Путем улитки, Быков о Стругацких

Ровно 45 лет назад - весной 1966 года - братья Стругацкие умудрились опубликовать в СССР (в сборнике фантастики "Эллинский секрет") "лесную" часть самого любимого и совершенного своего создания - "Улитки на склоне".
В предисловии к "Эллинскому секрету" составители Брандис и Дмитревский как только не изощрялись, чтобы вывести из-под огня трудную, непонятную новую вещь Стругацких, - и аналогий-то просили не искать, и конкретных толкований избегать, но любому читателю "Улитки" было ясно, что перед ним самый точный за последнее время портрет Родины. Есть Лес - огромное, больное, заболоченное пространство вырождающихся деревень, прыгучих деревьев и внезапных Одержаний - и есть Управление на краю этого леса, которое им занимается, питается, изучает его и как бы даже управляет, но в действительности давно уже интересуется только интригами, карьерами и бабами. Разговоры и обычаи мужиков в "лесной" части один в один напоминали диалоги и ситуации из прозы "деревенщиков", с незначительным гротескным преувеличением. Бюрократия Управления тоже мгновенно узнавалась. Стругацкие, может, и близко не имея этого в виду, в очередной раз с блеском угадали тенденцию, никем покамест не осознанную: Россия стремительно распадалась на огромную Индию и крошечную Англию, которая только делает вид, что управляет ею. Говоря проще, власть отделена от страны и давно уже развивается отдельно. В условиях этого раздельного существования они деградируют с равной неизбежностью и почти равной скоростью.

Нынешняя Россия служит почти идеальной - уже без гротеска - иллюстрацией к "Улитке", казавшейся когда-то страшным сном. Впрочем, что из современной российской реальности не показалось бы ночным кошмаром тогдашнему читателю Стругацких, а то и самим авторам? Мы живем в огромной стране, по совершенной своей непознанности неотличимой от Леса; мужики в ней разговаривают - и думают - ровно так, как в "Улитке", а женщины действительно ушли - правда, не в партеногенез, а в менее почтенные занятия. Что до Управления - там нет уже никакого управления ничем, а подлинно улиточный жестокий абсурд; открылся и смысл названия, на который, впрочем, намекали еще составители "Эллинского секрета". В мире "Улитки" все делается ооочень мееееедленно. Именно потому, что это мир без цели и смысла, без вертикали, со сплошной ползучей горизонталью - мир вялый, многословный, заплетающийся. И страна, разделенная надвое, не может двинуться никуда - она вяло шевелится на одном месте. И дело только за Махатмой Ганди, который бы сумел ненасильственно вывести колонию из-под колонизатора... но в Лесу Махатмы не заводятся, вот в чем проблема.

Однако решение этой проблемы существует, и оно даже было найдено в Советском Союзе, где существовала так называемая прослойка между пролетариатом и крестьянством, но в действительности, конечно, между народом и властью. Эта прослойка, постепенно разраставшаяся и в конце концов превзошедшая по своим объемам и руководящую элиту, и пролетариат, и крестьянство, называлась у Солженицына "образованщиной", не без пренебрежения и осуждения.

Между тем это и была советская интеллигенция - проще говоря, то новое состояние народа, которое и было главной, если не единственной, заслугой советского проекта. Появление массового движения КСП - нового фольклора эпохи - как раз и обозначило собою возникновение этого слоя: народом называется тот, кто пишет народные песни. Этот народ получил шанс выйти из Леса: он - не Управление и не мужики, а то третье, что представлено у Стругацких Перецом и Кандидом. Только Перец и Кандид чрезвычайно одиноки, а интеллигенция-образованщина в семидесятые составляла половину, если не большинство, населения страны. Это были люди с неполным (чаще полным) средним образованием, а примерно четверть из них - с высшим; люди с профессией в руках, с полными собраниями классиков на полках, с магнитофонами, тоже служившими распространению культуры, и с собственным мнением по большинству проблем мироздания. Они попивали, конечно, но не запойно; они стремились устроить детей в институты; их руками делалось в стране почти все. И это третье - не лесное и не управленческое - состояние народа могло предохранить страну от очередного деления на горстку вырождающихся колонизаторов и деградирующих туземцев... но Россия в очередной раз сожрала умозрительный проект и вернулась на прежний, ооооочень мееееедленный путь. Путь Улитки на склоне.

Сегодня у нее еще есть шанс избежать окончательного развода. Чтобы страна прекратила делиться на Лес и Управление, Лесу не нужно воевать с Управлением - ему достаточно перестать быть Лесом. Сегодня как никогда власти необходим многочисленный - а впоследствии преобладающий - отряд посредников между нею и народом, способный сцементировать страну: назови их образованцами, интеллигентами, средним классом, по мне, так это профессионалы, не более. Чтобы они начали работать, достаточно прекратить гнобить их, как гнобят в Лесу и Управлении Переца и Кандида. А для начала хорошо бы осознать, что в состоянии Улитки - расколотости на Мужиков и Управленцев - страна была неэффективна уже в 1913 году. Но, похоже, Управление уже отвыкло чем-либо управлять, а Лес - о чем-либо думать.

