На злобу дня, в нужный момент, своевременно, актуально

Шварцнегер - для силачей подойдёт?

Ок. Либерда - это некая общность людей, выразившая желание работать на администрацию оккупантов. Так?
Какая-то будет война, оккупация, и вот есть уже люди, готовые сотрудничать с администрацией, которой еще и нет. И даже название придумано этим гадам. Все верно?
А что это за такие войска, которые вот-вот захватят страну, вы наверное тоже знаете?

Войска - демократизаторов, коалиция под руководством империи добра.
Их приход зависит от эффективности действий пятой колонны - этой самой либерды.

Быков же не сеет разумное. доброе, вечное, да он вообще и не Быков.
Зибельтруд сеет зубы дракона.

Это сообщение отредактировал mr_Ro - 29.05.2017 - 00:20

– Ты мне скажи, может Ланселот убить Дракона или нет?
– Может..., но не Ланселот..., и не Дракона..., и не убить...

ой ребята случилась беда
у меня в голове либерда
всё мне кажется всюду враги
выйти издому не моги
(увезут тебя в "дом хи хи"))

Это сообщение отредактировал Иноо - 9.07.2017 - 00:18

— Правда ли, что шахматист Петросян выиграл в лотерею тысячу рублей?
— Правда, только не шахматист Петросян, а футболист «Арарата» Акопян, и не тысячу, а десять тысяч, и не рублей, а долларов, и не в лотерею, а в карты, и не выиграл, а проиграл.

А правда, что лев съедает 50 килограммов мяса в день? - интересуется посетитель в зоопарке... -Может и правда, да кто ж ему даст?

Удачи!

Капли дождя над морем большие, как вниз черенком отвёртки.
В мягком наплыве усадьба и панорамы без чётких границ.
Плащ её длинный между деревьев по ходу меняет оттенки.
Что-то в ней от офицерской линейки — в повороте эллипсов и ресниц.

— Мне надоело, — она говорит, — быть колесом во прахе, заложницей лотереи.
Случай меня поджимает и, забегая вперёд, держит — на неподвижной оси.
Листаю «Историю дирижаблей» — исполинские оболочки падают на колени,
переламываясь о землю, качаясь и вспыхивая — хоть святых выноси.

Выносят святых. Лотерейные барабаны — вращаются. Катастрофы
величавы, если выпарить звук и чёрные дыры — стравить.
Геодезисты глядят друг на друга в упор, по карманам тротил расфасован...
Запросто выкинуть руку вперёд и Солнце остановить.

Движется вместе с Землёй корабль над облаками, не сходя с места,
с места под Солнцем. А здесь у меня — дача с башней, шпионы и гжель.
Над проектом колдую — что же делать ещё под домашним арестом? —
чтобы урной пылал погреб@льной — километрами — дирижабль.

Снилось, что дали мне хлеб легче воздуха (объект в форме круглого хлеба),
в нём внутри стадион и в разгаре игра — миллиметр горький зерна.
Я бегу по песку, я пускаю его — в филигранное тёмное небо.
— Осторожней, там толпы народу, даже если ты застрахована в фазе сна...

А поутру я брожу, как охранник уранового могильника,
пробы беру и сверяю с таблицами, делаю йогу: себя гляжу на просвет.
Куда делось светило? Как циркуль в пальцах Коперника,
я висну над явью нейтральной, смущая углы планет.

В моём вымытом доме на гравюрах шары, зазевавшиеся в очагах и зияниях,
аэронавты летят на причальную мачту, но она постоянно у них за спиной.
Настоящая буря. И куча растений, которым я не знаю названия...
Хитрые пожиратели Солнца — змей воздушный и водяной.

Может, я зацепилась за какие-то грабли в своём неуклюжем наряде,
Может, я запустила компьютер не с правой, так с левой руки?
Может быть, переставила книги не так, как угодно природе?
Отражённая башня раздвоилась в пруду, как развязанные шнурки.

Только вот моя запись в тетради: Солнце не преодолело
линию горизонта. Виды не повторились. Время держалось плашмя.
Часть деревьев осела во тьме, часть прорвалась на свет пустотелый,
гневно множились безделушки, но образовался завал, защитивший меня.

И пятилась бестолково фауна в поисках рассвета,
белковые и каменные твари покидали нажитые места.
Из Сахары пришла эта щербатая особь с ушами, словно кассеты,
и мерещится в белых температурах на кромке ледяного щита.

Это просто, как в классе, по учебнику Пёрышкина: вагоны
тормозили, но скользкий багаж с пассажиром свой путь — продолжал.
И пока разделялись начинка и контур на две чёрно-белые зоны,
нахлобученный на траекторию, смещался в ночь дирижабль.

И с ночной половины планеты уже виделись неразборчиво
командиры Навина, утомленое Солнце наивное на лбах перерезанных горожан
На приборной доске навзничь падали стрелки. На поверхности борта
остывали пластины. И съёживался дирижабль.

