3. Немного о рифме

Сейчас, когда я слушаю, как ведущие концерта на всю страну объявляют с телеэкрана: «А сейчас перед Вами выступит поэт, композитор и певец», я испытываю чувство стыда и неловкости. Объявили бы – автор слов или текста, а поэт – это, извините, нечто совсем другое. Думаю, и композитор тоже… И поэтому, зарифмованные в молодости мысли и впечатления, считаю дополнением своих любительских снимков прошлого.

Вот некоторые из них, которые я писал в разделе о нашем путешествии на мотоцикле. Тут скажем так, лирические подробности.

…И вот, наконец, где-то в районе Гурзуфа, на значительной высоте, дорога начинает выходить к морю. Мы сначала даже не поняли: сплошная голубизна! Без линии горизонта и всё в дымке! Спустились к морю и тут....


Помню тёплым светом напоённое,
С тихим шумом берег теребя,
Море голубое и зелёное,
Обнимало ноги у тебя.

Ты смеялась – яркая, лучистая,
Воплощенье полудетских грёз.
И ласкала плечи золотистые
Светлая волна твоих волос.

Я потом, с рассудком своим споря,
Долго, долго о тебе мечтал.
Много раз ещё я видел море,
Но тебя, конечно, не встречал.

Годы понеслись неудержимо,
Закружили в вихре чувств и встреч.
Я уже не тот – неповторимо
То, что в юности не смог сберечь!

И мечты умчались дымкой тонкой,
Ты уж не мелькнёшь в моей судьбе.
Милая, далёкая девчонка,
Почему ж грущу я о тебе?

Дальше Феодосия, Керчь, паром в Тамань. С Кавказа возвращались через Краснодар. Дорожная копоть, ветер, солнце нас изрядно загримировали. В Краснодаре был такой случай. Остановились около столовой, умылись с мылом, пообедали. Подошли к мотоциклу, а рядом стояла скамейка с очень бдительными бабушками.

- А вы чего тут, хлопцы, крутитесь у мотоцикла?
- Как чего? Сейчас поедем.
- Как это поедете? Это не ваш мотоцикл. Мы видели, подъехали пожилые
мужчины, а вы пацаны.
- Да это мы подъехали, мы просто хорошо умылись.
Но бабушки оказались настырными. Привели милиционера, и тот, проверив документы, нас отпустил.

Меня, как и многих, интересовала вечная тема – одни мы во Вселенной, или есть ещё другая жизнь.
Бисером мерцающего света
Вышит потемневший небосвод.
Где-нибудь далёкая планета
По-другому мыслит и живёт.

По-иному радости и горе,
Может быть, у них разделены.
Может быть, у них сейчас там море,
Голубой бушующей весны.

И цветы другие у них будят
По-иному нежный аромат.
Может быть, совсем другие люди
По-иному любят и грустят.

По-иному, как мы не умеем,
Как у нас мечтают лишь любить,
Или даже так, как мы не смеем
Ни мечтать, ни думать, может быть?

Может, там года не морщат кожу,
Над людьми у них там власти нет.
Юность там на призрак не похожа –
Призрак быстроногих наших лет.

Если мне предложат блага эти
Я скажу, что нет…останусь тут!
Где-нибудь, на тлеющей планете
По-иному мыслят… и живут?!

Увлекался беговыми коньками. Был даже чемпионом области в 1956 году, но меня «угнетала» моя тонконогость. Однажды в «Северном рабочем» промелькнула моя фотография на дистанции. У всех ноги как ноги, а у меня такие тонкие – хоть узелком завязывай. Мой друг, Валька Матюшин, говорил мне: «Аля, знаешь, какие у тебя ноги – они перевёрнутое стекло у керосиновой лампы – снизу идут тоненькие-тоненькие, перед входом в задницу немного расширяются». На что я ему ответил: «А у тебя, Валя, снизу идут тоненькие-тоненькие, да так и не расширяются». Я всё-таки считал, что диаметр ног - не самое важное.




Одна молодая дивчина
Любила меня глубоко.
Да видно, такая судьбина –
Увидела как-то в трико.

И разлюбила сразу,
Но я головою не сник,
Хоть в жизни не видел ни разу
Тоньше моих мостолыг!