Кстати, поздравляю с днем рождения Бориса Натановича Стругацкого. Это ж надо так все понимать.
http://www.izvestia.ru/bykov/article3154156/

Спасибо, интересно. Мне, кстати, никогда не приходила в голову социально-политическая трактовка "Улитки", я всегда пытался найти в ней какую-то метафизику. Правда, безуспешно :-)

Улитка на склоне - одна из самых скучных книг у Стругацких. Терпеть не могу, когда они лезут в политику (см. Жиды города Питера и др. херню).

Улитка - одна из самых увлекательных книг Стругацких, но интерпретация Быкова, конечно, к тексту отношения имеет мало. В лесу то ли произошла слегка бесчеловечная эволюция, то ли случился примерно такой же прогресс биотехнологии - в результате тетеньки получили над лесом абсолютный контроль. Какое Управление? Так, посмотреть с обрыва на собственные перспективы.

У Стругацких "Улитку" люблю больше всего остального.
Одно время борьба Леса и Управления мне напоминала борьбу рационального и иррационального в человеке. Текст очень многослоен.

Б. Стругацкий. Комментарий к пройденному. «УЛИТКА НА СКЛОНЕ» / «БЕСПОКОЙСТВО»
http://www.rusf.ru/abs/books/bns-04.htm


Именно с этого момента все встает на свои места. Повесть перестает быть научно-фантастической (если она и была таковой раньше) – она становится просто фантастической, гротесковой, символической, как вам будет угодно. Во всем появляется скрытый смысл, каждая сцена наполняется новым содержанием. Что такое Лес? Лес – это Будущее. Про которое мы ничего не знаем. О котором мы можем только гадать, как правило, безосновательно, о котором у нас есть только отрывочные соображения, так легко распадающиеся под лупой сколько-нибудь пристального анализа. О Будущем, если честно, если – положа руку на сердце, – о Будущем мы знаем сколько-нибудь достоверно лишь одно: оно совершенно не совпадает с любыми нашими представлениями о нем. Мы не знаем даже, будет ли мир Будущего хорош или плох – мы в принципе не способны ответить на этот вопрос, потому что, скорее всего, он будет нам безмерно чужд, он будет до такой степени не совпадать с любыми нашими о нем представлениями, что к нему нельзя будет применять понятия «хороший», «плохой», «неважнецкий», «ничего себе». Он будет просто чужой и ни с чем не сравнимый, как мир современного мегаполиса ни с чем не сравним и ни с чем не сообразен в глазах современного каннибала с острова Малаита.

Тот Лес, который мы уже написали, прекрасно вписывался в эту концепцию. Почему бы не представить себе, что в отдаленном будущем человечество сольется с природой, сделается в значительной мере частью ее? Человек перестанет быть человеком в современном смысле этого слова. Не так уж много для этого надо. Деформируйте у Homo sapiens всего лишь один инстинкт – инстинкт размножения. Этот инстинкт, как на фундаменте, стоит на гетеросексуальности, на двуполости вида. Уберите один из полов – у вас получатся абсолютно новые существа, похожие на людей, но уже не люди. У них будут совершенно другие, чуждые нам, нравственные принципы, совершенно другие представления о том, что должно и что можно, другие цели, другой смысл жизни, в конце концов... Оказывается, мы сидели месяц и писали – не зря! Мы, оказывается, создавали совершенно новую модель Будущего! Причем не просто гипотетическую структуру, не застывший мертвенно-стабильный мир в манере Олдоса Хаксли или, скажем, Оруэлла, а мир в движении, мир, который еще не закончил сооружать себя, мир, который все еще строится. И при этом в нем сохранились остатки прошлого, живущие своей жизнью, психологически близкие нам и задающие как бы систему нравственных координат...

И в этом аспекте совершенно по-другому выглядел не написанный еще мир Управления. Что такое Управление – в нашей новой, символической схеме? Да очень просто – это Настоящее! Это Настоящее, со всем его хаосом, со всей его безмозглостью, удивительным образом сочетающейся с многоумудренностью, Настоящее, исполненное человеческих ошибок и заблуждений пополам с окостенелой системой привычной антигуманности. Это то самое Настоящее, в котором люди все время думают о Будущем, живут ради Будущего, провозглашают лозунги во славу Будущего и в то же время – гадят на это Будущее, искореняют это Будущее, всячески изничтожают ростки его, стремятся превратить это Будущее в асфальтированную автостоянку, стремятся превратить Лес, свое Будущее, в английский парк со стриженными газонами, чтобы Будущее сформировалось не таким, каким оно способно быть, а таким, каким нам хотелось бы его сегодня видеть...