И она принимала его за одну из небесных отдушин.
На три дня заблудилась в подвалах: пила и писала скрижаль.
И казалось ей (страшной, нелепой, ревнивой, сошедшей с катушек),
абордажи миражей, мираж абордажей роил обесточенный дирижабль.

Алексей Парщиков

Дорогая бабушка!
С днем тебя рожденья!
Принимай-ка, лапушка
Наши поздравленья!

Со словами жаркими
Мы к тебе добрались
Принесли подарки мы
Чуть не надорвались

Принимай-ка, милая
Ручку и открытку!
И еще красивую
До ушей улыбку!

Будь всегда веселая
И никак иначе!
Все, что ты сготовила
Мы сейчас схомячим!

Ставь без промедления
Горькую и гуся
До изнеможения
Мы сейчас закусим

А потом, в дверях уже
Сыто улыбнемся:
- Не скучай, хорошая
Через год вернемся!

Сейчас новость номер 1 на Яндексе:

Сразу два предлога "на"!
Интерфакс, вас разве не учили, что это не комильфо? Ладно бы прямая речь... Трудно что ли было написать:
К месту нападения на российских туристов...

О времена, о нравы!
P.S.
Это цитата, если что, тут две "о' прокатывают.

Это сообщение отредактировал mr_Ro - 11.07.2017 - 22:21

Да, а Парщикова, за такого рода тексты - выпороть, и на общественные работы, лет этак на пять, строгого режима.

Стоит одиноко на севере диком
Писатель с обросшею шеей и тиком
Щеки, собирается выть.
Один-одинешенек он на дорогу
Выходит, внимают окраины Богу,
Беседуют звезды; кавычки закрыть.

Сергей Гандлевский

Текст-то дешевый, уровень камеди-клуб. Может, даже написал экспромтом, чисто постеб@ться...

Удачи!

Дмитрий Быков. Звук

Весь этот год с его тоскою и злобою, из каждой трещины полезшими вдруг, я слышу ноту непростую, особую, к любому голосу примешанный звук, похожий, кажется, на пены шипение, на шелест гальки после шторма в Крыму, на выжидающего зверя сопение, но только зверя не видать никому.

И вот, пока они кидаются бреднями, и врут, как водится у них искони, плюс измываются уже над последними, кто не уехал и не стал, как они, пока трясут, как прокаженный трещоткою, своими байками о главном-родном и глушат бабками, и кровью, и водкою свой тихий ужас пред завтрашним днем, покуда дергаются, словно повешенный, похабно высунув язык-помело, — я слышу голос, незаметно примешанный к неутихающему их трололо. И сквозь напавшее на всех отупение он все отчетливее слышится мне — как будто чайника ночное сипение, его кипение на малом огне.

Покуда зреет напряженье предсудное, рытье окопов и прокладка траншей — всё четче слышится движенье подспудное, однако внятное для чутких ушей. Господь не в ветре, урагане и грохоте — так может действовать испуганный бес; и нарастание безумства и похоти всегда карается не громом с небес; Господь не действует ни криком, ни порохом — его практически неслышимый глас сопровождается таинственным шорохом, с которым лопается пена подчас, и вот я чувствую, чувствую, чувствую, хоть признаваться и себе не хочу, — как в громовую какофонию гнусную уже вплетается нежнейшее «Чу»…

Пока последними становятся первые, не остается ни порядков, ни схем, оно мне сладостно, как ангелов пение за темнотой, за облаками, за всем: такое тихое, почти акапельное, неуязвимое для споров и драк.

ВЕДЬ ЭТО ЛОПАЕТСЯ БОЖЬЕ ТЕРПЕНИЕ.

ОНО ВЕДЬ ЛОПАЕТСЯ ИМЕННО ТАК.

ИОСИФ БРОДСКИЙ

Только пепел знает, что значит сгореть дотла.
Но я тоже скажу, дальнозорко взглянув вперед:
не все уносимо ветром, не все метла,
широко забирая по двору, подберет.
Мы останемся смятым окурком, плевком, в тени
под скамьей, куда угол проникнуть лучу не даст.
И слежимся в обнимку с грязью, считая дни,
в перегной, в осадок, в культурный пласт.
Замаравши совок, археолог разинет пасть
отрыгнуть; но его открытие прогремит
на весь мир, как зарытая в землю страсть,
как обратная версия пирамид.
"Падаль!" выдохнет он, обхватив живот,
но окажется дальше от нас, чем земля от птиц,
потому что падаль - свобода от – клеток,
свобода от целого: апофеоз частиц.

Всем привет!

Бродский не знает, о чём пишет...


Жизни не хватит - копаться в себе.
Я, без общества - умножен на ноль.
Рыба лишь что-то слышала о воде,
И о мелодии - ля-бемоль...




Удачи!