянки.
-Это вы серьезно?
-Вполне. Не мной доказано, что музыка лечит. Недаром же искусствоведы считают: Моцарт и Чайковский сочиняли в ритмах сердцебиения. Вибрато струн, совпадая с биоритмами частотой колеб@ний, приводит в порядок – сужу по себе – дыхание, пульс, артериальное давление.
-Вас такой замечательной терапии кто учил?
В студенческие годы в Ленинграде услышал по радио передачу о выдающемся гитаристе Петре Исакове – он аккомпанировал еще Собинову и Шаляпину – и испытал настоящее потрясение.
- Исаков, это который в эвакуации жил в Ярославле, служил штатным - гитаристом в филармонии?
- Он самый. Так вот, однажды я случайно увидел объявление о наборе в класс гитары «Неаполитанского оркестра» при Дворце культуры имени Первой пятилетки. В общем, правильной посадке учил, руку ставил мне сначала незабвенный добродушнейший Петр Иванович, а затем его ученик лауреат международного конкурса Лев Филиппович Андронов.
- О карьере профессионала подумывали?
-Подумывал. После окончания в хрущевскую оттепель химфака я по распределению приехал в родной Ярославль…
-Ну и?..
-Наука затянула с головой и юношеские мечтания пришлось отставить до лучших времен. Но лет с десяток гитара была, можно сказать, моей второй специальностью.
-Это как?
-По собственной инициативе открыл класс шестиструнки и организовал первый в Ярославле ансамбль (из десяти исполнителей) на Культбазе моторного завода. Когда в 1965 году открылся Дворец культуры на Юбилейной площади, студия и ансамбль перебрались туда.
-После войны ведь гитару всячески отлучали от сцены, как отъявленную космополитку. В оттепель ее что, реабилитировали?
- После смерти Сталина вышли самоучители Иванова-Крамского и Агафошина, в продаже появились шестиструнные гитары классического строя. Тем не менее, авторитета в народе ей явно не хватало и его надо было в трудах праведных завоевывать.
- Из вашего ансамбл@, тогда чуть ли не единственного на Верхней Волге, говорят, вышли едва ли не все местные гитаристы.
-По крайней мере, скажу без ложной скромности, лучшие из них –Владимир Красовицкий, Евгений Сачков, ныне здравствующий Анатолий Шелехов. Мои ученики Владимир Белышев и Валерий Громов стали выпускниками класса гитары Белорусской консерватории – оба сейчас живут в Минске и занимаются преподавательской деятельностью.
- А с наукой сейчас как?
- Пишу две книжки. Одну – об истории гитары в Ярославле. Вторая называется «Основы химической метрологии». Пробую немного в ней философствовать. Пытаюсь впервые договориться с читателями об основных терминах и понятиях так называемой аналитической химии.
-Так называемой?
- Именно так, но это тема другого разговора.
-Так что гитара науке не помеха?
-Как видите, нет. И никогда не была.

Особенно мне нравится статейка Ю.Надеждина «Гитара химии не помеха» (газета «Северный край» 5.08.2005), где говорится о дистанции в два рукопожатия. Вот эта статья.
«Нетрудно подсчитать, что от прославленного Собинова до нашего современника, ярославца Альберта Москвина, отмечающего сегодня свое 70-летие, дистанция во времени всего-навсего в два «рукопожатия». В ленинградской студенческой молодости Москвин всерьез увлекался классической гитарой и занимался у легендарного Петра Исакова, а тот, не имея себе равных как концертный аккомпаниатор, пожимал руки великим – его имя стояло в афишах рядом с именами Тита Руффо, Собинова, Шаляпина.
Было время, Москвин подумывал о карьере гитариста. Пересилила наука. После окончания ленинградского университета он стал одним из ведущих специалистов Ярославского института мономеров, защитил кандидатскую, имеет изобретения. Но именно Альберт Москвин в хрущевскую оттепель, как говорят музыканты, «поднял» местную гитарную школу – вел сольный класс, руководил ансамблем в «моториках», откуда вышло несколько поколений виртуозов, в том числе один из лучших в России солистов на семиструнке Анатолий Шелехов.
Недавно Альберт Федорович весьма удачно выступил в роли импресарио – организовал в Ярославле беспрецедентный трехлетний марафон из десяти концертов, посвященных 200-летию русской семиструнной гитары…Сейчас он на досуге собирает материал из истории ярославской гитары. Юбилей отмечает он в кругу семьи и близких друзей на берегу Волги – у себя на даче в Андреевском. Заядлый рыбак, именинник собирается угощать гостей помимо всего прочего и свежей рыбой».

И действительно журналист здорово подметил, что один и тот же человек Петр Исаков пожимал руки далеким легендарным «мамонтам» нашего искусства и он же пожимал руку Альберту Москвину и не зря пожимал – Алик кое-что сделал для развития гитары в Ярославле, а главное уже больше 40 лет дружит эта маленькая крепкая семья гитаристов, воспитанная им. Однажды после выступления Шелехова в Художественном музее на набережной Волги, эти фанатики, которым уже за пятьдесят, так возбужденно и горячо обсуждали концерт и гитарные дела, что, казалось, они только что выпили, а были они совершенно трезвые. Для того чтобы найти, объединить их и на всю жизнь привить им любовь к гитаре, тут одного труда мало – в это надо еще кое-что вложить. И Альберт вложил – душу!

Это сообщение отредактировал AlbertN - 27.05.2011 - 23:30