Интересно, что эта счастливая идея, которая помогла нам сделать сюжетную линию «Управление» и которая совершенно по-новому осветила всю повесть в целом, в общем-то осталась совершенно недоступна массовому читателю. По пальцам одной руки можно пересчитать людей, которые поняли авторский замысел целиком. А ведь мы по всей повести разбросали намеки, расшифровывающие нашу символику. Казалось бы, одних только эпиграфов для этого достаточно. Будущее, как бор, будущее – Лес. Бор распахнут тебе навстречу, но ничего уже не поделаешь, Будущее уже создано... И улитка, упорно ползущая к вершине Фудзи, это ведь тоже символ движения человека к Будущему – медленного, изнурительного, но неуклонного движения к неведомым высотам...

И вот вопрос – должны ли мы, авторы, рассматривать как наше поражение то обстоятельство, что идея, которая помогла нам сделать повесть емкой и многомерной, осталась, по сути, не понята читателем? Не знаю. Я знаю только, что существует множество трактовок «Улитки», причем многие из этих трактовок вполне самодостаточны и ни в чем не противоречат тексту. Так может быть, это как раз хорошо, что вещь порождает в самых разных людях самые разные представления о себе? И, может быть, чем больше разных точек зрения, тем больше оснований считать произведение удачным? В конце концов, оригинал картины «Подвиг лесопроходца Селивана» был «уничтожен, как предмет искусства, не допускающий двоякого толкования». Так что, может быть, единственная возможность для «предмета искусства» уцелеть как раз в том и состоит, чтобы иметь не одно, а множество толкований?



Это сообщение отредактировал Ойген - 20.04.2011 - 11:51

Ойген

Настолько, что я вообще нихуа не понял :-)

Кстати, спасибо за статью, интересно прочесть мнение авторов.

Быков привносит много своего. Но этим и интересен. Взглянуть на старую вещь под новым углом. Правда, вот эта его жажда потрясений несколько пугает...

Беседа Д.Быкова с Б.Стругацким.
http://www.rusf.ru/abs/books/publ40.htm



УЛИТКА НА СКЛОНЕ СТОЛЕТИЯ *

* Источник: Собеседник (М.). – 1992. – № 39 (первопубликация).



Братья Стругацкие – уникальное явление в мировой фантастике. Авторы почти безошибочных прогнозов и точных обобщений. Их проза – то социологическое исследование, облеченное в форму романа, то оригинальное переосмысление истории. Неважно, что грядущее скорее всего будет выглядеть гораздо хуже, чем в раннем цикле Стругацких. Важно, что жить в Граде Обреченном из их позднего романа уже невозможно без учета их опыта. «Понять – значит простить», – решило человечество достаточно давно. «Понять – значит упростить», – уточнили Стругацкие. Наш разговор не претендует ни на какую окончательность мнений. Он намеренно полемичен. Во всяком случае, к голосу популярнейших фантастов последних лет необходимо прислушиваться не только их читателям.



– Борис Натанович, как выглядит в вашем представлении главный итог, к которому пришел XX век?

– Боюсь, что итоги XX века вправе подводить только люди века XXI. Мы же можем констатировать лишь то обстоятельство, что мощь человечества возросла неимоверно, а нравственный потенциал остался столь же низким, как и в прошлом. А это значит, что цивилизация, как и прежде, остается беззащитной перед Повелителями Дураков.

Есть, впрочем, и поводы для оптимизма.

Человечество, кажется, осознало наконец, что война перестала быть экономически выгодна. Она более не может рассматриваться как «продолжение политики иными средствами». Первая мировая подорвала феодальное представление о войне как о чем-то героическом и сумрачно-прекрасном. Вторая мировая похоронила древнюю идею мирового господства. Научно-техническая революция породила представление о войне как о сложном и дорогостоящем способе самоубийства.

Земля слишком мала, чтобы быть полем современного боя. Воевать должны не люди, а кредитные ставки, технологии и таможенные тарифы.

Разумеется, я далек от прекраснодушной мысли, что все эти соображения уже сделались достоянием широких масс. Увы, это не так. И сегодня полным-полно дураков, которые, фанатично размахивая развернутыми знаменами всех цветов, исступленно требуют крови и огня. И сегодня до отвращения много генералов и политиков, с идиотским наслаждением планирующих: «Ди эрсте колонне марширт... Ди цвайте колонне марширт...» Но если в прошлом веке вышеизложенные соображения были достоянием только немногих философов и писателей, то в наше время они знакомы любому власть имущему, а это уже существенно.

– Что вы назвали бы Идеей Века? Его главным соблазном, если хотите?

– Две такие идеи кажутся мне наиболее значительными.

Первая. Идея построения Справедливого Общества через отказ от частной собственности – она же марксистская, она же ленинская, она же социалистическая. «Упразднить раз и навсегда частную собственность на средства производства; передать эти средства производства в собственность производителям – все остальные проблемы социологии и экономики решатся тогда автоматически» – так можно сформулировать суть этой идеи.