Летом почти все конькобежцы садились на велосипеды. Однажды, на соревнованиях я попал в завал. Переломов не было, но поцарапался, содрал кожу, кровь была. Валя Большаков тогда уже был тренером (впоследствии Заслуженный тренер Российской Федерации, один из его конькобежцев был чемпионом мира на 10000 метров), и сопровождал нас на мотоцикле. Не помню, то ли он попал в завал, то ли его мотоцикл самостоятельно развалился. Это была такая рухлядь, что от него иногда на ходу отваливались кое-какие детали. На этот раз отвалился руль. Мотоцикл вместе со сломанными велосипедами погрузили в грузовик, а руль, чтобы не потерялся, Валя просил меня отнести на старт. На старте ждала его школьная подруга, невеста, а впоследствии жена, тоже Валя (так сказать, Валентин и Валентина). Увидев меня, окровавленного, и с рулём от Валькиного мотоцикла, она спросила: «Что случилось?». А я пошутил …


Я пошутил: разбился он…
Погиб!
Погиб – с кем ты всю юность прошагала.
И сразу голос твой охрип,
И будто горсть муки…
В твоё лицо попала!

И взгляд, не замечая ничего,
Мои глаза, хватая жадно, цепенеет,
И стало страшно мне вдруг от того,
Что за меня вот так никто не побледнеет.

Однажды, будучи примерно в 20км от города, я удивился, что на таком расстоянии видны трубы ТЭЦ.
Над рекой ласкает ветер иву,
Деревенька, будто в детском сне,
Подбежала избами к обрыву
И застыла в знойной тишине.

Давит тропка серою петлёй,
Захлестнувши озера оконце,
Да от ветра кроткою семьёй
Молятся подсолнухи на солнце.

Ни души! Как будто сон глубокий.
Лишь вон там, привязанный к избе,
Думает телёнок одинокий
О своей безрадостной судьбе.

А вдали всё дымка на ветру
Газовой косынкой завернула,
Только ТЭЦ иголочками труб
Эту даль белесую проткнула.

Я один под липой на опушке,
Надо мною в ветках гаснет зной.
И завис над этой деревушкой
И над далью дремлющий покой.

Почему-то, в 16-18 лет я очень остро осознавал ужас конца – как же так – будут проходить сотни, тысячи лет? Будет другая жизнь, а твоего «Я» уже никогда не будет.

Есть спокойные, есть кричащие –
Беды, рвущие всё в груди,
Но одна лишь есть настоящая,
Есть у каждого впереди.

Коль беда тебе горло сдвинула,
Позабудь её…обойди.
Всемогущая и единая
Где-то там живёт…впереди.

Всё земное в ней растворяется,
Хоть кричи ты тут, не кричи!
Всё кончается! Всё кончается!
Как от ветра огонь свечи.

А вот в пожилом возрасте к этому относишься спокойнее (40 лет проработал конструктором).

Размеры, допуски, посадки
Съедают половину бытия.
Вторая тоже не из сладких –
Заботы, хлопоты – семья.

А календарь, как мультик бойкий,
Мелькает днями словно бес!
И мчимся мы на Гоголевской тройке
Туда… за Яковлевский лес.

В 60-е годы за билетами в кинотеатр стояли очереди. Лишний билет спрашивали ещё на улице. Однажды у меня спросила билетик симпатичная молодая особа. Билетик был. А особа оказалась молодым специалистом, прибывшим по распределению на мебельную фабрику «Парижская Коммуна». Правда, характер у молодой и симпатичной значительно уступал внешности. Два года я атаковал её с разной долей успеха. Даже написал «песню», мы потом часто её пели, собираясь компанией.

Наплевать мне на оттепель, братцы!
И на южные ветры плевать.
Мне бы в Цаплиной лишь разобраться,
Мне бы Цаплину только понять.

Что она на душе зашторила?
Не могу разобраться в том.
Оседлала меня, пришпорила,
Погоняет овсом и кнутом!

Раньше знал, на окраине где-то,
Захолустная фабрика есть,
А теперь это ось планеты,
Вся печаль, и вся грусть моя здесь.

Раньше я б ни в жизнь не поверил,
Что такие вот феи из снов
Полируют скрипучие двери
Бельевых угловатых шкафов.

И весь путь до «Парижской Коммуны»
Изучил я теперь наизусть
Каждый вечер, холодный и лунный,
По троллейбусам мёрзлым трясусь.

Только, Таня, в душе лелею,
Только, Таня, мечтаю чтоб
Коль в троллейбусе околею
Полированный сделаешь гроб.