Вторая. Идея построения Справедливого Общества посредством безграничного развития науки, совершенствования техники и создания Второй Природы. «Научно-технический прогресс автоматически порождает прогресс социальный» – эта технократическая идея зародилась в недрах XIX века, века пара и электричества, у нее нет определенного автора, она порождена успехами первой НТР и головокружительными победами второй.

Обе эти идеи достаточно просты и доступны любому человеку в очень широком социальном диапазоне, что делает их в высшей степени соблазнительными. Нам удалось дожить до того момента, когда социалистическая идея дискредитировала себя полностью – выяснилось, что при попытке ее практического воплощения она заводит своих фанатиков, а с ними и все остальное человечество в кровавый тупик.

Уже сейчас ясно, что и технократическая идея, взятая в чистом виде, ущербна и опасна – она с неизбежностью породит экологическую катастрофу и заведет человечество в неприветливые джунгли Второй Природы, в мир, где все будет искусственное, даже, может быть, и сами люди. Впрочем, этого мира мы с вами скорее всего не успеем увидеть. И слава богу.

XX век, уходя, оставляет руины великих идей и прекрасных иллюзий. Новых идей и новых иллюзий он, кажется, не породил. Зато породил много новых страхов. XIX век предостерегал, и XX век не послушался предостережений. По-моему, никогда в истории не было так много предостережений, таких основательных и серьезных, как во второй половине нашего столетия. Пора все-таки дуть на воду, может быть, это и станет основной идеей XXI века? Не знаю. Но я знаю лозунг, под которым нашему веку надлежало бы войти в следующий. Замечательный лозунг: «Митьки никого не хотят победить!»

– XX век прошел под знаком мечты о контакте со сверхцивилизацией. Что такое для вас идея инопланетных Странников, допускаете ли вы их существование и участие в земных событиях? Может, в XX веке они уже хозяйничают здесь?

– Странники всегда были для нас символом далекого будущего, более высокой эволюционной ступени. Странники – это символ сверхцивилизации. Само понятие сверхцивилизации, по сути, гипотетично при всей своей определенности – сверхцивилизация есть цивилизация, оперирующая энергиями порядка звездных. Я сильно подозреваю, что наши пути просто не могут пересечься: мы ходим по разным дорогам – у странников асфальтобетонные супермагистрали, у нас – муравьиные тропы в траве. Если же и случится так, что дороги эти случайно пересекутся, то с нашей точки зрения это будет выглядеть, скорее всего, как стихийное явление, не имеющее никакого отношения к разумной (с человеческой точки зрения) деятельности. Наиболее вероятная, на наш взгляд, модель контакта со сверхцивилизацией описана нами в повести «Пикник на обочине».

Все, что нам надо для того, чтобы зажить по-человечески, у нас есть. Все, что нам может помешать, я уже перечислил. Зачем же нам Странники? Ведь Странники – это не более чем Бог. А Бог – в человеке. Или же его нет нигде.

– Как по-вашему, завершилась ли на нас эволюция? Или нам еще предстоит развиться в монстров, титанов, всемогущих «гомо супер»?

– И в ближайшем, и в самом отдаленном будущем возможен только один тип эволюции человека – искусственная эволюция, вторжение в генные структуры. Это путь чрезвычайно опасный и, я бы сказал, безнравственный, но человечество может оказаться вынужденным на это пойти, если экологическая катастрофа все-таки разразится и нам придется жить в мире, где нет ни чистой воды, ни зеленой травы, ни атмосферного воздуха.

– Не сбывается ли на наших глазах самый пессимистический прогноз относительно судьбы России? И не стали ли мы уже страной, где неизбежно сбывается худший прогноз?

– Страну нашу я не только не считаю обреченной, но, наоборот, вижу на пороге величайшего экономического, социального и культурного подъема. Мы получили уникальный шанс начать все сначала и сделать наконец у себя все, как у людей. Позор нам будет, если слабость, глупость, леность наша и повадливость на демагогические лозунги помешают нам использовать этот шанс.

– Но эпоха всеобщего распада, краха системы должна неизбежно повести к распаду и деградации отдельной личности... Неужели жизнь поколения, прежде уходившая на борьбу или сосуществование с режимом, сегодня снова уйдет на ожидание лучших времен, на преодоление хаоса?

– Этот вопрос столь же некорректен, как если бы вы, например, спросили, почему у ангелов позолоченные ногти. Никто не видел ангела – я не вижу распада. Беда как раз в том, что он должен и не хочет происходить. Мы опаздываем минимум на век, и нам неизбежно придется догонять мир. Преобладающая психология у нас – типично феодальная. Один делает вид, что работает. Другой делает вид, что платит. Вы можете работать на военном заводе и производить устаревшие перископы к танкам. Это никому не нужно, но вам платят, и, более того, вы считаете такое положение нормальным. Это психология феодального холопа, на преодоление которой у Запада ушел весь XIX век. Эта система должна распасться. И не думаю, что ситуация глубокого застоя предпочтительнее. Поскольку это осознается все большим количеством активных людей – а именно они составляют главную силу общества, – мы неизбежно вернемся на нормальный путь развития, ибо национальные и исторические особенности менталитета могут только задержать, но не остановить этот процесс.

– Но ведь все дело в усредненных потребностях большинства, в том, что нужно от жизни основной массе людей, в конкретном понимании достатка, счастья...

– Вообще, по-моему, есть только два пути к счастью, ибо задача человека состоит в получении от жизни максимального наслаждения. Первый путь – религия. Это, как мне представляется, выход для слабых. Религия – это духовный наркотик, далеко не единственный. Есть определенная литература, играющая роль наркотика. Есть искусство. Есть уход в себя. Все это – путь в нирвану как путь максимального отказа от жизненных благ и сокращения жизненных потребностей, уход от мира в нечто, недоступное средним умам. Второй путь – работать, продавать свой товар, наполнять жизнь деятельностью, получать за это деньги. Я вижу, как много у нас, оказывается, приверженцев второго пути, и меня это радует.

– XX век не породил у вас уверенности, что литература не способна воспитать человека и предотвратить катастрофу, что ей следует отказаться от учительской роли?

– Я никогда не приписывал литературе учительской роли, разве что в детстве и ранней юности. Мы привыкли к убеждению, что литература формирует мировоззрение. У нее не было и нет такой задачи. Мировоззрение формируют семья, школа, завод, стадион, жизнь во всем многообразии своих проявлений. А литература может то или иное мировоззрение поддерживать – вот и вся ее функция.

– Как это ни печально, материальный прогресс чаще всего жесток. Будущее не щадит настоящего и не слишком заботится о нравственности и свободе. Имеет ли смысл противостоять ходу истории невзирая на всю безнадежность таких попыток?

– Прогресс – понятие обширное и многозначное. Обычно под прогрессом понимают усложнение системы социальных связей, усложнение технологии, развитие производительных сил вообще. В рамках технократической идеи такой прогресс автоматически означает прогресс культуры и нравственности. Но это совсем не так. В таком понимании прогресс безличен и находится за пределами морали.

Если же мы определим его именно как прогресс совершенствования и распространения нравственности, останется совершенно неясным, что же именно, какие общественные силы порождают этот прогресс? Религия? Воздействие ее весьма выборочно и весьма ограничено. Система воспитания? Ее не существует – наше общество умеет только дрессировать людей, но никак не воспитывать их. Некая таинственная внутренняя самоэволюция? Ничего не знаю о ней, и никто ничего не знает...

Что же остается отдельному человеку, который не в силах ни остановиться, ни затормозить, ни отвергнуть в сторону громаду мира, прущего своей дорогой?

Аркадий Белинков сказал четверть века назад: «Если ничего нельзя сделать, то нужно все видеть, все понимать, не дать обмануть себя и ни с чем не соглашаться». Он таким образом предельно кратко и емко сформулировал основные правила поведения инакомыслящего в любой тоталитарной системе.

Прогресс совершается с неумолимостью и равнодушием самой жесткой тоталитарной системы, и, значит, Кандидам и Саулам остается и надлежит: видеть, понимать, отвергать ложь и «выращивать свой сад». Ибо прогресс – это (как у Л. Н. Толстого) равнодействующая миллионов воль. Нельзя ускорить рост дерева, таща его вверх за ветви. Нельзя ускорить ход истории, ибо «божьи мельницы мелют медленно».

Беседовал Дмитрий Быков

Знаменитый российский писатель Борис Стругацкий рассказал в интервью РБК, почему больше не пишет книги, какую Россию строит В.Путин, есть ли жизнь на других планетах и чем так хорош "Обитаемый остров" Федора Бондарчука.

Мне стало не интересно выдумывать, "понта нет, начальник"

- Возникает ли у Вас желание взяться за новую книгу? О чем бы была эта книга?

- Наверное, это возрастное, но я совсем потерял интерес к тому, что называется "фикшн" (выдумка). Стало не интересно выдумывать. И не только выдумывать что-нибудь свое, но и вообще читать выдумки, в том числе и чужие. Читать хочется публицистику, информативную литературу, мемуары (даже если от них так и разит выдумкой). И когда в голову забредает вдруг какой-нибудь новый сюжет (иногда,вроде бы даже приличный), не хочется записывать его в свои анналы (как это обязательно было бы сделано еще 10 лет назад). Зачем? Разрабатывать, выдумывать героя, строить для него декорации, искать повороты сюжета: зачем? "Понта нет, начальник".

- Какие книги больше всего повлияли на Вас в жизни?