«Полированный» она мне не сколотила, но вот уже 40 лет (исполнилось нашей семье в феврале 2011 г.) отрабатывает тот киношный билет – стирка, готовка, дети. Ведь деньги-то за билет я тогда не взял. Я очень благодарен советскому кино, особенно очередям. Ведь, если бы не было очередей… что бы тогда было?.. страшно подумать.

В зрелом возрасте я поумнел, и лирику, конечно, не писал, но вынужден был по принуждению жены и коллег по работе (поскольку я, извините за выражение, «поэт») к каждому дню рождения или событию что-то рифмовать. К примеру:

Вот есть ещё детали, к сожаленью,
Где выступающие части, словно пни,
В них концентрируется напряженье,
Поэтому ломаются они!

Тебе желаю в этот день весенний,
Чтоб всем мужчинам нравиться…ей, ей!
Побольше радиусов и округлений,
Поменьше выступающих частей.

Да и здоровья для тебя не жаль,
Оно важней, чем форма телу,
Пусть будет оно хромистая сталь
С закалкой сорок по Роквеллу.

Или вот ещё. Когда-то в наш отдел пришла после техникума юная девушка. Быстро, незаметно промчались 30 лет, и вот ей уже 50 , но она плотная, ядрёная бабёнка. Кроме подарков, обыватели нашего отдела дарили всем обязательных три гвоздики. Экспромт возник одним духом:

Я сел за стол твой
И сразу сник –
Увидев тощий букет гвоздик!
Как время мчится!
О боже! Боже!
Как оно наши штрихует рожи!

Ты в новом платье –
Тебе идёт!
Влюбился сразу, как идиот,
Но больше нравится мне,
Прости пиита,
Что Ваше платье битком набито.

Но однажды, в далёкие пятидесятые, будучи ещё молодым и не поумневшим, я
Послал в журнал «Крокодил» несколько своих басен – вот они.




П У З Ы Р Ь
Однажды дождевой пузырь,
Всей пузыриной силой поднатужив,
Раздулся в высоту и вширь,
Тесня собратиев по луже.

Его сосед предупреждал,
Что б, зная свой размер, не увлекался,
Но нет, он всех соседей перегнал,
А всё ещё старался.

Хотел стать больше и важней
Да лопнул от натуги.
Ну, а мораль у басни сей
Найдите сами на досуге.

П О Г А Н К А

Перед грибами на полянке
Расхвасталась поганка:
-Я не чета вам, не родня,
В изящной ножке у меня
Со стеблем сходство,

И бледность – признак благородства.
И даже для меня колпак
Природа сделала совсем не так:
Глубокий, тонкий, как бокал…

Тут боровик её прервал:
- Что ты красива, может быть,
Но ты растёшь, коль честно рассудить,
Лишь для того, что б сгнить.

.

Т А Р А К А Н Ь Я О Б И Д А

Разговорились как-то тараканы, усами шевеля.
- Уж эти мне проказники, смутьяны,
Как только держит их земля!
Кричал один, грозя кому-то лапкой.

- Я кучку сахара припас
Вот здесь, в углу, за тряпкой.
И что ж, ты думаешь, сегодня – нет.
Всё это молодёжь-тараканята,
Как только терпит свет…
Хороших всё родителей ребята.


И горько всхлипнул вдруг ограбленный бедняк,
Слезой наливши глаз.
- Я это дело не оставлю так
Я доползу до старшего из нас.

Я тоже верю, правосудье есть.
И наказанье понесут тараканята эти,
Да только разговор-то весь
Происходил в чужом буфете.

С О Л Н Ц Е И Л У Н А

- Мой свет любовь и мысли будит, -
Луна запальчиво сказала, -
- И ни один поэт меня не позабудет.
А ты? Но солнце промолчало.

Коль у кого заслуги под сомнением стоят,
Те убедительно о них твердят.





К У К У Ш К А - Л Е К Т О Р

Прочла среди пернатых матерей
Кукушка лекцию «О воспитании детей».

И Н Д Ю К

Захлёбываясь от восторга и старания,
Хвалил индюк лису:
- Ты знаешь, гусь, она – премилое создание,
Ни с кем и не сравнишь в лесу.

Ведь благороднее её не видел свет
Уж не чета зайчихе-чурке!
- А ты знаком ли с нею?
- Нет.
Но это видно же по шкурке!