- Таких книг - вся моя библиотека. Книги не способны формировать мировоззрение. Мировоззрение формирует жизнь: родители, двор, школа, вуз, работа. Книга способна лишь поддержать, укрепить, сформулировать, может быть, уже существующие аспекты мировоззрения. Конечно, бывают книги-революционеры, книги-события, книги, переворачивающие представление о мире, но такие книги - большая редкость, они встречаются, может быть, раз в жизни и далеко не в каждой жизни. В моей жизни таких книг-бунтарей, книг-реформаторов не было. Но зато были книги-друзья, книги-наставники, книги-толкователи. Они как бы говорили мне: "Ты рассуждаешь правильно; ты не один в мире, таких, как ты, много, они думают так же, как ты, и это уважаемые, достойные люди; ты на правильном пути, держись, не уступай, не уклоняйся, учись защищать свою позицию…" Это могли быть очень разные, иногда совершенно неожиданные книги. Трилогия Горького, скажем, или "Американская трагедия" Драйзера, или вдруг, ни с того ни с сего "Гиперболоид инженера Гарина". Совершенно разные тексты, и каждый утверждал в душе что-то очень свое, и общего между ними было только то, что все они вызывали сопереживание, ведь если книга не вызывает сопереживания, ценность ее - любая, в том числе и мировоззренческая, - близка к нулю.

- Какую свою книгу считаете наиболее удачной?

- "Улитку на склоне".

- В одном из интервью Вы говорили, что хорошие книги живут два поколения, какие из Ваших произведений переживут этот срок?

- Десяток лет назад я думал, что никакие. Но выяснилось, что среди них есть неожиданно живучие. Это, как правило, повести из цикла о "Мире Полудня" ("Трудно быть богом", "Обитаемый остров", почему-то "Малыш"). Такое впечатление, что массовый читатель никак не утолит своей жажды приключений в мире утопии. И все-таки следующие десять лет, я думаю, им не пережить.

- Что Вы сейчас читаете? За творчеством каких современных российских писателей Вы следите?

- Я имею честь быть действующим членом нескольких литературных жюри. Продолжаю участвовать в работе нашего Семинара молодых писателей-фантастов. Много лет уже являюсь главным редактором альманаха "Полдень, XXI век". Мне приходится отслеживать течение всего творческого процесса русскоязычной (главным образом - отечественной) литературы. Я обязан прочитывать все, ну, по крайней мере, лучшие - фантастические произведения, которые ежегодно публикуются или даже просто пишутся на Руси. Это многие десятки текстов. Это "обязаловка".

Я уже несколько лет почти ничего не читаю (а уж тем более не перечитываю) для удовольствия. Но кое за кем следить удается. Стараюсь не пропускать новых вещей Людмилы Улицкой, Дмитрия Быкова, Михаила Веллера. Недавно вот познакомился с Захаром Прилепиным. Но в общем - не успеваю.

- Есть ли сейчас и было ли раньше писательское братство? Можете ли Вы кого-то из коллег назвать Вашим другом?

- Писательское братство – это что-то из области романтики и рыцарства. Хотя история с "Метрополем" свидетельствует, что объединение писателей практически возможно. Друзей у меня среди писателей нет и не было, но добрых приятелей - сколько угодно.

- Часто ли к Вам обращаются молодые писатели за помощью? Вступаете ли Вы с ними в переписку?

- Это бывает, но редко. Молодые писатели, как правило, нуждаются в одном только виде помощи, т. е. чтобы им помогли опубликоваться.
Вселенная пуста и свободна от Разума

- Как изменится Россия через 10-15 лет?

- Боюсь, через 15 лет наступит энергетический кризис, и не только Россия, весь мир изменится: цивилизация вернется в век пара и электричества, мир потребления прекратит существование, демократии везде уступят место тоталитарным режимам. Впрочем, Россия при этом пострадает сравнительно мало (а страны третьего мира вообще ничего не заметят). Главный удар примут на себя страны "золотого миллиарда".

- Каким Вы себе представляете мир в 2050?

- Жить будет трудно, но можно.

- В Ваших произведениях обитаемы многие планеты. А верите ли Вы в такую возможность в реальности?

- Откровенно говоря, нет. Вселенная скорее пуста и свободна от Разума. Разум (и вообще Жизнь) есть большая редкость.

- Какие привычные нам вещи уйдут в историю? И что придет им на смену?

- Не берусь предсказывать. "Конкретности не предсказуемы".

- Заменит ли электронная книга обычную?

- Конечно. Собственно, она уже сейчас побеждает.
Путин хотел бы построить Россию 1913 года

- В одном из интервью Вы сказали, что хотели бы спросить у Владимира Путина, какой род устройства России представляется ему наиболее близким к идеальному. А как бы Вы сами ответили на этот вопрос?

- Мне кажется иногда, что он хотел бы построить Россию 1913 года. И ему это, пожалуй, удалось. Если отвлечься от ужасающей зажатости и несвободы наших олигархов и среднего класса, то очень похоже.

- Еще какие-нибудь вопросы к премьеру или президенту у Вас появились?

- Только бестактные. Их я задавать не стал бы просто потому, что ответа все равно не будет.

- Какого человека Вы хотели бы видеть президентом страны (фамилия, образ, качества)?

- Никаких фамилий! Еще чего! Можно так подвести человека, что мало не покажется. А качества очевидны: личная порядочность, ясное понимание экономических проблем, ясное понимание, что политически возможен только путь европеизации, демократии и свободного рынка, категорическое неприятие всякой ксенофобии и стремления к мировому господству.

- Что Вы считаете его первостепенными задачами?

- Ограничение власти бюрократии и предоставление самых широких возможностей для малого и среднего бизнеса (создание среднего класса).

- В этом году исполнилось 20 лет путчу. Почему победа демократии вылилась в реставрацию однопартийной системы? Когда страна ошиблась с выбором?

- Страна и не думала "ошибаться с выбором". Страна сделала выбор, самый естественный и единственно возможный при нашем полуфеодальном менталитете: она вернулась в "совок". Как известно, всякая деформация остаточна, поэтому возвращение получилось неполным и оставляет вполне реальную надежду на новую попытку прорваться, наконец, в будущее (распрощаться с феодализмом).

- Вы скучаете по СССР или по каким-то моментам советской жизни?

- Только по молодости своей и по здоровью. И по тем, кто был тогда со мною, а теперь их нет. О советской жизни вспоминаю с отвращением: это был мир лжи и несвободы, будь он неладен.

- Почему сидит Ходорковский?

- Потому что для установления властной вертикали понадобилось дать урок всем олигархам сразу: так будет с каждым, кто допустит своеволие.

- Что Вам не нравится в современной России?

- Что огосударствление всего и вся продолжается. Что СМИ абсолютно подконтрольны исполнительной власти. Что власть бюрократии все время усиливается.

- Как Вы относитесь к ливийской войне и участию в ней Запада?

- Терпеть не могу тиранов и диктаторов. Любых. И Каддафи здесь не исключение, я ничуть ему не сочувствую. Но, с другой стороны, сочувствовать и так называемым повстанцам тоже душа не позволяет: кто они такие, что я о них знаю, чем они лучше всех прочих? А что касается стран Запада, то и они не смотрятся в этой ситуации белыми и пушистыми, наверняка преследуют свои политические цели. Так что нет у меня в этом уголке мира никого, к кому относился бы я с симпатией.

- Нужны ли нашему миру прогрессоры и регрессоры?

- Не знаю, кто такие регрессоры. Что же касается прогрессоров (людей, которые предпринимают усилия, чтобы "спрямить историю", сделать ее менее жестокой и кровавой), я отношусь к их деятельности с большим скептицизмом. Подозреваю, что любые силовые вторжения в ход истории, любые попытки сломать ее естественный ход должны приводить лишь к ухудшению ситуации. Всякая виртуальная, искусственная история окажется более жестокой и кровавой, чем естественная. Доказать это я, конечно, не взялся бы, но вполне ясный намек на справедливость этой теоремы дают обстоятельства всех известных нам бунтов и революций.
Шестидесятники вообразили, что светлое будущее наступило, а поганое прошлое ушло навсегда

- В Ваших произведениях героями становятся обычные люди. А кого Вы можете назвать героями сегодняшней России? Нужен ли героизм в современном обществе?

- Необходимость в героизме возникает, когда дело организовано плохо и люди не способны правильно и точно исполнять свои обязанности. В современной России все обстоит в точности так же. Конечно, можно (и должно) восхищаться человеком, который рискуя собой, совершает некий героический поступок, но одновременно хорошо бы влепить по первое число тому начальнику, который должен был обеспечить в этом пункте безопасность, но не обеспечил.

- Вы один из лидеров шестидесятников, дайте Вашу оценку поколению. Почему постсоветская Россия отвернулась от шестидесятников?

- Это было, по сути, поколение, глотнувшее свободы. Поколение, вообразившее, что светлое будущее наступило, а поганое прошлое ушло навсегда. Поколение, осознавшее потом свою ошибку и смирившееся с неизбежным. В конце 80-х этим людям было едва за 50. История подарила им второй глоток свободы, и они снова поверили, что поганое прошлое ушло навсегда. Они были полны самых добрых намерений и в большинстве своем совершенно бескорыстны и честны, но они ничего не понимали в искусстве управления и искренне воображали, что можно оставаться безукоризненно честным, занимаясь серьезной политикой. И произошло неизбежное. Те из них, кто не сумел переломить себя и научиться врать и приспосабливаться, ушли из процесса и стали новыми диссидентами. Те, кто сумел, сделались бюрократами различного ранга, ибо никем другим они в этой реальности стать не могли.

Постсоветская Россия вовсе не отворачивалась ни от тех, ни от других. От них отвернулась старая бюрократия, советская номенклатура, ненавидевшая их так, как только "честный битый вор" может ненавидеть "небитого фрайерка на понтах". Именно эти "битые" пустили в ход словечки о чикагских мальчиках в розовых штанишках, не знающих ни реальной жизни, ни реального производства. И именно их мнение принято было толпой, уверенной, что их ограбили эти самые "в розовых штанишках".

- Какой Вам кажется нынешняя молодежь? Чем она похожа и чем отличается от Вашего поколения?