Ответ из «Крокодила», как ни странно, мне пришёл - с отказом напечатать, но не обидный, а с пожеланием ещё немного поумнеть. Но через какое-то время я покупаю журнал, на обложке которого, я подчёркиваю - на обложке, во всю страницу нарисован скотный двор. На заборе сидит сорока со свёртком в лапах и написано: «Сегодня лекция кукушки «О воспитании детей». А, как вы заметили, в моей басне:

Прочла среди пернатых матерей
Кукушка лекцию: «О воспитании детей».

По-моему, это плагиат чистейшей воды. Кстати, это – полное собрание сочинений моих «басен» - больше я не написал ни одной.

Когда в 2009 году начался кризис, многие наши банки, набравшие огромные кредиты на западе, оказались на грани краха и запросили помощи у государства. Известный журналист В.Костиков в одной из своих статей, опубликованной в «Аргументах и Фактах», обозвал их раздувшимися дождевыми пузырями готовыми лопнуть при первой же оказии. В своей басне «Пузырь» я предсказал эту ситуацию ещё в 50-е годы. Так что я не только недозревший Крылов, но и чуть-чуть Нострадамус.

И ещё я хорошо запомнил моё близкое прикосновение к настоящей большой литературе. Шёл 55-й год. Было в то время такое соревнование по беговым конькам на «Приз Капчинского». Проходили они на его родине в Саратове. Капчинский установил рекорд СССР в беге на 1500 метров ещё до войны, и рекорд этот продержался, по-моему, больше 20 лет. Сам он погиб в партизанском отряде. На эти соревнования от нашей области мы ехали вдвоём с Мишей Лебле. В Москву мы приехали утром, а поезд на Саратов отправлялся поздно вечером. Миша предложил пойти к его родной тёте, как сейчас помню, на улицу Чкалова. Эта тётя оказалась в то время уже вдовой известного писателя Виноградова А.К., автора книг «Три цвета времени», «Осуждение Паганини» и др. Когда я это узнал, я был потрясён. «Осуждение Паганини» я читал. Мне показали переписку его с Горьким. Они что-то вместе издавали, не помню что, кажется «Историю молодого человека девятнадцатого века».

Старший сын у неё в то время служил в армии, а младшему было лет двенадцать. В семье был ещё один человек, кто он, родственник или гражданский муж, я не понял. Миша говорил, что он добивается переиздания книг Виноградова, на это они и живут безбедно. Я оказался невольным свидетелем, как он воспитывал сына Виноградова. Мальчик должен был писать каждую неделю по небольшой сказке. А этот, как мне показалось, нудный субъект проверял, написанное. На этот раз при мне он нашёл, по его словам, грубейшую ошибку. Мальчик написал: «стукнул его плёткой». «Как ты мог такое написать? Это полное незнание русского языка, это позор. Стукнуть можно палкой, а плёткой можно только хлестнуть». Он долго его мытарил, довёл до слёз, пока не заступилась мать. Я, к сожалению, не знаю результатов этого воспитания, может, есть такой журналист. Его, по-моему, звали Клим - в честь Ворошилова, с которым Виноградов дружил. Ещё Миша сказал, что Виноградов покончил жизнь самоубийством по непонятной причине.

Были у меня ещё такие случаи. В то время в Мурманске проводились «Праздники Севера», куда были включены и конькобежные соревнования. Однажды в Мурманске ледовая беговая дорожка растаяла (9 апреля) и нас перевезли в глубь Кольского в Кировск. Городок тогда был совсем маленький, и поселили нас в большой тесноте. Моя койка по воле случая оказалась между койкой Рафаэля Грача (олимпийского чемпиона) и койкой Роберта Меркулова (чемпиона мира на отдельных дистанциях и абсолютного чемпиона Европы).

И еще случай. Когда мы возвращались с «Приза Капчинского», в поезде у меня сильно разболелась голова. Мне ребята сказали: «Сходи в соседний плацкарт. Там едет Сахаров, он врач – поможет. Я сначала постеснялся. Сахаров на тот момент был чемпионом СССР, но потом – решился. Тот пощупал мне голову, проверил пульс, дал пару каких-то таблеток, сказав: обычное переутомление, утром здоровым будешь. Эти встречи-случаи показывают, что с настоящей литературой и большим спортом я всё-таки соприкоснулся, а для пацана, гонявшего коров в самодельных байковых штанах это уже неплохо.

Это сообщение отредактировал AlbertN - 13.05.2011 - 22:36