- Они более свободны. Они более практичны. И они намного щедрее нас одарены развлечениями. У нас было два новых кинофильма в год, две программы на ТВ, танцы в ближайшем ДК. Все. Домашних магнитофонов не существовало в природе. Проигрыватели крутили рентгеновские джазы "на костях". Выпивать было как-то не принято. Мы читали. Нынешние этого не понимают. По-моему, им вообще недоступна мысль, что читать - это здорово! Что читать - это кайфово. Что первым найти в букинистическом неизвестный роман Кэрвуда - это по-настоящему круто. Мы читали, а нынешние просаживают свое время с помощью стрелялок и гонялок. Мы сравнивали Луи Жаколио с Луи Буссенаром, а они знают все про айфоны и Интернет. Интересно, если бы они вдруг встретились, двое - вчерашний с сегодняшний - в межвременье, то сумели бы понять друг друга? Не знаю.

- Ваша главная мечта? Сбылась она? А сейчас есть мечта?

- Да. Я мечтал стать приличным писателем. Мечта первокурсника. Сбылось. Что, конечно, есть чудо. Сейчас все гораздо прозаичней: сохранить бы ясность мысли и минимальную подвижность.

- Что для Вас счастье?

- Все родные и близкие здоровы и спокойны.

- Чего Вы боитесь?

- Внезапной беды.

- Как проходит Ваш обычный день?

- Совершенно обычно. По крайней мере во время приступов здоровья. Встаю в семь. Пью крепкий чай с бутербродами. Заедаю несметным количеством пилюль и сажусь за ноутбук. И весь день до двух ночи этого рабочего места не покидаю, за исключением случаев крайней необходимости.
Фильм Федора Бондарчука - самая лучшая экранизация Стругацких

- Интересно ли Вам смотреть экранизации своих произведений?

- В общем, да. Хотя, как правило, ничего, кроме разочарования, не испытываешь.

- Какая из экранизаций Ваших книг Вам наиболее симпатична?

- Самая лучшая экранизация – "Обитаемый остров", первая серия. Самый лучший фильм по мотивам - "Сталкер" Тарковского.

- Много критики вызвала работа Федора Бондарчука. Что Вам понравилось, а что не понравилось в этой картине?

- Первая серия превосходна. Точный, бережный сценарий. Отличный главный герой. Вообще очень хороший подбор актерской команды. Безукоризненно достоверный "чужой" мир. А вот вторая серия не получилась. Какое-то важное равновесие в построении сюжета оказалось нарушено. Неубедительная торопливость появилась, чрезмерная плотность материала, а в конце вообще пошел "российский Голливуд" - с надрывом и пережимом. И тем не менее общее впечатление от фильма – удача. Безусловно, лучшая из наших экранизаций всех времен.

- Когда зрители увидят фильм Алексея Германа по мотивам "Трудно быть богом" "История арканарской резни" и каково Ваше впечатление от картины?

- Я видел только отдельные (немногие) сцены. По-моему, фильм должен получиться мощный. Когда он будет закончен, не знаю. Идет озвучивание. По самым последним слухам, финиш ожидается в конце 2012 года.

- Фильм по какой из Ваших книг Вам бы хотелось увидеть? С кем из режиссеров интересно было бы поработать?

- По-моему, любая из наших повестей годится для экранизации, "готовые сценарии". Режиссеры, разумеется, думают иначе. Это их право. Каждый из них в своем кино хозяин. Любимого режиссера у меня нет. Лучше всего работалось в конце 60-х с Алексеем Германом. Труднее всего - с Андреем Тарковским. Сегодня я, пожалуй, староват для работы в кино. Это работа жесткая, бескомпромиссная, на износ. Обойдусь.

- Какова Ваша позиция в конфликте вокруг "Ленфильма"?

- Я очень далек от проблем "Ленфильма". Я просто ничего о них не знаю. Но зато я хорошо знаю Германа и Сокурова. Это лучшие мастера современного отечественного кино, профессионалы высокого класса, и раз они говорят, что надо спасать "Ленфильм", значит, "Ленфильм" надо спасать.
Власти вот-вот вплотную возьмутся за блогосферу

- Много ли времени проводите в Интернете?

- Да. Это моя работа.

- Как Вы относитесь к блогосфере? Может ли она стать центральной площадкой для выражения мнений гражданским обществом?

- По-моему, она уже стала такой площадкой. Власти вот-вот возьмутся за нее вплотную.

- Как Вы относитесь к социальным сетям?

- Замечательное творение цивилизации.

- Знакомы ли Вы с играми по вашим произведениям? Как Вы к ним относитесь?

- Пытался играть в "С.Т.А.Л.К.Е.Р". Не понравилось. Я люблю стратегии вроде "Цивилизации" Сида Мейера.
http://top.rbc.ru/pressconf/19/09/2011/616221.shtml

Это сообщение отредактировал galkagalka - 28.09.2011 - 03:47